Прошедшие войны - Канта Ибрагимов

Кесирт стегнула коня, тот нехотя дернулся, потащил по луже телегу, оставляя на воде маленькие волны, которые у самого берега водоема теряли свою амплитуду и прыть и оставляли после себя лишь редкое затухающее дыхание.

Вдалеке показался многочисленный пост. Обычно бойкая дорога пустовала. Красноармейцы и милиция остановили въезжающую в город телегу. На ней находились рыжий немолодой чеченец, пожилая женщина, видимо его жена, и ребенок, наверное их внук. Шел сильный спор — у проезжего нашли под мешками с кукурузной мукой ружье и теперь все это конфисковывалось вместе с лошадью, телегой, мукой. Мужчина ругался, материл чеченских милиционеров. Последние списывали весь произвол на стоящих рядом русских красноармейцев.

— Говорите по-русски, — кричал коренастый краснощекий мужчина, несмотря на жару одетый в кожанку. Видно было, что он здесь главный. И что он получает какое-то удовольствие и наслаждение от происходящего. Чуть позади него, положив громадные руки на эфес шашки, стоял бородатый, мощный красногвардеец с кубанкой на голове, из-под которой на узкий морщинистый лоб сбивался черный курчавый чуб.

В это время подошли и к Цанку и Кесирт.

— Чья лошадь? — спросил один из милиционеров на чеченском языке.

— Колхозная, — бойко ответила девушка, соскакивая с телеги.

— Откуда вы?

— Из Шали.

— Что в городе делали?

— Приезжали зерно сдавать на элеватор.

— Где документы?

— Какие документы?

— Справка на лошадь, на сданное зерно, — спрашивал милиционер, жадно оглядывая шею и лицо Кесирт.

— У нашего начальника.

— А где начальник? — не унимался молодой чеченец.

— Я не знаю, остался на элеваторе.

В это время другой милиционер подошел к Цанке.

— Оружие есть? — спросил он в упор.

Юноша встрепенулся, поднял глаза.

— Ха-ха-ха, кто это тебя так отделал?

— Не твое дело, — вскипел Цанка.

— Что ты сказал? — скривил морду милиционер, продвигаясь к юноше вплотную.

В это время подскочила Кесирт. Она решительно встала между ними.

— Оставь, оставь его. Что ты пристал к юноше? — просяще говорила она.

— Да у них лошадь — старая кляча, — крикнул третий милиционер, раздвигая губы у недовольного животного, все равно у нас ее не примут и с ней будут проблемы, как вчера с той серой кобылой.

— Да, задние ноги не держит — отгулял свое. Видимо, когда-то многих кобылок он на колени поставил, — продолжал милиционер, подмигивая партнеру и глядя с голодной усмешкой на девушку.

Кесирт мимо ушей пропустила его слова и гладила по руке Цанка, пытаясь успокоить его.

В это время мат и шум на другой стороне разразились с невероятной силой. Проезжий чеченец ругался и на чеченском и на невнятном русском языке. Его коня, схватив под уздцы, отводили в сторону, а он яростно противился этому, крича и толкая в бок одного чеченца-милиционера. Сзади в спину вцепилась к нему старая жена и, умоляя, пыталась оттащить его в сторону. В истерике закричал испуганный ребенок. Все взоры невольно устремились на эту сцену. Страсти накалялись. Старый чеченец окончательно потерял рассудок, резким движением развернулся и с силой толкнул в грудь свою жену. Цанка заметил, как в бешенстве расширились его светлые глаза, налились кровью, как вздулись его огромные ноздри и белая слюна запеклась в уголках рта. Шапка слетела с его головы, обнажая полысевшую седовато-рыжую голову. Следующим движением разъяренный мужчина обеими руками сзади за плечи схватил милиционера, держащего под уздцы его красивого коня, резко рванул к себе, так что пошла по швам материя кителя, и бросил его в сторону на землю.

Несколько милиционеров бросились на него с кулаками. Завязалась отчаянная драка. Старый мужчина не сдавался, став спиной к коню, он яростно отмахивался от нападавших. В это время один из красноармейцев из-за коня, сверху прикладом нанес ему удар прямо в затылок. Мужчина упал на колени, махая руками и ногами бросились милиционеры к нему с новой силой, и неожиданно все отскочили, как от огня. Один из милиционеров-чеченцев с бледным лицом, сжимая живот, попятился назад и упал на спину. С обнаженным кинжалом замер в вызывающей позе рыжий старик; черная капля крови потекла по лезвию к острому кончику и нехотя упала на землю. С криком вновь бросились милиционеры на проезжего, и вновь отскочили от его взмахов кинжалом. И тогда медленно подошел мощный бородач, незаметным, уверенным движением взмахнул рукой. Цанка думал, что он бьет его плетью. Однако в следующее мгновение он увидел, как, словно скошенный серпом кукурузный стебель, от еще стоящего тела плавно отделилась голова, рука с кинжалом и часть тела, от ягодицы до таза, и тупо упала к своим ногам. Потом свалилась прямо на голову и нижняя часть. Все это еще дергалось, прыгало, обливало все кругом багровой кровью.

