Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс

— О чем? Я не знаю, что вам нужно, — сказала я.

— Что с женщиной, которая мне звонила? Вы ее нашли?

— Да, — ответила я.

— И?..

— Что — и? Она мертва.

— Мертва?

— Судя по всему, на сегодняшний день она была мертва менее суток. Такая же, как остальные, только не разложилась.

На другом конце линии наступила тишина. Пожалуй, не стоило этого говорить, подумала я; теперь у меня, вероятно, будут неприятности — а расследование началось всего несколько часов назад.

— Можете сказать, кто она? — спросил он.

— Пока не знаю, — ответила я. — На самом деле я ничего не знаю — я всего полчаса как в офисе. И мне не положено с вами об этом говорить. Пару моих знакомых уволили за разглашение подробностей расследования.

— Аннабель, я вовсе не собираюсь ставить вас под удар. Я наверняка выясню ее имя у кого-то из знакомых. Просто вы первая, кто по-настоящему понял, что я пытаюсь сделать. Я вовсе не принуждаю вас к разглашению чего-либо — мне просто кажется, что мы могли бы помочь друг другу. Больше мне все равно не с кем это обсудить. Может, встретимся позже?

— Мне нужно вернуться в больницу, — сказала я.

— Да, конечно, — ответил Сэм. — Извините.

Я вдруг поняла: он вовсе не заслужил такого отношения лишь из-за того, что мне показалось, будто он пытается на меня давить.

— Все в порядке, — потупилась я. — Послушайте, если узнаю что-нибудь, на мой взгляд, полезное, позвоню вам. Хорошо?

— Да! — с прежним энтузиазмом воскликнул он. — Было бы просто здорово. Спасибо вам, Аннабель. Я действительно ценю вашу помощь.

Положив трубку, я собрала все свои бумаги и отправилась в оперативный зал.

Без четверти семь позвонили из больницы. Голова моя была под завязку забита мыслями, предположениями, рекомендациями и идеями, как распутать клубок из людей и их жизней, и, когда женщина на том конце произнесла слово «больница», я поняла, что не думала о маме с тех пор, как звонил Сэм Эверетт.

— Здравствуйте, — сказала я, ожидая, что сообщат список вещей, нужных матери: ночная рубашка, белье, носки?..

— Аннабель Хейер?

— Да, слушаю.

— Мисс Хейер, к сожалению, у меня плохие новости. Ваша мать скончалась около десяти минут назад. Мне очень жаль.

— О господи.

Я опустилась на стул, потрясенно раскрыв рот. Мне следовало быть в больнице, а не здесь.

— Спасибо, — наконец сказала я, словно она предложила мне скидку на стеклопакеты. — Что мне дальше делать?

— Вы должны приехать, как только сможете, — ответила женщина.

Кто она — медсестра? Разве она не сказала? Я даже не помнила, как начался разговор: она мне звонила или я ей?

— Возможно, стоит взять кого-нибудь с собой, чтобы он побыл рядом.

Я едва не рассмеялась. Кого я могла взять с собой? У меня никого не было. Вообще.

— Скоро приеду, — сказала я. — Еще раз спасибо.

— Хорошо, — ответила она. — До свидания.

Положив трубку, я огляделась. Я сидела в оперативном зале за свободным столом; вокруг слышались голоса, телефонные разговоры. В дверях стоял какой-то мужчина и, смеясь, говорил с кем-то невидимым. Никто не имел ни малейшего понятия о случившемся. Никто ничего не знал.

Я поднялась, но тут же снова села, почувствовав, что меня не держат ноги.

— Что с вами? — спросил из-за соседнего стола детектив-констебль.

Кажется, его звали Гэри — или нет?

— У меня мама умерла, — ответила я.

Видимо, сперва он принял мои слова за шутку или решил, будто ослышался, и улыбнулся, но тут же понял по моему лицу, что я вовсе не щучу, и тихо сказал:

— Господи. Мои соболезнования. Это ваш отец звонил?

— Нет, из больницы.

Я снова попыталась встать, и на этот раз ноги удержали меня. Пробормотав что-то про свое пальто, я коротко извинилась перед собеседниками в дверях, которые продолжали обмениваться шутками — не слишком уместными во время расследования убийства, а уж тем более в момент осознания, что семьи у тебя больше нет.

В больнице мне выдали пакет с мамиными вещами, которых оказалось немного, — я так и не успела ей ничего принести.

Женщина в униформе — медсестра, а может быть, социальный работник или еще кто-то — провела меня в комнату для прощаний. Все, кого я встречала, говорили со мной мягко и приглушенно, — видимо, их специально так учили, чтобы не спровоцировать истерику. Но, несмотря на обрушившиеся на меня события, я ощущала некое отстраненное спокойствие. Предстояло сделать немало дел, прежде чем жизнь моя войдет в прежнее русло.

