Московит - Борис Давыдов

– Но надо же что-то делать! – гневно сверкнул глазами Иеремия. – Это быдло мешает нашему выезду! Срывая тот самый план, о котором так печется пан первый советник!

Тут он был прав. Ну, может быть, за исключением оскорбительного определения «быдло». Хотя, с другой стороны, толпа в панике ведет себя именно как это самое… Причем в любой стране и в любую эпоху.

– Кажется, ясно, что надо делать! – отозвался я, мысленно прокрутив в голове несколько вариантов. – С позволения ясновельможного… Ну-ка, за мной! Живо! – дернув за рукав ближайшего жолнера, у которого был мушкет, я бросился к воротам и так быстро, как только мог, вскарабкался на смотровую площадку.

Внизу кипели такие страсти, что слабонервный человек пришел бы в ужас. А при одной мысли, что случится с этим людским скопищем через самое краткое время, мог вообще лишиться рассудка…

«Всех не пожалеешь, Андрюха! – повторил вчерашнюю фразу внутренний голос, ставший непривычно злым и серьезным. – Всех не спасешь! Делай, что запланировал, и точка».

На площадку, пыхтя и утирая пот, влез жолнер.

– Стреляй! – рявкнул я, стараясь нарочитой грубостью заглушить совесть, некстати и не вовремя напомнившую о себе. Да, всех не спасешь, но можно же взять с собой хоть часть беженцев… Хоть тех, которые на повозках!

«Угу, конечно! Точно, стареешь… – вздохнул противный голос. – Людей, которые были тебе дороже братьев, оставлял на верную смерть, чтобы скорость группы не снижали, а теперь хочешь целый табор с собой брать?!»

– В кого, проше ясновельможного пана? – растерянно переспросил жолнер, устанавливая подставку.

– Что значит – «в кого»? – не сразу поняв, переспросил я и в следующее мгновение буквально взъярился: – Идиот! В воздух стреляй! В воздух!!!

– С-слуш-шаюссь, яс-сновельмож-жный…

Трясущимися руками жолнер направил дуло мушкета вверх. Грохнул оглушительный выстрел, площадка окуталась грязно-сероватой, резко пахнущей пеленой.

«Бездымный порох внедрить – самое то!» – вдруг пришла мысль.

Беснующийся народ хоть и не сразу, но все же кое-как притих. Видимо, сообразил, что просто так стрелять не будут. Наверное, человек в пышных одеждах на сторожевой башне хочет что-то им сказать. Может, даже очень важное… Постепенно восстановилась относительная тишина, лишь какая-то женщина продолжала причитать по своему Михасику.

– Люди!!! – рявкнул я во всю мощь легких, приложив ладони рупором ко рту. – Его княжья мосьц отправил подальше супругу свою и казну, а сам остается с преданными ему панами и жолнерами в замке, чтобы дать отпор злодею Хмельницкому! Отряды бунтовщиков уже на подходе к Лубнам! Они грабят, жгут, убивают! Пощады не дают никому! Князь будет держать оборону, сколько Бог даст, дожидаясь помощи! А вам он велит бежать и прятаться! По лесам, по буеракам… кто как может! Спасайте свои жизни, спасайте детей! Останетесь – бунтари всех вас вырежут, не поглядев ни на пол, ни на возраст! Бегите, люди! Бегите, пока не поздно! Вон он, Хмельницкий!!! – Я, испуганно охнув, вытянул руку, указывая пальцем куда-то вдаль.

Истошный многоголосый визг чуть не оглушил меня. Огромная толпа шарахнулась в разные стороны, давя друг друга.

«Записывай, Андрюха, еще один грех на душу. Прикинь, скольких сейчас растопчут!» – опять не утерпел голос.

«Уж лучше так, чем умирать на колу, – вздохнул я. – Или заживо вариться в котле, или терять кожу…»

Я знал, что Кривонос, не найдя князя в Лубнах, пришел в неистовство, последствия которого невозможно описать словами: человеческий язык слишком беден для этого. Да и не все может он описать… к счастью. Поскольку разум человеческий отказывается верить в реальность зверств, которые творились в тех местах летом 1648 года. Будто слетел по мановению волшебной палочки тонкий слой цивилизации, подобно луковой шелухе, и люди опять стали дикарями…

«А ты на семнадцатый век не гони, ты двадцатый лучше вспомни!» – опять влез противный голос.

– Заткнись! И без тебя тошно… – огрызнулся я, прекрасно понимая, что возразить-то нечего.

– Проше ясновельможного пана… – дрожащими губами пролепетал несчастный жолнер. – Я молчал, як бога кохам, молчал, словно рыба!

– Что?! Ах да… Это я не тебе… Спускайся! Быстро! Мы свое дело сделали.

Глава 21

Лето в том году выдалось жарким. Очень жарким… И засушливым.

