Недоумок - Ксения Кривошеина

Сегодня в центре Парижа произошло знаменательное событие, которое все расставило на свои места: невостребованное материнство Ирэн в эту ночь обрело цель, а мечты Миры-Шуры стали обретать реальные очертания.

Родственник оказался замечательно наивным старичком, а его жена — уж совсем «Снегурочкой». После прогулок по Парижу, рассказов о достопримечательностях, вечернего ресторана, в котором они оказались втроем (Ирэн в этот вечер была в театре), старичок разболтался, и полезли из него старые страстишки. Озорно поглядывая на Миру, он признавался в них со смущением, но и с нескрываемой гордостью. Ужин заканчивался, и, доедая кусок пирожного «наполеон», Мира промурлыкала:

— А нельзя ли нам хоть раз посмотреть на казино… в Париже? В Германии мы никогда не бывали, денег на это у нас нет. Наверное, это как в голливудском кино, дамы в мехах, мужчины во фраках…

Сергей Сергеевич зарумянился.

— В Париже самом нет казино, по закону они отдалены от столицы на сто первый километр. — Шурик хмыкнул. Знал бы старикан, что это означает! — Но нам это не помеха. Хотите покажу? Вспомню молодость по такому случаю, только Ирэн мы ничего не скажем, придумаем что-нибудь… — И он заговорщически подмигнул.

Мира-Шура переглянулись.

Сергей Сергеевич быстро расплатился, и они вышли из ресторана.

Несмотря на возраст, он прекрасно вел машину.

За окном мелькал ночной предрождественский Париж, вот уже и скоростная трасса, встречных машин нескончаемый поток, все спешат в город за последними покупками. Родственник жмет на газ, его азарт, подогретый ужином и воспоминаниями, так и брызжет. Он уже не стесняется, рассказывает, сколько выигрывал, сколько проигрывал, как кутил в былые времена, всхлипнул и покаялся, что виноват перед Ирэн. Но все это было мимолетное наваждение. Через полтора часа они прикатили в Форж Лез О, ближайший «игорный дворец» от Парижа.

Граф обменял наличность на фишки и занял место за столом, справа Мира, слева Шура.

Никаких дам в мехах и брильянтах, мужчин во фраках, обстановка в зале походила на провинциальный спектакль, вроде пьес Островского. Какие-то группы молодежи у «одноруких бандитов», несколько местных фермеров после ужина пытают счастье в карты, полупьяненькие старушки делают ставки вокруг зеленого сукна. Крупье скучно, он позевывает.

Игра пошла. Мире были выданы кругляшки, она робко ставила их на те же номера, что и Сергей Сергеевич.

Давно с Шурой не было такого, но глаз стал противно дергаться, и потянуло в туалет…

Игра затягивала.

Дешевое шампанское, для ублажения клиентов, под праздники подавали бесплатно, и старичок сосал его, не переставая, а разноцветные фишки то росли пирамидкой, то таяли. И когда у «знатока» дела их осталось три, он пригнулся к Шуре и прошептал:

— Вот, дружок, тебе моя кредитная карточка. — И написал на бумажке код из четырех цифр. — У самого входа, рядом с вестибюлем, ты увидишь «банкомат», возьми из него двести франков и обменяй… Мы тебя с Мирочкой ждем.

Шура-Мира переглянулись.

Он шел через зал, и его качало, не от выпитого, а от волшебной простоты саморазрешения проблемы.

Карточку он в автомат запустил, композицию из четырех цифр набрал, вытянул не двести, а десять тысяч. Это максимум, что за один раз можно было получить, но через час наступит следующий день и в другом месте и в другом «банкомате» можно вытянуть еще приличную сумму франков, а пока Шура вернулся на место, отдал поменянные фишки старичку. Тот пребывал уже в состоянии игрового угара, ставил без разбора и все проигрывал. Мира его экстаз подогревала, подливала шампанского, оно и завершило роковое дело, через полчаса пришлось звать «человека» и выносить графа в гостиничный номер при казино.

Ну вот. Теперь они свободны и богаты.

До Парижа их подбросила веселая компания молодых людей. На трех машинах они заезжали покутить, немножко выиграли, что-то продули, но все было неважно, а главное, что через час наступал Праздник!

Ночью, в спящем автобусе, Мира толкнула Шуру, он будто не слышал ее, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрел в черноту за окном.

— Смотри, что я нашла. Это сувениры на память.

