Телеграмма Берия - Валерия Троицкая

К этому следует добавить, что это мероприятие не было включено в мои «Директивные Указания», которым полагалось следовать в течение всего пребывания за рубежом. Ведь дата спуска была мне сообщена, когда я уже была в Париже. Соответственно, я не имела разрешения Москвы на участие в этом эксперименте. Даже посольство СССР в Париже я не уведомила из-за боязни волокиты, которая, несомненно, возникла бы из-за вероятного отсутствия аналогичных прецедентов. Стандартным правилом в таком случае был запрос разрешения из Москвы. На это обычно уходило непонятно долгое время.

А ведь день спуска был назначен, и согласование на всех уровнях французских организаций по его проведению было закончено именно для этого дня. Уже был издан запрет всем судам на вхождение в акваторию Средиземного моря в том районе, где должен был проводиться эксперимент. Поэтому изменение его даты не только могло привести к серьёзным неприятностям для моих коллег, но и сам эксперимент мог быть отложен на неопределённое время или вообще отменён.

Тем не менее я понимала, что совершаю серьёзное нарушение установленных КГБ жёстких правил по выездам за рубеж, и ещё Бог знает чем это всё обернётся для меня после такого самовольного поступка. В Академии Наук, где я работала, эта людоедская организация носила загадочное название Управление Внешних Сношений (УВС).

Все эти соображения вертелись в моей голове, я пребывала в растерянности и сомнениях по поводу того, как я должна поступить.

Как ни странно, но забавный случай удивительным образом повлиял на моё решение. Незадолго до отъезда в Тулон я бродила как-то вечером по Парижу и забрела на площадь Бастилии. Там мне бросился в глаза старик, сидящий на раскладном стулике с обезьянкой на плече. Обезьянка вытаскивала из ящика стоящей рядом с ним шарманки розовые бумажки с предсказаниями судьбы и давала их прохожим. Подошла и я к ним, дала несколько франков и с удивлением прочла следующее: «Вы задумали интересное дело — смело вперёд, оно вам удастся».

Прочитав это предсказание, я поняла, что у меня вдруг как камень упал с души. Все мои сомнения вдруг исчезли, и я просто почувствовала: всё хорошо и правильно.

Сейчас трудно поверить, что это так и было, но, по-видимому, я была тогда в столь неустойчивом состоянии, что незначительного события в нужном направлении было достаточно, чтобы твёрдо решить мучившую меня проблему, отбросить все опасения, и с любопытством готовиться к спуску.

Но все страхи были позади, и «Мистраль» приближался к Тулону. Я ехала одна, на вокзале кто-то должен был меня встретить. Когда поезд остановлен в Тулоне, было уже совсем темно.

Я стояла, оглядываясь на платформе. Ко мне подошёл высокий стройный моряк и представился: «Жерар де Фробервиль — второй капитан батискафа „Архимед“».

Жерар оказался интересным собеседником, и вскоре у нас завязался непринуждённый разговор, в ходе которого я узнала, что мы сразу же поедем на военно-морскую базу Тулона «Арсенал». Там уже находился корабль, на котором был запланирован ужин. Затем меня должны были отвести в капитанскую каюту, которую мне уступил на ночь капитан «Архимеда» Джордж Хюо. Я должна буду по возможности лучше отдохнуть, так как спуск назначен на завтра на шесть часов утра.

Мы проехали освещённые кварталы Тулона и подъехали к въезду в «Арсенал», здесь нашу машину остановили военные. Они возмущённо затараторили, обращаясь к моему спутнику.

— Вы же прекрасно знаете, что вечером въезд в «Арсенал» с жёнами запрещён. Извольте отвезти даму домой, — услышала я.

Жерар стал объяснять ситуацию, сказал, что у них должны быть соответствующие распоряжения и что как галантные французы они должны вести себя иначе в присутствии дамы из России.

Они проверили свои бумаги, извинились, сказав, что они только что заступили на дежурство. Затем с удивлёнными лицами пропустили нашу машину. Подъехав к месту стоянки корабля, который должен был отбуксировать в течение ночи батискаф в открытое море, мы поднялись по трапу.

В его конце на корабле стоял сам капитан Джордж Хюо. Это был человек средних лет, высокий, худой с несколько измождённым лицом, большими глазами, которые в упор с интересом смотрели на меня. Я улыбнулась и сказала:

— Я чрезвычайно благодарна за предоставленную мне возможность участвовать в очередном погружении батискафа и надеюсь, что моё присутствие на корабле не принесёт особых неудобств.

Он приветливо поздоровался со мной и был любезен, остроумен, обходителен и галантен так, как это умеют в совершенстве делать, пожалуй, только французы.

Мы прошли в кают-компанию, где меня ждала радостная встреча с Эдуардом Зельцером и где я познакомилась с офицерским составом корабля. Стол был накрыт, и мы быстро поели, и за кофе я ответила на ряд вопросов, которые интересовали присутствующих: они впервые видели русскую женщину.

За вопросами последовала просто приятная беседа, которая, однако, была прервана Джорджем Хюо, сказавшим, что завтра ранним утром предстоит работа — и всем нужно спать.

Меня проводили в каюту, и, оглянувшись, я увидела, что берег почти не виден, волн почти не было и наш корабль полным ходом движется в открытое море. В каюте я с удовольствием улеглась в капитанскую койку и тут же заснула.

Проснулась я среди ночи от сильной качки, не осознав сразу, где нахожусь. Я отлично помню, как взлетала вверх моя голова и сразу же затем вверх поднимались мои ноги. Меня не столь испугала качка, сколь сознание того, что себя отвратительно чувствую — меня тошнило, болела голова, и ничего мне так не хотелось, как оказаться на твёрдой земле.

А ведь скоро предстояло спускаться в батискафе на глазах десятков французских моряков, и от этой мысли мне стало ещё более тошно. Сжав голову руками, я сидела на гуляющей подо мной койкой.

Ко мне постучали в дверь и пригласили в кают-компанию на завтрак перед спуском. От одной мысли, что нужно что-то выпить или съесть, мне стало совсем плохо, но, что делать, надо было идти и по возможности не осрамиться.

С неимоверным усилием мне удалось заставить себя улыбнуться, когда я вошла в кают-компанию и села за стол. Предложение съесть что-либо более существенное, чем традиционный французский завтрак, я отклонила, сказав, что утром пью только кофе. Я отхлебнула два глотка и под понимающими взглядами моряков сравнительно спокойно вышла на палубу. Я почти бегом бросилась в каюту, где после соответствующих действий мне стало несколько легче.

Ко мне снова постучали в каюту и сказали, что пришло время отправляться в батискаф и что через десять минут меня ждут на палубе. В связи с отсутствием «элементарных условий», а проще говоря, туалета на батискафе, главной целью экипировки перед спуском было разумное утепление, не мешающее движениям, но и сохраняющим тепло при любых обстоятельствах.