Операция «Сострадание» - Фридрих Незнанский

— Вы не подозревали Марата Бабочкина?

— Ни минуты, — веско изрекла Великанова. — Уверена, что доктор Бабочкин тут ни при чем. Я знаю психологию врача, я сама врач. Первая наша заповедь — «Не навреди!». Врач, совершивший убийство, не смог бы потом лечить людей… Нет-нет, я уверена, что убийство заказное, за ним стоят крупные финансовые интересы. Возможно, так и не договорившись с партнерами, мой сын решил выйти из телепроекта, а бизнесменам это не понравилось. В случае чего он мог бы многое рассказать. И в первую очередь налоговой инспекции… Помяните мое слово: Толю убили, потому что он слишком много знал!.. Вы разрешите?

Перегнувшись через стол, Анна Семеновна схватила графин, с бульканьем наполнила водой одноразовый пластмассовый стаканчик, жадно выпила воду.

— Они были кровно заинтересованы в том, чтобы не отпускать моего сына из проекта, — утолив жажду, снова заговорила Анна Семеновна. — Толя был личностью общероссийского… нет, международного значения! Пациенты доктора Великанова живут сейчас во Франции, Англии, Германии, Швеции, Америке, Израиле. Его любили, помнили, часто приглашали в гости.

— Он ездил за границу? — уцепился за этот факт Турецкий. — Когда? Куда?

— Ой, трудно все перечислить! В последний раз, если я не ошибаюсь, побывал в Германии. Поездку туда ему организовала его бывшая пациентка.

Поделившись этими сведениями, Анна Семеновна замолчала так внезапно, что Турецкий испугался: а вдруг от нее не удастся уже добиться вообще ничего?

— Да-а, дети, дети, — словно себе самой, негромко вымолвила Великанова. — Сначала их растишь, кормишь, учишь, не спишь из-за них ночей. Потом они вырастают, начинают сами себя кормить, становятся на собственные ноги… И тогда еще больше не спишь из-за них, потому что перестаешь их понимать. А потом, не дай бог, они умирают — и тогда жизнь превращается в сплошную бессонницу, потому что днем и ночью ищешь ответ: где я недоглядела? Имела ли возможность предотвратить то, что случилось?

Слава Грязнов напрягся — неощутимо для Анны Семеновны, но Турецкий-то это видел: Александр Борисович понял, что генерал Грязнов сейчас примется подбрасывать допрашиваемой свои хитрые вопросики. В основном они, как правило, в подобных случаях касались детства и юности интересующего Славу лица и обладали чудесным свойством выводить самых крепких орешков на чистую воду — тем более что Слава, с его простецким лицом и полнотой, выглядел таким безобидным!

— Да, многого удалось человеку добиться… А ваш сын, наверное, и в детстве таким же рос — энергичным, бойким, да? С мальчишками любил подраться?

— Ну что вы! — поддалась на провокацию Анна Семеновна. — Толя был тихий, застенчивый мальчик. С ребятами во дворе играл редко, все больше сидел над книжками… Я одно время жалела, что не отдала сына в садик, там он волей-неволей общался бы с другими детьми. Но, понимаете, испугалась! У моих братьев и сестер к тому времени, как я родила Толю, уже росли свои дети — и я видела, что все детсадовские не вылезают из болезней. То насморк, то пневмония, то детские инфекции. А мой сыночка родился семимесячным и рос таким хрупким! К счастью, моя мама все поняла правильно и сидела с Толиком до самой школы. Понимаете, я не могла уделять ему много времени, я должна была работать над диссертацией, чтобы хватило денег нам на жизнь…

— А что же отец Толи?

— Отец? — Анна Семеновна попыталась изобразить презрительную усмешку. — Отца у Толи все равно что не было: Толя родился, когда он уже ушел от нас. Этот человек ни разу не вспомнил, что у него есть сын.

— Я вами восхищен, Анна Семеновна. В одиночку вам удалось воспитать прекрасного сына!

— Ну, с отцом все-таки было бы лучше. Знаете, ребенок должен иметь перед глазами пример настоящих семейных отношений. Иначе у него возникнут трудности, когда он захочет создать прочную семью. К сожалению, так и получилось. А я, представляете, так радовалась, что Толя рано женился! По-моему, даже слишком рано, сразу после окончания института, но я не стала возражать. Я подумала: по крайней мере, мой сын не останется старым холостяком. А то он был слишком робким, особенно с женщинами… И невеста его мне нравилась, Лиля. Хорошая девочка, умница, красавица, врач, тоже первый мед закончила, как и все мы! — Очевидно, учеба в Первом медицинском институте служила для Анны Семеновны знаком качества. — До сих пор ума не приложу, что его побудило бросить Лилю. И после стольких лет семейной жизни! Ну, между ними бывало всякое, отрицать не стану, но в какой же нормальной семье не случается ссор? Милые бранятся — только тешатся… Но как Толя мог оставить сына? Вот с этим я совершенно не могла смириться! Должно быть, повлияло то, что сам вырос безотцовщиной. У Толи замечательный сын, вот, хотите, я вам покажу фотографии…