На коленях, в грязноватом носовом платке, лежала брильянтовая брошка и серьги Ирэн.

Р.S

В декабре на пляже было неуютно, каждый день шел дождь, с сильным штормовым ветром. Лазурно-открыточное Средиземное море походило на Питерский залив. Курортники с детьми уехали, бархатный сезон для англичан и голландцев закончился в конце октября. Сейчас наступили самые грустные и серые месяцы. Многоэтажки из бетона окаймляли все побережье Испании, зимой эти города-спутники вымирали, только брошенные коты да собаки промышляли на помойках, да отдельные кафе и магазинчики обслуживали местное население.

Сюда Шуру-Миру не сквозняком занесло, а сильным ветром, задувавшим в спины беглецов. Где скрыться и пересидеть — было все равно, лишь бы не в Германию. Они торопились, в панике сели в первый автобус, который пересек Францию, Пиренеи и завез в маленький испанский городок. А наличных денег была куча! Да еще кое-что, это мечталось продать и выручить хорошие бабки.

До отдаленной пляжной деревни их добросило такси, с шофером кое-как на немецко-английском «эсперанто» разговорились, и он дал адрес старушки, сдающей квартиру. Вне сезона за ничтожную плату Шура-Мира обрели двухкомнатную квартиру с видом на море.

В шлакоблочном «курорте» в декабре было неуютно, одиноко и очень холодно, оставалось сидеть целыми днями в квартире. Когда выглядывало солнце, Шура надевал куртку, выходил на балкон и плюхался в шезлонг. Перед глазами — море до горизонта, а у подножья дома — пустынный многокилометровый пляж… Мира отлеживалась в горячей ванне или, натянув толстый свитер, часами смотрела телевизор.

Вчера, гуляя по пустому поселку, он неожиданно набрел на газетный киоск, порылся в журналах, посмотрел диски и с удивлением обнаружил кассету русского барда.

С балкона шестого этажа открывался потрясающий вид. Ветер с моря доносил соленые брызги, солнце било лучами из черных туч, гигантские волны затягивали в свою бездну песок с пляжа, и где-то на горизонте рыбацкая лодка, как спичечный коробок, была готова захлебнуться в «девятом вале».

Шурик поежился, плотнее запахнул куртку, вставил пленку в кассетник, и из наушников понеслась песня Трофима:[9]

Тушите свет — поперло быдло кверху,Как будто дрожжи кинули в дерьмо.Россия открывает путь к успехуКрутому и отвязанному чмо!

Наверно зря жалел Деникин хамов —Их надо было б розгой да плетьми.А вот теперь — ни воинства, ни храмов,И мается Россия их детьми.

Аристократия помойкиДиктует моду на мораль.Мне наплевать — а сердцу горько,И бьет по печени печаль!

Когда жлобы на деньги коммунистовОткрыли банк «Американ Экспресс»,Чекисты дали волю аферистам,Имея свой бубновый интерес.

И в тот же час из общего болотаПоперли, скинув лапти, господа.Теперь они в порядке и в почете,Гребут лаве[10] из мутного пруда.

Я не ищу наследственные связи,Но хочется спросить в кругу друзей:— Я понимаю, что из грязи — в князи,Но где взять столько грязи для князей?

Какой народ — такие и бояре.Так что ж тогда на зеркало пенять?А вот за что поперли Государя,Так тут умом Россию не понять.

Аристократия помойкиДиктует моду на мораль.Мне наплевать — а сердцу горько,И бьет по печени печаль!

Новорождение

Прошло две недели с того злополучного случая. Узоры на ковре, который висел над кроватью, он изучил настолько хорошо, что мог бы воспроизвести их по памяти. Александр Сергеевич никуда не выходил из дома, перестал мыться, валялся, не раздеваясь, на диване, непрерывно курил и молчал. Он впал в сильнейшую депрессию. Ольга никак не могла взять в толк, почему столь незначительное событие выбило Голицына из равновесия. Ну, подумаешь, хамы-милиционеры! Так ведь у нас всегда нужно быть на чеку, не расслабляться, а то с костями проглотят и не подавятся. Хорошо, что удалось вовремя среагировать, позвонить друзьям, которые спасли Сашу. Страшно представить, в какую отбивную котлету превратили бы они ее «поручика».

Отчего в нем что-то сломалось? Ведь он так старался жить, как все. От небольшого сотрясения груз последних событий, как гигантский ледник, сорвался и устремился вниз, подминая Голицына под себя. Все полетело в пропасть.