Жена убитого бросилась к останкам мужа, потом с искривленным в гневе лицом вскочила и вцепилась в бороду убийцы, тот, недолго думая, нанес ей в голову удар кулаком. Раздался выстрел, другой, третий.

От оружейного залпа конь Цанка испугался, рванулся вперед, сбивая с пути оцепеневшего милиционера. Сидевший на телеге Цанка чуть не слетел, схватился в страхе за поручни, затем бросился вперед, пытаясь схватить привязанные к оглоблям вожжи, и в это время вспомнил о Кесирт. На бешеном ходу он обернулся и увидел, что та, закрыв лицо руками, упала на колени. Цанка спрыгнул с телеги, подбежал к девушке, что-то говоря ей, потащил от поста в сторону скрывающейся из виду телеги. Кесирт не могла идти, у нее от пережитого ужаса подкашивались ноги, ее тошнило. Тогда Цанка взял ее на руки и стал бежать, оставляя за спиной отчаянный вопль женщины и плач сумасшедшего ребенка.

Через метров пятьдесят у него от бессилия подкосились ноги: они упали. Цанка вновь быстро вскочил, боясь смотреть назад, за руку поднял Кесирт и, обнимая ее за талию, потащил подальше от этого страшного города.

Через метров пятьсот увидели своего коня; тот вместе с телегой ушел вглубь пшеничного поля, пасся. Оставив Кесирт у дороги, Цанка, поднимая ногами молодые пшеничные побеги, оставляя за собой кривой утоптанный след, пошел за подводой. Старый конь, узнав хозяина, оторвался от земли, недовольно мотнул головой, виновато коротко заржал и вновь бросился поедать молодую сочную пшеницу.

Цанка взобрался на телегу, отвязал вожжи, ими же стеганул коня по впавшим ребрам, развернулся к дороге. В это время прямо по полю к Цанке на бешеной скорости, галопом скакал всадник, издали ругаясь, махал плетью.

— Ты что делаешь — сукин сын? Всю пшеницу потравил. Да я тебя посажу, расстреляю. Паршивец негодный, — кричал всадник, приближаясь к Цанку.

Несмотря на довольно звонкий голос, это оказался старик — маленький, юркий, шумливый.

— Ты что, не знаешь, что это колхозные поля? Сейчас посадят тебя и сгниешь в тюрьме, — продолжал кричать старик-сторож.

— Да хватит орать, — спокойно сказал Цанка. — Просто там на посту убили человека, стреляли — конь испугался, вырвался из-под контроля — сюда прибежал.

— Ну и что, что убили? Если после каждого убитого наше поле травить, то мы с голоду помрем.

Они поравнялись и ехали уже вместе. После последних слов Цанка ничего не хотел больше говорить.

— Сейчас конвой красных тебя увидит, и хана тебе, — вновь взялся за свое старик, неожиданно замолк, и после продолжил: — А кого убили?

— Не знаю. Мужчина в годах, с женой, ребенком… Хотели отнять коня, ружье, муку, да все хотели отнять. Он противился… Короче, на две части разрубили они его.

— Э-э-э! Свиньи поганые! И откуда они взялись — это большевистское отродье?.. Дай Бог убитому благословение! То-то я смотрю сегодня дорога пустынна… Издеваются над народом… Ну ничего… А ты чей, откуда — молодой человек? — уже смиренно говорил старик.

— Я из Дуц-Хоте.

— Издалека… А чей, может знаю?

— Мой отец был Алдум — его красные убили, а дядя Баки-Хаджи. Арачаев я.

— Знаю, знаю… Да ты из благородных кровей. От тебя вреда не должно быть… А ты посмотри, как это говно поганое наше всплыло. Все отщепенцы в одночасье стали начальниками, людьми, важными, толстыми. Видимо, у русских творится то же самое… То-то они только ломать, взорвать и убивать умеют… Но ничего, недолго они гулять будут. Скоро все кончится. Вот к лету… Англия, Франция, Германия и даже Япония помогут нам. Все уже готово, просто ждут удобного случая… Ух, я первый разберусь с этими выродками… Дай Бог дожить мне до этого! Через несколько минут переехали канаву, очутились на грейдерной дороге.

— Эта девушка с тобой?

— Да, — ответил Цанка.

— Это тебя на мосту? — сочувственно спросил дед, указывая на побитое лицо юноши.

— Нет, чуть раньше… Дело было. — А это дело такое. По молодости часто встречающееся, — засмеялся сторож. — …А у вас там в горах колхозы есть?