Изолятор - Джошуа Спэньол

– А этот звонок с телефона Дугласа Бьюкенена. Сколько еще вы собирались хранить свою тайну? А я должен узнавать об этом от доктора Ферлаха, который тоже совершенно случайно об этом услышал – просто потому, что разговаривал с детективом?

Тиму не сиделось на месте. Он подскочил, начал шагать по комнате и чесаться, словно шимпанзе. Мне уже доводилось видеть его раздраженным. Но до такой степени – никогда.

– Вы отталкиваете всех, с кем имеете дело. Полицейские из Кэрролла жалуются, что вы прискакали, словно генерал на белом коне, и прогнали их с собственного места расследования.

– Но они же сказали, что уже закончили…

– Это не важно. Зато сейчас они утверждают, что вы все испортили. Отобрали у них труп и отправили его в Балтимор. Задумайтесь-ка, доктор. Они так недовольны вашими действиями вовсе не потому, что считают их неправильными. Они выступают против вас потому, что вы им не нравитесь. Даже тот человек из балтиморского департамента полиции, который с вами сотрудничает, пытается отделаться от вас как можно скорее, потому что знает, что ему еще долгие годы предстоит иметь дело с коллегами с севера.

Теперь Тим принялся изо всех сил чесать затылок.

– И кроме того, с какой стати вы зациклились на одном этом парне?

– Но он же переносчик инфекции, Тим.

Неожиданно я понял, что не говорю, а ною.

– Что, даже сейчас?

– Взгляни на карту. Посмотри на схему контактов. Он же в самом центре…

– Дело в том, что я не могу на них посмотреть, потому что они не закончены. А ты, вместо того чтобы заниматься делом, бегаешь вместе с полицейскими там, где тебя вовсе не просят.

Справедливо.

Тим никак не мог успокоиться.

– Ну хорошо, даже если так. Даже если он действительно находится в центре всей этой заварухи, если он – первый, то почему же он сам не заболел?

– Разница в инкубационных периодах.

– Не может такого быть. Судя по всему, болезнь развивается достаточно быстро – через две недели инфекция уже в разгаре. В этом случае он не может оказаться переносчиком.

– Он сам может иметь иммунитет. Просто передавать вирус.

– Вряд ли, Нат, вряд ли. Каково процентное соотношение людей среди переносчиков геморрагической лихорадки?

– Очень низкое.

– Верно. Так что шансы здесь незначительны. Дело сложное, и необходимо как можно рациональнее распределять ресурсы. – Он твердо, в упор посмотрел на меня. – Часы, потраченные на чисто полицейскую работу, – не лучшее использование драгоценного времени, так ведь?

Я промолчал.

– Вы согласны, доктор Маккормик?

– Вынужден согласиться.

– Спасибо. – Он встал. – Учитесь посвящать время более важным вопросам. Например, Бетани Реджинальд. – Голос Тима звучал ужасно противно, словно он воспитывал детсадовского ребенка. Потом он взял со своего стола какой-то лист бумаги и протянул мне. – Взгляните на это.

Я посмотрел на листок. Схема контактов, прямоугольники и линии.

– Да.

– Что видите?

– Вы же сказали, что схема не закончена.

– Что именно вы видите, доктор?

Да, Тим действительно не зря ко мне так прицепился.

– Я вижу Бетани Реджинальд.

– Действительно, Бетани Реджинальд. Именно она, а вовсе не Дуглас Бьюкенен оказывается в центре этой схемы. Он развернул карту: те два места, где Бетани проводила больше всего времени – пансионат «Раскрытые объятия» и дом престарелых «Миллер-Гроув», – отличались самой высокой концентрацией заболевших.

Тим продолжал:

– Итак, Бетани больна, верно? С этой женщиной явно что-то не так. Если бы сегодня утром вы остались здесь, то узнали бы, что она имела связь с мужчиной по имени Роджер Эпштейн, который, в свою очередь, встречался с Деборой Филлмор.

Тим снова вернулся к схеме контактов и провел извилистую линию от Бетани Реджинальд к Деборе Филлмор, при этом минуя Дугласа Бьюкенена. Потом принялся нервно чесать собственную шею.

– Черт возьми! – выругался он. – С меня уже не спускает глаз начальник подразделения. И сам директор центра задает всякие вопросы. – Тим снова уселся за стол. – Обстановка накаляется, Натаниель, становится действительно жарко. Слишком жарко для того, чтобы проявлять подобное безрассудство. Мы находимся здесь по приглашению местных властей, и боюсь, что уже злоупотребляем их гостеприимством.

Я взглянул на Ферлаха – тот сидел, неподвижным взглядом уставившись в стол.

– Херб, неужели я действительно настолько ужасен?