Погружаясь в прошлое, Анна Семеновна доверчиво раскрывалась перед следователями: даже вопросов не приходилось задавать. Снова покопавшись в коричневом чеховском саквояже, она вытащила полиэтиленовый пакет: судя по оформлению и надписям, пакет был из-под немецких хозяйственных перчаток. Сквозь силуэты перчаток просвечивали фотографии… Любопытно: Анна Семеновна постоянно носит с собой фотоархив или взяла его лишь сегодня, чтобы показать следователям? Судя по замусоленности фотографий, проворно раскладываемых веером на столе, напрашивалось первое из предположений.

— Вот это Глебушка, мой внук, — тыкала уверенным хирургическим пальцем Анна Семеновна. — Вот это он трехмесячный, видите, лежит на животике. Вот это Глебушка идет в первый класс. Вот это он на дне рождения у друга, друг Глебушку и снял его же фотоаппаратом… А вот это они с матерью за городом…

На всех фотографиях и во всех возрастах Глебушка был одним и тем же: крепким и мордатым, плотного телосложения, с тяжелым уверенным взглядом. Турецкий подумал, что Глеб Анатольевич Великанов, дайте срок, добьется восхождения на свою высоту, как и отец, с которым они были внешне совсем не похожи. И, пожалуй, примет вовремя меры предосторожности, чтобы его не убили…

— А это что за девочка? — продолжал выражать заинтересованность Грязнов.

— А это мой Толя в детстве, — размягченно, слезливо просюсюкала Анна Семеновна. — У него были такие прекрасные вьющиеся волосики, я не позволяла его часто стричь. Удивительно нежный мальчик был…

— Анна Семеновна, — вмешался Турецкий, опасаясь, чтобы слезы страдающей матери не хлынули потоками, — Лиля очень переживала, что ваш сын от нее ушел?

— Переживала? Да, конечно же, очень! Нет слов, как страдала. Окружающие боялись, чтобы не дошло до самоубийства… Мне кажется, она и сейчас до конца не пришла в себя. Конечно, времени прошло немало, но я по собственному опыту знаю: такие раны не заживают. Измена любимого не забывается и через шестьдесят лет…

На миг из хирургической старухи, прошедшей огонь и воду, выглянула молодая Анна — красивая, трагическая, сгибающаяся под тяжестью двух полностью меняющих ее жизнь известий: у нее будет ребенок — и муж ей изменил! Ушел ли он от нее сам или она, гордясь своей принципиальностью, его выставила, а после рыдала в подушку, представляя, как трудно будет растить ребенка без отца? Это уже неважно. Тем более, выросшего ребенка больше нет на свете…

По результатам допроса Анны Семеновны Великановой Турецкий и Грязнов решили поинтересоваться житьем-бытьем и настроениями бывшей супруги убитого, Лилии. Надо полагать, с такой работой справится и Веня Васин. А сами Турецкий и Грязнов займутся фирмой «Идеал».

Глава восьмая Подозреваемые отсеиваются

Отталкиваясь от показаний жены убитого, полученных следователем Глебовым, представлялось необходимым как следует допросить врача Марата Максимовича Бабочкина. Тем более что его беседа с майором Тепловым представлялась как минимум странной… А как максимум, подозрительной. Ну, пусть человек считает, что ничего не знает об убийстве, но почему он так упорно отказывается от беседы с сотрудником милиции, которая может помочь выявить какие-нибудь зацепки, ценные детали? Как-то это непорядочно по отношению к убитому… Хотя для убийцы Бабочкин тоже неадекватно себя ведет. Убийца должен отводить от себя подозрения, а Бабочкин их словно бы намеренно привлекает.

— Вызовем его повесткой, — изобрел нехитрое решение Слава Грязнов. — Если добром не хочет идти, приведем. Нельзя позволять такое безобразие.

— Я милого узнаю по повестке, — сострил Турецкий. Друзья находились в его кабинете; служебный стол был завален материалами дела об убийстве Великанова, разного формата листками, испещренными вкривь и вкось заметками, наметками, схемами версий, где хитромудрые стрелочки соединяли уже имеющиеся факты с вопросами, ответы на которые предстояло получить. Одним словом, все свидетельствовало о напряженной работе, и не напрасно — в результате нее мозги Саши и Славы достигли точки кипения, при которой даже вышеприведенная шутка показалась смешной.