Кровавая плаха - Валентин Лавров

Прибывшие вошли внутрь склепа. Спустились вниз по крутой в 12 ступенек лестнице. В конце — еще одна дверь, решетчатая. Открыли висячий замок. Размер склепа — почти 25 квадратных метров. В нем находились четыре надгробия, заложенные кирпичом и оштукатуренные.

— Вот здесь! — показал рукой мужичонка купеческого вида.

На мраморной доске было выбито:

ЗДЕСЬ ПОГРЕБЕНЪ ПОТОМСТВЕННЫЙ ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИНЪ НИКОЛАЙ ФЕДОРОВИЧЪ МАКСИМЕНКО

Преставился въ 1888 г. октября 18 дня

Отъ роду ему было 26 летъ

Человек с тростью скомандовал:

— Обнажите!

Сняли кирпичи, положенные сверху плашмя на доски. Вчетвером достали гроб, поставили рядом на площадке, откинули крышку.

Взорам предстал труп мужчины. Провальные отверстия глаз смотрели в сырой потолок склепа. Кожа лица и рук грязно-серого цвета была покрыта густой плесенью. Усы топорщились, борода выглядела разлохмаченной.

Один из тех, кто ждал прежде у входа на кладбище, произнес:

— На моей памяти третьего достают из гроба — и всегда борода бывает лохматая. Не пойму, в чем причина…

Ему никто не ответил.

Руки покойника были соединены на груди, и в них вложен деревянный крест.

— Приступаем! — кивнул господин с тростью. Коренастый мужчина шагнул вперед, расстегнул на трупе сюртук и сорочку, подоткнул одежду сбоку под тело. Затем спустил штаны и подштанники.

На груди и животе были швы, зашитые через край шелковой ниткой.

Теперь наступила очередь тех, кто нес саквояжи. Ловко действуя скальпелями, разрезая шелк, они стали вскрывать шов.

Из саквояжей достали стеклянные банки. Постепенно они заполнялись органами, извлеченными из трупа. Кусок легкого, печень, селезенка, почка, сердце, более аршина толстых кишок — все это было уложено в три банки.

Человек с тростью запечатал сургучной печатью банки, скомандовал:

— Покойника приведите в порядок!

…Процессия потянулась к выходу.

Над миром царила ночь 14 марта 1889 года.

События этой ночи имели прямую связь с тем, что произошло шестью годами раньше в Москве.

В Пресненской. части в большом богатом доме в Малом Предтеченском переулке жил купец 2-й гильдии Федор Максименко. Держал он большую лавку «Колониальные товары». Торговал честно, в делах был основателен, и капиталец у него водился. Задумал Федор купить большой особняк в Хомутовском тупике. Не особняк — дворец настоящий, трехэтажный, с колоннами при входе, на верхнем этаже с большим залом для танцев, множеством помещений.

Сладился с владельцем — гремевшим на всю Россию купцом Хлудовым, собиравшим от избытка средств и тяги к старине редчайшие древние рукописи.

— Вези деньги, и отпразднуем твое удачное приобретение, — сказал Хлудов, как и многие купцы старинного закала, предпочитавший наличные.

Собрал Федор большое наличие: кое-что заложил, кое-что продал. Пришлось немного подзанять у крестной старшего сына — купеческой вдовы Прасковьи Анофриевой. Но случилось невероятное совпадение: сгорел в ту ночь дом Федора, и магазин, и склады, весь громадный наличный капитал. Но главное — погиб в огне хозяин. Осталась вдова с двумя детьми — парнем и девкой — на головешках и без копейки денег.

Анофриева простила долг и пригласила погорельцев жить у себя:

— Дом большой, всем место найдется!

Так перебрались Максименко в Кадаши.

Не успели толком обжиться, как у Анофриевой гости. Прикатила землячка покойного Федора, жившая в Ростове-на-Дону, Варвара Дубровина с 16-летней дочерью Александрой и погодком-сыном Федором. Была с ними и прислуга Марья Гребенькова, старательная девица лет двадцати пяти.

Варвара была невысокого роста, с некрасивым, рано постаревшим лицом, бегающими глазками-щелочками, с: тонкими бескровными губами. Муж Варвары начинал чернорабочим, а потом как-то враз разбогател, купил пароход, потом еще и еще… Стал богатейшим и уважаемым. Но минувшей зимой провалился в прорубь, жестоко простудился и отдал Богу душу.