Главное, что мне запомнилось за время нашего «форсированного марша» – пыль. Противная, всепроникающая пыль, от которой не было спасения. Она густым столбом стояла в неподвижном раскаленном воздухе, забиваясь в ноздри и глаза, буквально сводя с ума. Полотняные повязки, закрывающие большую часть лица и смоченные водой (мое предложение, с восторгом принятое всем «панством», начиная с самого Иеремии), давали лишь временное облегчение. А без них было бы совсем невмоготу.

– Правильно говорят, что все гениальное просто! – восхитилась княгиня. – Подумать только, мой супруг множество раз ходил в походы, в том числе летом… и не додумался до такой вещи! Поистине, сам Бог послал нам пана Анджея. Хорошо, что в воде у нас пока недостатка нет!

Я из деликатности, щадя чувства ясновельможной княгини Гризельды, не стал уточнять, чем заменяют эту самую воду при крайней необходимости. Особенно когда повязка должна сыграть роль примитивного противогаза…

Тянулись бесконечные, однообразные километры пути. Точнее… какие тогда были меры длины – версты, мили? Столбом вздымалась пыль, стучали тысячи копыт, скрипели колеса, мычала скотина, поголовье которой уменьшалось с каждым привалом… Без нее, конечно, скорость передвижения была бы выше, но голодные солдаты много не навоюют. А бой – причем беспощадный, где пленных не берут, – мог начаться в любую минуту.

«Надо бы наладить выпуск тушенки… Чтобы всегда был НЗ…» – приходила на ум очередная мысль.

Мы с князем ничуть не сомневались, что Кривонос, утолив свою ярость в Лубнах, снова кинется в погоню. По пути разжигая пламя восстания на всем Правобережье. Причем мне-то было легче: я знал, что именно так и произошло!

– Вот мерзавец, пся крев, висельник! – как-то отчаянно заругался Иеремия, трясясь в седле рядом со мной. – А прозвище-то какое гадкое – Кривонос! Откуда он вообще взялся? И почему столь люто меня ненавидит?!

– Проше князя, у него есть на то причина, – охотно разъяснил я, не упуская возможности вести «воспитательную работу». – Судя по дошедшим до нас сведениям, ясновельможный приказал посадить его маленького сына на кол.

– В самом деле? – поднял брови Вишневецкий. – А за что?

– Вот это неизвестно, проше князя… Да и так ли это важно? Едва ли ребенок заслуживал столь страшную смерть, что бы он ни натворил…

Иеремия насупился. Было видно, что этот разговор ему неприятен.

Ничего, уж потерпите, Ваше будущее Величество. На то я ваш первый советник, чтобы говорить правду. Пусть даже горькую.

«Ой, вы посмотрите на этого моралиста-воспитателя! – снова влез противный внутренний голос. – Самому-то по ночам мальчики кровавые не снятся? А то ведь кое-что припомнить могу…»

Естественно, он тут же был вновь отправлен по давно проторенному маршруту. Но гадостный осадок остался.

– Я не хочу сейчас говорить на эту тему! – после затянувшейся паузы отрезал князь. – Как-нибудь позже, проше пана!

Само собой, я не настаивал.

Наш отряд двигался в таком порядке: впереди – головной дозор, за ним – авангард из улан и половина артиллерии на конной тяге, потом – главные силы вперемешку с обозом и гуртами. Фланги прикрывали ударные силы – гусары. А в арьергарде – вторая половина артиллерии и небольшой отряд улан, усиленный княжьими слугами. Правда, часть из них была в немолодых годах, часть вообще никогда не держала в руках оружия, но все-таки лучше уж такие воины, чем никаких. Оставить их в Лубнах означало обречь на неминуемую и мучительную смерть, а здесь они могли принести вполне реальную пользу…

«Жить захотят – быстро научатся!» – с цинизмом профессионала, хорошо знающего, какой страшный и придирчивый экзаменатор – война, думал я.

Само собой, наши дозоры вели разведку не только прямо по курсу, но и на флангах, причем на большом удалении. Именно поэтому силы князя росли, как снежный ком зимой: к нам непрерывно приставали то одиночные шляхтичи, то небольшие группы, то целые отряды. Вместе с панами от казаков убегали и домочадцы их, и часть прислуги, и евреи-арендаторы. Правда, из-за этого несколько раз поднималась ложная тревога – попробуй-ка, разгляди точно с большого расстояния, в облаках пыли, кто именно приближается, да еще когда нервы напряжены до предела! – но она быстро стихала, сменяясь неподдельной радостью с обеих сторон… Или отчаянием беженцев – когда князь, строго придерживавшийся нашего плана, отказывался брать их в колонну.

– Сожалею, но не могу! – непреклонно говорил он, если видел, что измученные лошади беглецов еле переставляют ноги. – Кто не может держать заданную скорость, тот нам не попутчик! Не взыщите, панове. Ежели, отдох-нув, сможете нас нагнать – милости прошу. А так – нет, увы. Меня призывают неотложные дела государственной важности, задержки недопустимы. Езус вам в помощь и защиту!