История Тайной канцелярии Петровского времени - Василий Веретенников

Такого рода эпизоды наводят на мысль, что к концу 1719 года обычай и практика заставляли понемногу все более смотреть на Тайную канцелярию, как на учреждение специально предназначенное для расследования преступлений «против первых двух пунктов». Никакого другого рода дела в Тайную канцелярию таким путем не присылались; по крайней мере, нам не встретилось ни одного такого случая.

Присылка дел по преступлениям «против первых двух пунктов» происходила как бы сама собой до 1722 года, когда 28 апреля вышел указ, которым предписывалось всем лицам и учреждениям отправлять такие дела в Тайную канцелярию наряду с Преображенским приказом. С этого времени Тайная канцелярия практически перестает действовать «по поручению» и приобретает определенную формально закрепленную компетенцию. Впрочем, редкие исключения все-таки встречаются. Дело об одном «жителе гостиной сотни», возбуждавшем подозрения Петра, было уже в конце 1724 года передано в Тайную канцелярию с таким письмом: «Государь мой Андрей Иванович! Его Императорского Величества указом, будучи в Москве, отдан мне арестант… и я об нем Его Величеству докладывал, и Его Величество изволил указать оного Шапошникова отдать к вам; того ради извольте, государь мой, приказать его Шапошникова принять в свое ведомство…» Письмо подписано адъютантом царя А. Румянцевым.

Постараемся проследить путь, каким произошла трансформация Тайной канцелярии. Вспомним прежде всего тяготение, которое нам пришлось заметить в майорских розыскных канцеляриях, ко все более и более определенной сфере деятельности. Этому стремлению было сравнительно трудно развиваться при тех слишком разнообразных поручениях, которые заполняли деятельность канцелярий. Но там, где характер поручений приобретал вполне определенную направленность (например, в канцеляриях Дмитриева-Мамонова и Плещеева), это стремление сразу отражалось на практике. Еще ярче это заметно на Тайной канцелярии, чья компетенция тоже поначалу не была точно определена, но была все-таки достаточно ясно выражена характером получаемых поручений.

Мы уже приводили выдержку из письма Девиера к Бутурлину о колоднике, сказавшем «слово и дело»; далее Девиер пишет: «…понеже оное следует в канцелярию тайных розыскных дел ведомства Вашего Превосходительства». В том же 1719 году Феодосии, архимандрит Александро-Невского монастыря, отправляя к П.А. Толстому монаха, сказавшего «слово и дело», пишет в сопроводительном письме: «…понеже оныя дела вверены вашему сиятельству»; и Толстой принял это как должное, молчаливо согласившись с архимандритом в определении компетенции Тайной канцелярии, — дело было принято, расследовано и решено Тайной канцелярией. В 1719 же году Матвеев из Юстиц-коллегии пересылает прямо в Тайную канцелярию донесение по «слову и делу» (о непристойных словах), и Тайная канцелярия это дело принимает и начинает следствие. Все это показывает, что уже в это время в правящих кругах создалось представление, что дела «против первых двух пунктов» «вверены» Тайной канцелярии. Это представление уже тогда, можно сказать, отчасти санкционировалось самим Петром.

В 1719 году были присланы казанским вице-губернатором колодники, «до которых касаются важные царского величества дела». Ушаков, пересылая их и самое дело в Преображенский приказ, пишет его главе Ромодановскому, бывшему тогда в Петербурге: «…В нынешнем 1719 году в июне месяце Царское Величество указал по именному своему… указу, как изволил быть на Котлине острову, по докладу действительного тайн. сов. кав. П.А. Толстого по Канцелярии Тайных Розыскных Дел, ежели впредь будут вновь какие дела касаться о здоровье Его высокомонаршей чести и другие подобные тому… чтоб примать Вашему Сиятельству и, что принадлежит, исполнить по правам его царского величества». Однако, это дело вскоре опять возвращается в Тайную канцелярию — и опять «по именному царского величества указу».

Таким образом, еще в 1719 году при участии Петра происходит сближение компетенций действовавших параллельно Тайной канцелярии и Преображенского приказа; размежевание в их деятельности порой заметно только географического свойства. Из-за этого дела нередко передаются из одного учреждения в другое. В 1721 году в Москве «в канцелярии на потешном дворе», бывшей исполнительным органом Тайной канцелярии, дьяки, выслушав от одного рекрута доношение «о царственном деле», отправили его в Преображенский приказ. В 1723 году Ушаков (как и в 1719 году) не принимает присланных ему колодников и отправляет их к Ромодановскому и т. д. Установление компетенции Тайной канцелярии шло и другим путем — так сказать, от обратного. В 1720 году дьяк Большой прилюдно обвинил дьяка Сибилева во взятках, и, когда комендант Бахметев донес об этом в Тайную канцелярию, она постановила передать дело в Юстиц-коллегию, «где по взяткам дело следуются».