Перво-наперво — увидеть маму.

Взять у кого-то формуляр — мне уже назначили встречу.

Отдать формуляр в регистрационное бюро, чтобы получить свидетельство о смерти.

Встретиться с маминым адвокатом и получить временную доверенность на ее имущество.

Убедиться, что в ее доме все в порядке.

Связаться с похоронным бюро.

Организовать похороны.

Собрать мамины вещи.

Выставить дом на продажу.

Между этими шагами вклинивались сотни других, но рядом с телом матери я могла пережить случившееся, лишь сосредоточившись на основных пунктах.

Если бы я могла с ней поговорить… Но что бы я сказала?

Я так устала, что соображала с трудом. Мысли мои путались, я пыталась ощутить хоть призрачный след маминого присутствия — так же как в минуты нужды пыталась ощутить присутствие ангелов. Мне хотелось услышать ее голос, почувствовать на плече ее руку, уловить ее дыхание или произнесенные шепотом слова любви. Я закрыла глаза, пытаясь представить маму рядом, — хотя она и так была рядом.

«Мама, — подумала я, — помоги мне. Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, чего от меня ждут».

Но я ничего не чувствовала — вообще ничего. Она действительно ушла навсегда.

Я снова открыла глаза. Играла какая-то классическая, но непохожая на духовную музыка — вероятно, из двадцатки хитов поминальных мелодий «Радио-классика». Мысль об этом вызвала невольную улыбку, и я едва не рассмеялась, что было сейчас совершенно неуместно. Внезапно я поняла: прожив на свете почти сорок лет, я ни разу не видела мертвое тело, а теперь за несколько дней увидела целых два.

Я встала и в последний раз взглянула на маму, подумав, что нужно дотронуться до нее, поцеловать на прощание, сделать хоть что-то… но не могла. Оставив ее лежать под белой простыней, которая доходила до подбородка, я повернулась, вышла и плотно закрыла за собой дверь.

Я забрала у медсестры формуляр, который следовало как можно скорее отдать в регистрационное бюро.

— Могу поехать прямо сейчас, — сказала я ей.

— Сейчас там закрыто, — мягко ответила медсестра. — Думаю, придется отложить до завтра.

Первой пришла мысль о работе — но, вероятно, там понимали, что мне потребуется несколько отгулов. Следовало позвонить Биллу, выяснить, нужно ли от меня что-нибудь, — вряд ли для меня не нашлось бы занятия. Наконец началось расследование, на котором я так настаивала, — сколько у меня теперь свободного времени?

Несколько минут спустя я уже шла по коридору к главному входу и мысленно составляла список безотлагательных дел, отмечая некоторые пункты и прибавляя новые задачи.

— Аннабель!

Взглянув на заполненную народом регистратуру, я, к своему смятению, снова увидела его — Сэма Эверетта. Я не остановилась в надежде, что он тут по какому-то другому делу, а вовсе не преследует меня.

— Эй! Аннабель!

Он коснулся моего рукава, и я поняла, что больше не могу его игнорировать.

— Сэм? Еще раз здравствуйте.

Он пристально посмотрел на меня:

— С вами все в порядке?

Мое поведение, видимо, выглядело странно.

— У меня умерла мама. Я приехала забрать ее вещи.

— Мои соболезнования, — ответил он, будто чего-то подобного и ожидал. — Пойдемте выпьем чего-нибудь?

— Нет, спасибо. У меня полно дел.

— Всего лишь кофе. Прямо здесь, — сказал он, показывая на кафе, полное народу. — Прошу вас.

Проще было уступить. Я последовала за ним, все еще сжимая в руке пакет с мамиными вещами, и тупо стояла у Сэма за спиной, пока он невыносимо медленно двигал поднос к автомату с напитками, а затем к кассе.

— Кофе? — спросил он, наконец добравшись до кассы. — Капучино подойдет?

Все остальные кнопки на автомате были залеплены клейкой лентой с кривой надписью: «Не работает».

— Конечно.

Пока он платил, я села за столик, к которому почти сразу же подошла женщина, чтобы убрать подносы с грязной посудой и остатками еды.

— У нас самообслуживание, — сказала она, показывая на табличку. — Как будто читать не умеют, честное слово.

Я посмотрела на нее, и она замолчала, будто на лице у меня было написано: «Скорблю об утрате, обращаться осторожно».

Я даже улыбнулась, и она ушла, забрав заставленные подносы.

Сэм сел напротив и подвинул мне чашку с бежевого цвета пеной, положил рядом горсть пакетиков с сахаром и шоколадный батончик.