Натиск с Ригеля - Флетчер Спрэг Прэтт

бумагу. После некоторых экспериментов он нашел отверстие для пальца, которое при сжатии заставляло эту наждачную бумагу вращаться, предоставляя превосходный абразив.

Таким образом, вооружившись инструментом и средством поддержания остроты, он взял одну из металлических полос из ящика, в котором лежал дубликат набора рук, и принялся за работу над ней…

Изготовление иглы, которая проникала бы в отверстие в решетке, заняло три дня, хотя у него не было возможности точно засечь время. Металлическая полоса была гибкой, легкой и, несмотря на всю свою гибкость и легкость, невероятно жесткой. Его инструмент едва царапал ее и требовал постоянной заточки. Кроме того, у него было мало времени на себя, его невидимый ученик требовал постоянных уроков английского языка. Но, наконец, задача была выполнена. Выбрав момент, когда одна из клеток с его стороны была пуста, а обитатель другой был занят каким-то своим глупым занятием – перебрасыванием мяча из одной руки в другую, – Шерман лег на пол, нашел отверстие и вогнал в нее иглу. Ничего не произошло.

Он с разочарованием оглядел результат. Это было обескураживающе – после стольких усилий вообще не добиться никакого результата. Но ему пришло в голову, что, возможно, он не узнал всего секрета манипулятора, и в следующий раз, когда машина проехала за ним по коридору, он лежал на полу, внимательно наблюдая за отверстием.

Как он и предполагал изначально, острие, похожее на иглу, попало в цель. Но он заметил, что по обе стороны от точки механическая рука крепко сжимала перекладину, подталкивая ее вверх.

Это представляло собой еще одну трудность. У него было только две руки; если бы одна из них работала с иглой, он мог бы схватить перекладину только в одном месте. Но, к счастью, он вспомнил, что его пальцы ног продемонстрировали удивительную силу хватания с тех пор, как произошла перемена, превратившая его в машину.

Ему, наконец, удалось собраться с силами в странно скрюченной позе и загнать иглу в отверстие с надлежащим воздействием. К его радости, это сработало – когда игла вошла, стержни открылись в нужном месте, автоматически вернувшись в исходное положение, когда давление было снято.

С новым чувством свободы Шерман перешел к следующему шагу. Очевидно, необходимо было сделать все, чтобы узнать больше о месте, в котором он был заключен, и о возможностях побега. Это казалось трудным.

Но даже в этом вопросе ему не суждено было долго оставаться без продвижения. Его невидимый ученик по английскому языку делал поразительные успехи. Белый экран, который был их средством общения, теперь нес сложные сообщения о таких предметах, как то, что составляет философию. Шерман чувствовал, что находится в контакте с исключительно острым и развитым умом, хотя и таким, которому были незнакомы простейшие земные идеи. Были странные недоразумения – например, никакой метод объяснения, который он мог применить, казалось, не мог заставить невидимого ученого понять использование и ценность денег, и еще они целый день трудились над словами "президент" и "политический".

В технических вопросах дело обстояло иначе; Шерману едва удалось выразить идею, как экран показал, что ученик понял весь ее смысл. Например, когда он написал слово "атом" и попытался дать слабую картину современной теории атома, не прошло и секунды, как на экране вспыхнула серия диаграмм и математических формул, изображающих и объясняющих атомы разных типов.

Через четыре недели или чуть больше (насколько Шерман мог оценить это в том бессонном месте, где время было скорее выражением, чем реальностью) однажды приехавшая за ним машина доставила его в комнату, совершенно не похожую на школьную. Как и школьная комната, она была маленькой, около двадцати футов в поперечнике. У стены напротив двери стояла огромная машина, соединения которой, казалось, уходили обратно в стену. Его обширный комплекс шкивов, клапанов и стержней не давал никакого намека на его назначение даже его натренированному уму.

Поперек передней части была длинная черная доска, четыре фута или больше в поперечнике, чем-то похожая на приборную доску самолета в целом. В верхней части этой доски была полоса из матового стекла, разделенная на части. Под этой полосой ряд отверстий, каждое из которых достаточно велико, чтобы вместить палец, и каждое отмечено каким-то символом, не похожих ни на один алфавит, который Шерман когда-либо видел.

Для полноты картины один из механических людей-обезьян стоял перед доской, как будто ожидая его. На голове человека-обезьяны был плотно прилегающий шлем, соединенный с какой-то частью машины гибкой трубкой. Когда Шерман вошел в комнату, человек-обезьяна жестом подозвал его к доске, указал на дыры и на плохом, но понятном английском сказал: "Время!" Вспышка фиолетового света появилась за первым из матовых стеклянных экранов. Человек-обезьяна быстро сунул палец в первое из отверстий. Свет погас, и человек-обезьяна повернулся к Шерману. "Сделай", – сказал он. Снова вспыхнул свет, и Шерман, не отказываясь узнать цель манипуляции, сделал то, что сделал его инструктор.

Он был вознагражден разрывающей болью в кончике пальца и сразу же вытащил его. На самом кончике он стал слегка серым. Человек-обезьяна улыбнулся. За вторым матовым стеклом теперь появился красный огонек, и человек-обезьяна сунул палец в другое отверстие, показывая, что Шерман должен последовать его примеру. На этот раз летчик был более осторожен, но когда он задержался, огонек сердито замигал. Он снова почувствовал резкую боль в кончике пальца и отдернул его, обнаружив, что серое пятно распространилось.

Когда загорелась третья лампочка, он отказался копировать движение своего инструктора. Свет настойчиво мигал ему. Он заложил обе руки за спину и отошел от машины. Человек-обезьяна, глядя на него с чем-то похожим на панику, снова поманил его вперед. Шерман покачал головой; человек-обезьяна запрокинул голову и издал долгий, пронзительный вой. Почти сразу же дверь отъехала в сторону, и появилась машина. Когда Шерман переступил порог, вместо того, чтобы впустить его, она выставила вперед гигантскую складную клешню, которая крепко обхватила его за талию и удерживала, пока луч болезненного желтого света бил ему в глаза, затем швырнула его обратно на пол и дверь мстительно захлопнулась.

Ошеломленный светом и падением, Герберт Шерман катался по полу, в его голове мелькали мысли о возмездии. Но он не был дураком, и еще до того, как взял себя в руки, понял, что его нынешнее положение безнадежно. Стиснув зубы, он заставил себя следовать инструкциям человека-обезьяны, внимательно оглядывая его, чтобы снова узнать его в случае…

Курс обучения не был особенно сложным для памяти. Оказалось, что для каждого цвета света за матовыми стеклянными панелями нужно засунуть палец в