Тайная вечеря - Хавьер Сьерра

Позвольте мне, моя дорогая Елена, объяснить вам еще кое-что.

Однажды, в начале 1479 года, когда Флоренция приходила в себя после жестокого покушения на всеми почитаемого Лоренцо де Медичи [36], в мастерскую к Леонардо пожаловал необычный посетитель. Солнце стояло уже высоко, когда в дверь вошел мужчина лет пятидесяти с белокурой шевелюрой, безупречно одетый во все черное и необычайно похожий на херувимов, над которыми мы старательно трудились у своих холстов. Незнакомец прибыл без предупреждения, но держался очень любезно. Он расхаживал по владениям Леонардо как по своим собственным. Он даже позволил себе обойти по очереди все мольберты и осмотреть наши работы. Я, кстати, работал над портретом Магдалины с алебастровым сосудом в руках. Этот сюжет, казалось, чрезвычайно обрадовал гостя. Он даже захлопал в ладоши.

— Вижу, мастер Леонардо учит вас очень хорошо! У вашего наброска большие возможности... Продолжайте в том же духе.

Я почувствовал себя польщенным.

— Вам, конечно, известно значение сосуда в руках у вашей Магдалины?

Я покачал головой.

— Об этом говорится в четырнадцатой главе Евангелия от Марка, малыш. Эта женщина преломила над головой Иисуса сосуд с миром, как будто жрица над головой истинного царя... Смертного царя, из плоти и крови.

В этот момент вошел маэстро. К всеобщему удивлению, при виде самозванца в мастерской он просиял, вместо того чтобы возмутиться. Едва увидев друг друга, они крепко обнялись, расцеловались и тут же принялись беседовать как на возвышенные, так и на приземленные темы. Именно тогда я впервые услышал то, чего и вообразить не мог об истинной Марии Магдалине:

— Работы продолжаются в хорошем темпе, дорогой Леонардо, — с радостью проговорил херувим. — Хотя со времени смерти старика Козимо меня преследует ощущение, что все наши усилия в любой момент могут пойти прахом. Уверен, в ближайшем будущем флорентийскую республику ждут тяжелейшие испытания.

Маэстро сжал в своих крупных руках кузнеца изящные кисти гостя.

— Говоришь, пойдет прахом? — загремел его голос. — Твоя Академия — это храм знаний, основательных, как пирамиды Египта! Или она не превратилась всего за несколько лет в место паломничества юношей, желающих знать больше о наших блистательных предках? Ты успешно перевел труды Плотина, Дионисия, Прокла и даже самого Гермеса Трисмегиста. Тайны египетских фараонов теперь тоже звучат на латыни. Эти достижения нельзя уничтожить! Ты самый выдающийся мыслитель во Флоренции, мой друг!

Человек в черном покраснел.

— Ты очень добр ко мне, друг Леонардо. Тем не менее нашa борьба за возрождение знаний, утраченных человечеством в легендарные времена золотого века, сейчас ослабевает. Поэтому я и приехал повидаться с тобой.

— Ты говоришь о поражении? Ты?

— Тебе хорошо известно, что я одержим идеями Платона с тех самых пор, как перевел его труды для старика Козимо.

— Еще бы! Твоя идея о бессмертии души! Это открытие увековечит твое имя! Я так и вижу его высеченным на огромной триумфальной арке: МАРСИЛИО ФИЧИНО. ГЕРОЙ, ВЕРНУВШИЙ НАМ ДОСТОИНСТВО. Тебя благословит сам Папа.

Херувим рассмеялся:

— Ты как всегда преувеличиваешь, Леонардо.

— Ты так думаешь?

— На самом деле все эти почести заслужили Пифагор, Сократ, Платон и даже Аристотель. Здесь нет моей заслуги. Я всего лишь перевел их труды на латынь, чтобы все имели доступ к этим знаниям.

— В таком случае, Марсилио, что тебя беспокоит?

— Меня беспокоит Папа, маэстро. У меня есть достаточно оснований полагать, что именно он стоит за покушением на Лоренцо Медичи. Уверен, что им руководили не столько политические, сколько религиозные амбиции.

Леонардо поднял густые брови вверх, но продолжал слушать, не перебивая.

— Уже несколько месяцев в городе действует этот проклятый interdict [37]. Со времени покушения на Медичи обстановка стала просто невыносимой. В церквях запрещено совершать таинства и обряды. Но что хуже всего, так это то, что натиск будет продолжаться до тех пор, пока я не сдамся...

— Ты? — исполин вздрогнул. — А какое ты имеешь к этому отношение?