Он прямо посмотрел мне в глаза и ответил так, как только и мог ответить этот вояка – прямо и откровенно:

– Здесь слишком сложная обстановка, Нат. Чтобы знать, как обращаться с разными людьми и учитывать всевозможные условия и обстоятельства, нужен опыт.

Мы помолчали. Первым заговорил я:

– Если меня не будет там, в самой гуще событий, Тим, то заболеет еще масса народу.

– А еще больше народу заболеет, если ты будешь здесь. – Он снова почесал шею. – Вот потому-то я тебя и убираю из этого дела. Целиком и полностью.

На самом деле Тим не убрал меня полностью из расследования, а отправил в Калифорнию, искать следы той самой женщины, которой звонил Дуглас Бьюкенен.

– Ты так любишь работу детектива, – заявил он, – вот и поезжай.

Разумеется, я сопротивлялся изо всех сил, потому что считал себя значительно нужнее здесь, на востоке, и потому, что Центр контроля уже имел своего агента в Сан-Хосе – женщину по имени Брук Майклз. А кроме того, я считал – вернее, так считали мы все, что женщина в Сан-Хосе была крайним звеном, тупиком.

Тим ушел из конференц-зала, а мы с Ферлахом сидели молча, не зная, что сказать друг другу. Он не смотрел мне в глаза. Думаю, мой бывший соратник прекрасно понимал, что отдал меня в жертву политической машине. В конце концов он подошел к двери и просто произнес:

– Передайте от меня привет солнечной Калифорнии. И наслаждайтесь красотами.

Если б он знал, до какой степени это невозможно.

29

Чтобы сложить вещи, мне понадобилось меньше часа. Домовладельцу я оставил сообщение о том, что рано утром съеду с квартиры, а поселятся в ней другие работники Центра контроля и предотвращения заболеваний. В тот же день, немного раньше, приехали двое сотрудников эпидемиологической разведки – Энди и Бет. Явное свидетельство того факта, что мой перевод был предрешен заранее – еще до состоявшегося днем разговора с Тимом.

Как бы то ни было, а первую ночь им предстояло провести в мотеле. Уже завтра, впрочем, они смогут переехать в мою квартиру – вернее, квартиру Центра контроля и предотвращения заболеваний.

Пока постельное белье крутилось в стиральной машине, я листал свою старую записную книжку. Все нужные номера телефонов и адреса хранились в памяти моего сотового, тогда зачем я храню это старье, не разваливающееся на части только благодаря двум резинкам, я не понимаю и сам. А вообще-то, если честно, то понимаю.

Я нашел букву «Ч». Вот она: Элен Чен. Примерно шесть телефонных номеров и почти столько же электронных адресов – зачеркнутых и переписанных заново. Хотя, если задуматься, на самом деле я не использовал и половину из них. Они служили просто в качестве следа.

Последний из номеров относился к городу Редвуд-Сити в северной Калифорнии. Скорее всего, она уже переехала со времени нашей последней встречи раз пять, а то и больше, сменив и место жительства, и телефон. Чейн могла оказаться где угодно. Однако, подумав, я пришел к выводу, что она все еще в Калифорнии. Она ведь и родилась, и выросла, и училась в Золотом штате. Так зачем же ей оттуда уезжать?

– Элен Чен, – произнес я вслух, стараясь вызвать ее образ: иссиня-черные волосы, красивое лицо, потрясающие ноги.

Оказалось, что видение несет больше боли, чем радости. Закрыв и снова скрепив резинками видавшую виды книжку, я неожиданно для самого себя кинул ее в мусорный пакет. Потом собрал еще кое-какие ненужные мелочи и отправил их вслед за книжкой. Все это я отнес в мусоропровод.

Аккуратно сложил на кровати простыни и одеяла, чтобы Бет или Энди – кто из них будет спать здесь – знали, что они чистые. Потом лег на диван и постарался заснуть.

И действительно, несколько часов проспал. Проснулся в 4.30 и решил совершить длинную пробежку. Это я сделал для того, чтобы очистить голову и тело от выкуренных за последние дни сигарет. А еще, чтобы наказать самого себя. В то утро мне предстояло себя за многое наказать, так что после положенных пяти миль меня начало вовсю рвать. Зато время пробега оказалось поистине рекордным.

Во всяком случае, я решил, что с сигаретами покончено. Пусть они останутся символом моего пребывания в Балтиморе, грязной привычкой в условиях грязного города. А теперь я покончил и с тем, и с другим. Я вполне отдаю себе отчет в том, что мои чувства к определенному городу, в данном случае к Балтимору, целиком и полностью определяются событиями личной жизни. Здесь моя карьера подверглась серьезному испытанию, а потому все, что окружало меня – даже то, что раньше нравилось и привлекало, – вдруг начало серьезно раздражать. Так что отъезд, возможно, был для меня лучшим выходом.