Измена. Верну тебя, жена (СИ) - Мила Дали

меня гасить. Я пытаюсь отбиться, но силы объективно не равны.

Валюсь сначала на колени, а потом и на асфальт, терпя удары жестких ботинок по всему телу, только голову руками прикрываю.

Сквозь их рычащую брань слышу: это тебе за Гордисанова.

Потом они так же стремительно убегают по машинам. Удивительно даже, что они меня не переехали.

Тело ломит от ударов, башка гудит, во рту скапливается кровь.

Втоптанный в асфальт, я на мгновение жмурюсь от прожегшей меня боли, а когда снова открываю глаза, вижу перед собой пару женских ножек в светлых туфлях…

— Захар! Господи, что они с тобой сделали? — нежный, сбивчивый от волнения голос Лильки действует на меня как анестезия.

Она садится на асфальт возле меня, плачет, переживает, маленькая моя.

— Нормально все, — хриплю я и пытаюсь подняться, но не могу пошевелить и пальцем.

— Кто они? Что за твари тебя так избили? Я напишу на них заявление! Я подам в суд! Будь они прокляты, пусть сдохнут! — лихорадочно ощупывает меня, и каждое прикосновение ее холодных пальцев к моей горящей от ссадин коже притупляет боль лучше лидокаина. — Только держись, умоляю тебя, любимый, — всхлипывает моя девочка. — Я сейчас скорую вызову. Все будет хорошо…

— Не нужно. Отлежусь дома, и все пройдет. В первый раз, что ли?

Какая же она у меня…

Словно ангел, сошедший с небес.

Я смотрю еще мутным взглядом на ее взволнованное лицо с точеными чертами, как у куколки, на светлые волосы, заплетенные в косу, на тонкую шею. Прелесть моя. Рядом с Лилей мне почти не больно.

— Мне так страшно за тебя, Захар, — шепчет Лилька и, осторожно взяв меня за руку, целует в места, не сбитые до крови. — Пожалуйста, береги себя. Я ведь жить без тебя не смогу, ты же знаешь. У меня сердце болит, когда я вижу тебя таким. Ты единственный, ради кого я дышу…

Сейчас эта хрупкая, но сильная духом женщина поможет мне встать и потащит на себе в квартиру, посадит на диван. Заполошно убежит за аптечкой, а потом будет храбро промывать мои раны, хотя сама до жути боится вида крови.

Так было всегда.

И ахренеть как мило наблюдать, когда Лиля, прикладывая бинт, пропитанный антисептиком, дует на раны, трясется за меня и старается хотя бы так облегчить мое состояние.

Она любит и переживает за меня гораздо сильнее, чем я сам.

— Лилечка моя, больше я тебя не огорчу, — кое-как поднимаю руку, чтобы прикоснуться к ее щеке и стереть слезинку, однако провожу пальцами по воздуху.

Сморгнув пелену с глаз, перестаю видеть Лильку, она растворилась в воздухе.

Похоже, меня крепко приложили по голове, и я после побоев увидел мираж.

Весна ко мне не пришла.

И об ее заботе, как прежде, можно не мечтать.

Не знаю, сколько я провалялся на асфальте — потерял счет времени.

Стиснув зубы, напрягаюсь и заставляю себя подняться. Башка кружится, как у пьяного. Сплевываю кровь и оглядываюсь по сторонам.

Слева у парковки замечаю семейную пару. Мужчина и женщина смотрят на меня удивленно, как будто покойника увидели.

Прихрамывая, медленно плетусь к подъезду, от которого выходят подростки и тоже пялятся в мою сторону. Из окна первого этажа высотки на меня смотрит какая-то бабка.

Всем так, блядь, интересно разглядывать, но никто не подошел и не предложил помощь.

Испачканной в крови и пыли рукой достаю ключи от дома.

Я нахуй никому не нужен, кроме Лильки. Одна она искренне дорожила мной, и ту я потерял. Превратил из ангела в фурию. Она ведь мне доверяла, не устраивала сцен ревности.

Вернуть бы время назад, я бы все сделал по-другому.

Зайдя в квартиру, тут же валюсь у порога, прислоняюсь спиной к стене.

«Это тебе за Гордисанова».

Стало быть, Рома решил отомстить за разбитую морду в клубе, только почему-то зассал лично приехать и решить конфликт, а подослал толпу дружков. Кто вообще такой этот гребаный трусливый мажорчик?

Даже интересно.

Вспоминаю об этом приталенном кретине, подкатывавшем к Лильке, и почему-то начинаю смеяться, но тут же шиплю из-за боли в ребрах.

Телефон в кармане спортивных штанов вибрирует. Достаю его.

Раньше на экране был один небольшой скол, теперь на нем паутиной расползлись трещины — расхерачили, когда били меня. Но смартфон еще рабочий, только непонятно, кто звонит.

— Брат, ты скоро приедешь? — это Мирон. — Я привез документы, подписать нужно.

— Я не приеду.

Глупо отрицать угробленное состояние. Хоть и в плане работы человек я ответственный. Но я сейчас физически даже подняться не могу, не то что за руль садиться и что-то решать.

— Почему?

— Как бы помягче выразиться… отпиздили меня, короче.

— Сильно, что ли? — в голосе младшего брата звучат ноты волнения. — Ты где?

— В квартире старой.

— А что Лилька?

— А что она? Живет своей жизнью в коттедже.

— Точно. Вы же в контрах. Я тогда сам приеду. Скорую уже вызывал?

— Не нужна она. День отлежусь, и нормально все будет.

По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Спустя минут тридцать раздается звонок в дверь.

— Открыто! — громко говорю — сил запереть замок у меня не было.

Дверь распахивается, и я вижу, как в квартиру входит встревоженный Мирон, за ним хмурый Давид, в хвосте делегации его жена Катерина. Их-то брат зачем притащил?

— Бля… — хриплю я, смотря снизу вверх на троицу.

И особенно на Катю в розовом хлопковом сарафане, натянутом на большой беременный живот.

А Катя на меня смотрит, и, похоже, мой вид слишком хреновый, точно не для женщин в положении, потому что она тут же прикрывает ладошкой рот, будто ее вот-вот стошнит, и в ее глазах столько ужаса, словно я не просто подбитый волк, а уже начал разлагаться, пока их ждал.

— Давид с Катей заезжали к тебе помыть тачку, — будто читая мои мысли, говорит брат. — Я им рассказал.

— Молодец, Мирон, — хриплю с пола. — Я же тебя об этом просил…

Глава 22

Не перед Расуловыми мне представать в таком виде. Но что теперь сделаешь?

— Не время, Суворов, вспоминать о гордыне, — басит моралист Давид.

Они с Мироном подхватывают меня за руки и поднимают с пола. Тащат в гостиную на диван.

Следом Каштанкой семенит Катя, охает, причитает: какой кошмар, какой кошмар…

Давид отправляет жену искать аптечку.

Усадив меня на диван, брат приземляется рядом, а Расулов, скрестив руки на груди, стоит напротив.

— Кто это сделал? — спрашивает он.

Я хмурюсь, собирая в башке крупицы памяти.

— Гниломёдов… Говноедов, нет… Этот… Гордисанов. Идиотская фамилия какая-то…

— Почему же идиотская? — вскидывает