— Папа хочет, чтобы Академия отказалась от целого ряда древних текстов и документов, в которых содержатся утверждения, противоречащие доктрине Рима. Заговор против Лоренцо, помимо всего прочего, преследовал цель — силой завладеть этими источниками. В Риме заинтересованы в том, чтобы отнять у нас апокрифические писания апостола Иоанна, которые, как тебе хорошо известно, с некоторых пор находятся в наших руках.

— Понятно...

Мой учитель погладил бороду, как он всегда делает, когда над чем-либо размышляет.

— А за какие сведения ты опасаешься, Марсилио? — поинтересовался он.

— В этих копиях копий неизвестных писаний любимого ученика говорится о том, что произошло с апостолами после смерти Иисуса. Согласно этим письменам, бразды правления первой Церковью в ее первоначальном виде находились в руках Иакова, а вовсе не Петра. Представляешь? Законность папства лопается, как мыльный пузырь!

— И ты думаешь, что в Риме знают о существовании этих документов и стремятся заполучить их любой ценой...

Херувим кивнул и добавил:

— Тексты Иоанна этим не ограничиваются.

— Ах, вот оно что...

— Говорят, что кроме Церкви Иакова в среде апостолов зародилось еще одно религиозное направление, возглавляемое Марией Магдалиной, которой помогал сам Иоанн.

На лице маэстро появилось недовольное выражение, а человек в черном продолжал:

— Иоанн утверждает, что Магдалина всегда была очень близка Иисусу. Многие даже полагали, что именно она должна была продолжать его дело, а не горстка малодушных апостолов, бросивших своего учителя в минуту опасности...

— А почему ты мне все это сейчас рассказываешь?

— А потому, Леонардо, что тебя избрали хранителем этой информации.

Благородный херувим сделал глубокий вдох и продолжил:

— Мне хорошо известно, насколько опасно хранить эти тексты. Из-за них можно угодить на костер. О, умоляю тебя, не спеши уничтожить их, не изучив. Ты должен узнать как можно больше об этой Церкви Марии и Иоанна, чтобы при малейшей возможности отражать суть новых Евангелий в своих произведениях. Таким образом, исполнится старый библейский завет: имеющий глаза...

— ...да увидит.

Леонардо улыбался. Ему не нужно было много времени для принятия решения. В тот же вечер он пообещал херувиму взять на себя хранение этого наследия. Более того, они встретились еще раз, и человек в черном вручил маэстро книги и документы, которые мой учитель изучил с большим вниманием. Позже, с возвышением аббата Савонаролы и падением дома Медичи, мы переехали в Милан и, поступив в распоряжение герцога, стали выполнять самые различные его задания. Прежде мы были всецело поглощены живописью, теперь же занялись чертежами и конструированием штурмовых машин и летательных аппаратов. Но эта удивительная тайна, это откровение, свидетелем которого я явился в мастерской Леонардо, не давала мне покоя.

Хотите, Елена, я сообщу вам еще одну удивительную вещь?

Хотя маэстро больше никогда об этом не говорил ни с одним из своих учеников, на самом деле, я полагаю, что в настоящее время он действительно выполняет обещание, данное им Марсилио Фичино во Флоренции. Говорю вам это, положа руку на сердце: дня не проходит, чтобы я, глядя на работу маэстро в трапезной доминиканцев, не вспомнил последние слова маэстро, которые он произнес в тот далекий зимний вечер...

«Когда, друг Марсилио, ты увидишь на одной из моих картин лица Иоанна и свое собственное, знай, что именно здесь скрыт секрет, который ты мне доверил».

И знаете что? Я узнал лицо херувима на «Тайной вечере».

27

Мы похоронили брата библиотекаря в Галерее Мертвых незадолго до вечерней службы во вторник семнадцатого марта. С погребением поспешили, чтобы избежать разложения тела. Послушники обернули покойного белым полотном и обвязали ремнями. Затем они опустили его в подготовленную нишу, которую быстро засыпали землей и снегом. Все прошло очень быстро, в спешке, без соблюдения протокола, под предлогом необходимости поужинать прежде, чем стемнеет. И пока монахи перешептывались над ожидавшим их рисом с овощами и пирожками с медом, которые повар напек еще к Рождеству, мною овладело странное беспокойство. Почему приор и его свита — казначей, повар, одноглазый Бенедетто и ответственный за scriptorium — вели себя во время погребения так, как будто эти вторые за одну неделю похороны в монастыре Сайта Мария не являются чем-то из ряда вон выходящим? Почему все демонстрируют такое безразличие к судьбе брата Александра? Неужели никто не прольет по нему ни одной слезы?

Только падре Банделло в конце концов подал какие-то признаки человечности по отношению к несчастному. В своей краткой проповеди он намекнул, что располагает доказательствами того, что библиотекарь пал жертвой безумного заговора, организованного в Милане. «Поэтому он как никто другой заслужил христианского погребения в этом священном месте». Банделло выглядел по-настоящему озабоченным.