После указа 1722 года Тайная канцелярия, с очевидной определенностью, все «интересные» дела выключает из своего ведения. В этом году кн. Мих. Голицын присылает Ушакову колодника, сказавшего «слово и дело». Когда же на допросе выяснилось, что колодник доносит только по «интересному» делу, то Ушаков отправляет его обратно Голицыну, мотивируя это тем, что «ведает он о похищении его императорского величества интересов, и по оному его вопросу к Канцелярии Тайных Дел следованием не подлежит». В ноябре 1724 года Тайная канцелярия шлет в Кабинет «доношение» за подписью Толстого, при котором пересылает дело по челобитью фискала Терского ввиду того, что «о деньгах к Тайной Канцелярии не приличествует». В 1721 году, когда Адмиралтейств-коллегия прислала в Тайную канцелярию «доносительные пункты» с обвинением обер-секретаря Тормасова во взятках, то по определению Тайной канцелярии, за подписями Бутурлина и Ушакова, дело не было принято, «понеже по оным пунктам к тайным делам важности не касается». В 1720 году один солдат сказал «слово и дело» и был прислан в Тайную канцелярию, но она отказалась «следовать» это дело, поскольку, на ее взгляд, в нем «важности не явилось», и солдата отправили обратно. Здесь содержится намек, что Тайная канцелярия занималась только делами тайными с «важностью».

Вопрос о «важности» — вопрос сложный и запутанный. Где, как и когда образовалось выражение «важность», «важное дело», установить трудно; по-видимому, понятия эти вошли в обиход Тайной канцелярии уже в более или менее готовом виде. В 1720 году в определении о посылке одного доношения о «непристойных словах» в Сенат Тайная канцелярия писала, чтобы «оного доношения, кроме Правительствующего Сената, ни обер-секретарю не распечатывать, понеже в нем важность имеется не малая». Из этого уже видно, что понятие «важности» включало в себя дела «против первых двух пунктов» указа 1715 года и что «важность» должна вообще быть строго скрываема от более или менее постороннего взора.

В 1722 году, отсылая Адмиралтейств-коллегий дело о «слове и деле» и колодника с ним, Тайная канцелярия писала: «…Вчерашнего числа из помянутой коллегии в Тайную Канцелярию присылали колодника из матросов Андрея Лебедева и с ним при промемории роспросные его Лебедева речи, где объявлена на капитана Кошелева, да на кап. — лейтенанта Фогенкегеля важная причина… и (этого) принимать в оную канцелярию не подлежит, ибо та коллегия вступила в действо не свое, и матроса обстоятельно распрашивать не надлежало… и не так, чтоб его важность изъяснять». Действовать же надо было по указу 28 апреля 1722 года о говорящих за собой «слово и дело». Далее в письме говорится, что дело по извету матроса Лебедева «Тайная Канцелярия следовать не может, ибо то дело начало возымело не тайно, но многим явно, которым ведать было не подлежало; и роспросные речи присланы в Тайную Канцелярию незапечата-ны, просто». Отсылая все обратно, Тайная канцелярия в заключение просит известить ее о том, «что учинено» будет по этому делу в Адмиралтейств-коллегий. Коллегия аккуратно исполняет просьбу, сообщив в январе 1723 года, что извет оказался ложным, а Лебедев казнен.

В 1722 году по вопросу дачи справки по делу о злоумышлении на царя Ушаков велит секретарю Топильскому дать справку так, чтобы не говорить в ней о сущности дела вследствие его важности. Тогда же Тайная канцелярия в определении своем делает замечание Св. Синоду, который принялся выяснять подробности по одному «важному» делу, что ему «расспрашивать не надлежало» «о следовании таковых важных слов». В 1723 году Тайная канцелярия уже определенно «главному магистрату имеет предосуждение», а бурмистрам грозит «учинением наказания» «за такую продерзость», что в допросах своих по извету они «самую важность открыли, чего весьма чинить им не подлежало». Наконец, в январе 1725 года в протоколе есть запись о том, что в ответ на указ Сената о присылке непосредственно по требованиям генерал-фискала всех дел Тайной канцелярии ему на просмотр Тайная канцелярия возражает, что у нее есть «государственные важные секретные вершеные дела приличные к первым двум пунктам» и «таковых вершеных и невершеных дел к генералу фискалу Тайная Канцелярия отдавать не смеет, понеже о секрете и о важности оных многим ведать не подлежит», от чего «может не без вредности государственной быть». Толстой в одном письме 1724 года к Ушакову упоминает, что «важные» дела, бывшие в тот момент в Тайной канцелярии, — это дело новгородское и дело Санина; оба они касались вопроса об оскорблении чести Его Царского Величества.