Ястребы мира. Дневник русского посла - Дмитрий Рогозин

Свет в гостинице был. Просмотрев новости на грузинском, которые, судя по кадрам, полностью были посвящены событиям в мятежных автономиях, я переключил канал и попал на выступление Джабы Иоселиани, авторитетного вора, командовавшего батальоном грузинских уголовников «Мхедриони». Именно это вооруженное подразделение, состоявшее из выпущенных из тюрем рецидивистов, «прославилось» резней и бесчинствами в абхазском Сухуме.

Джаба говорил по-русски. Я так и не понял почему. Вряд ли после периода шовинистического угара — своеобразного «фирменного стиля» правления опального президента Гамсахурдиа — в Тбилиси мог остаться хоть один русский житель. В конце концов, не на меня же была рассчитана эта речь?

Знаменитый уголовник грозил русским и России страшной карой. Обещал сеять смерть и страдания тем, кто посмеет стать на пути грузинского ополчения в Абхазии. В общем, «наводил ужас». Досмотрев это замечательное выступление, я выключил телевизор и, пробравшись сквозь нехитрый скарб живших по соседству беженцев, которым были забиты все коридоры «Иверии», вышел на улицу. Сам город я тоже узнавал с трудом. Вечером были слышны автоматные очереди. Мне объяснили, что теперь в Грузии так принято отмечать различные свадьбы и юбилеи. Вернувшись в гостиницу, я кое-как заснул.

Утром весь Тбилиси стоял в пробках. Оказывается, кто-то из голодавших горожан в поисках средств к существованию срезал ночью все троллейбусные провода, чтобы сдать их в пункты приема цветных металлов. Мне, моему помощнику Дмитрию Ступакову и сопровождающему нас сотруднику секретариата Шеварднадзе пришлось бросить машину и через полгорода пешком добираться до резиденции главы республики.

Седой Лис принимал меня не один. Рядом с ним сидел герой вчерашних теленовостей. «Вот ты-то, голубчик, мне и нужен», — подумал я, увидев Иоселиани.

Надо сказать, что власть Эдуарда Шеварднадзе на тот момент была номинальной. Все решалось ворами в законе.

От них зависело поведение грузинских вооруженных формирований в зоне конфликтов в Абхазии и Южной Осетии. Только они могли заблокировать или открыть выход русских беженцев из огненного мешка, в который попадали эти беззащитные люди. В общем, не Седой Лис, а Иоселиани и его подельник Китовани были коллективным «царем и богом», определявшим судьбу тысяч русских жизней.

Мои собеседники сухо и недовольно со мной поздоровались, как будто я прервал архиважный разговор. Думаю, что, согласившись-таки на встречу, Шеварднадзе плохо понимал, на кого на самом деле ему приходится тратить драгоценное время.

Он знал, что в Киеве меня принимал сам Кравчук. Это, как говорится, «внушало уважение». Кроме того, по поводу моей аудиенции из Киева ему звонил профессор Буряк, с мнением которого Седой Лис считался.

Заметив секундную растерянность моих собеседников, я решил сразу перейти в наступление. Первым делом я «наехал» на Джабу Иоселиани, предупредив его о персональной ответственности за действия грузинских боевиков. Я потребовал прекратить задирать Россию и, смягчив тон, предложил назвать мне фамилию посредника, с кем бы я мог иметь дело в обсуждении конкретных вопросов эвакуации беженцев из зоны грузино-абхазского конфликта. Обратившись затем к Шеварднадзе, я попросил его взять исполнение наших договоренностей «под контроль».

Как ни странно, такая тактика переговоров имела полный успех. С одной стороны, она выпячивала роль Иоселиани как единственного человека в Тбилиси, с кем стоит обсуждать конкретику (что соответствовало грузинской действительности, где такие воры и «делали погоду»), с другой — возвращало самого Седого Лиса в удобную и привычную для него позицию «гуманитарного посредника», от которого мало что зависит, зато много полезного шума.

Наш разговор в резиденции Шеварднадзе был более чем продуктивным. Уже через несколько дней процесс вывода русских беженцев в безопасную зону нормализовался.

В условиях всеобщей беспомощности и безответственности Ельцина напористые действия пока еще малоизвестной общественной организации — Конгресса русских общин — стали приносить свои первые плоды.

Надо сказать, что деятельность КРО активно развивалась и в самой России. Даже в Москве в середине 90-х конгресс проявил себя как эффективная организация, сумевшая постоять за права горожан. Приведу два примера.

Первый — это история несостоявшейся вырубки Нескучного сада на берегах Москвы-реки. В исполком КРО обратились жильцы нескольких домов на Ленинском проспекте с просьбой вмешаться в ситуацию вокруг этого замечательного зеленого уголка московской природы. Когда-то Нескучный сад был собственностью царской семьи, потом его передали в имение графу Орлову. В Москве, как известно, дышать-то особо нечем, да и живых деревьев днем с огнем не найдешь, а тут молча приехали строители, отгородили значительную часть Нескучного сада и чуть было не начали выкорчевывать деревья и рыть котлован под «элитное жилье». Люди из соседних с садом домов заволновались. Сначала они обратились к Лужкову, но получили ожидаемый отлуп. Тогда депутация жильцов, возмущенных произволом городских властей, пришла в КРО.

Через несколько дней мы организовали массовый митинг. Активисты на минуту перекрыли движение по Ленинскому проспекту. Из громкоговорителей лилась популярная в то время песня группы «Любэ» — «Не рубите дерева, не рубите!».

На волне инициированного нами громкого общественного скандала КРО официально обратился к федеральным властям с требованием вмешаться и остановить незаконную вырубку парковой зоны. И… Лужков отступил! Строители «элитного жилья» убрались восвояси, а активисты борьбы за Нескучный сад влились в ряды КРО — единственной организации в Москве, которой «было дело до всего», что касается восстановления законности и справедливости в родном городе и во всей стране.

Следующей яркой публичной акцией КРО стал массовый митинг в Тропарево на юго-западе столицы, где мэрия Москвы решила предоставить детские площадки парка под строительство исламского центра. Деньги на него выделяла Саудовская Аравия.

А узнали мы об этом совершенно случайно. Подруга и бывшая одноклассница моей супруги Ольга Успенская, проживавшая в этом районе, однажды нашла в своем почтовом ящике объявление некоего оргкомитета, который сообщал радостную новость — в парке напротив ее дома скоро начнется санкционированное Лужковым возведение медресе и огромной мечети, а при них — исламского культурного центра, куда осчастливленные местные жители смогут свободно водить своих детей. Место под строительство было выбрано не случайно — это одна из самых высоких точек Москвы, а потому мечеть могла бы возвышаться над всеми остальными культовыми сооружениями города.