— Эх, бабы, мы ведь все трое вдовы, — вздохнула Варвара. — Похоронила я своего Федула перед Николиным днем. Давай винца пригубим, помянем наших покойничков. Машка, наливай! Ведь покойник богатство своей головой сделал! А сейчас пароходы Федула Дубровина по многим рекам бегают. Только нет больше хозяина…

На другой день, вновь плотно посидев за столом, Варвара объявила:

— Наталья, пожалуй, твоего сына к себе заберу! Дело у меня большое, торговое, мне грамотный и расторопный парень нужен. Твой Колька как раз годится. Положу парню для начала, ну, хоть пятьдесят рублей. Пусть старается! Да и девка у меня подрастает, — Варвара хихикнула, подмигнула. — Чем не пара? А что беден, так это ничего. Мой мужик, помнишь, тоже поначалу без портков ходил…

На том и порешили. Со слезами на глазах, словно материнское сердце предчувствовало недоброе, проводила Наталья сына.

У Николая на новом месте все хорошо складывалось. Конторское дело 22-летний парень успел возле отца освоить. В арифметике был силен, на счетах без ошибок костяшками стучал. Понимал и в бухгалтерии — мог самостоятельно дебет с кредитом свести. К тому же был человеком трезвым, честным и работящим. С удивительной легкостью и неустанным трудолюбием постигал он новое дело: советовался со старшими, приобретал книги по специальности, заносил свои размышления в дневник, составлял конспекты. Конторские дела вел с блеском. Все у него всегда было под рукой, любую справку давал быстро и грамотно. Варвара Дубровина радовалась такому помощнику.

Но тут случилось несчастье. По непонятной причине скончался уехавший погостить в Киев Федя Дубровин, Александры родной братец. Варвара уехала его хоронить. Когда вернулась, домашние приживалы шепнули: «Сашка в открытую с Колькой Максименко живет!»

Хотела Варвара дочке головомойку устроить, да та сама матери в ноги бросилась:

— Делай что хочешь, без Николая жить не могу!..

Покричала Варвара для порядку, отхлестала дочку и вынесла резолюцию:

— Хоть Колька голодранец, тебе не пара, но раз у тебя такие чувства… Хрен с тобою, мокрощелкой! Поставлю вас под венец. Налей-ка мне наливки лафитник!

Сорока дней траура еще не прошло, а в доме свадебный пир!

Знающие старушки шептали:

— Это не к добру!

…После свадьбы переехал Николай в хозяйский дом. Стоял он на углу Николаевского спуска и Донской улицы. Не дом — дворец! Толстостенный, с окнами на обе улицы. Красивой архитектуры, с парадным крыльцом, с тамбуром, со множеством служебных построек на широком дворе. В зале — рояль, повсюду дорогая мебель, стены и потолки — расписные… Живи себе на радость!

— Теперь ты всему голова и хозяин! — ласково взглянула на Николая жена.

— Надо матушку и сестренку Елизавету выписать! — решил Николай.

Так и сделал. Но хоть и числился он теперь хозяином и разные доверенности в сейфе имел, но поселить близких в доме ему не удалось. Варвара категорически воспротивилась:

— Два медведя в одной берлоге не уживутся!

Делать нечего, снял Николай для матери и сестры на берегу Дона маленький домик, стал посещать родных, подарки носить. Те радовались: «В большие люди Николенька вышел!»

Эх, не знаешь порой, что к добру, а что к беде…

Время бежало. Николай, встав у большого и интересного дела, заполнял дом книгами, которые заказывал по каталогам в Москве, Петербурге и Киеве. Вся жизнь его теперь делилась на две части — работу и самообразование.

— Котичка, я хочу в театр! — теребила мужа Александра. — Афиши везде, из Москвы актеры приехали.

Муж вздыхал:

— Хорошо, Санечка, прикажи, чтобы ложу для нас взяли. А я должен быть на пристани, сейчас прибывает «Архангел Гавриил».

В театре сидел рассеянный, обдумывая приобретение нового двухпалубного парохода.

Потом несколько дней провел в Калаче — проверял дела своей конторы. 18-летняя Александра не понимала дел мужа и исходила от тоски и безделья.

— Почитай книжечку, — советовал муж. — Вот тебе «Граф Монте-Кристо». Очень забавная история!

— Ой, у меня от чтения мушки в глазах мерещатся!

На Николая набрасывалась теща:

— Что ты, скажи, за человек! Я тебя нищего в дом взяла. Саньку, свое единственное теперя сокровище, вручила. А ты, голоштанный, только своими книжками, чтоб они сгорели, антиресуешься. А ты, Санька, найди себе мужика настоящего, полюбовника. Молодость быстро летит, ни за какие горы золотые ее не укупишь!

Александра молчала, но в голове ее мелькали хитрые мыслишки.

У Николая на глазах слезы закипали, да ничего не говорил теще, уходил к себе в комнату, дверь на крючок закрывал.