Старший брат царя. Книга-1 - Николай Кондратьев

— А прямо куда?

— На Серпухов. Мы на Каширу и Коломну пошли.

— А вдруг помощь из Серпухова пойдет?

— Нет. Государь с войском в Коломне. Если пошлет отряд, то по этому пути.

Ехали недолго. Луна еще не потеряла своей яркости; молоко туманного восхода только начало заливать низины, как послышался далекий неясный гул.

— Стой! Тихо... Наши идут! — уверенно сказал Федор.— А может, татарская разведка возвращается?

— Нет. Это пешие. И много... Теперь берегись, Яша. Наши могут нас подстрелить, за татар примут.

— Может, халат сбросить?

— Голышом еще хуже доверия не будет, да и стыдно. Давай колпаки снимем, волосы заметят, татары ведь головы бреют.

Через полверсты пути стал хорошо прослушиваться тяжелый топот, приглушенный разговор, звякание оружия — звуки огромной толпы. Быстрее нарастал конский топот передового отряда. В ожидании встречи встали на всхолмке, где туман пореже. Из низины показались тени всадников. Первый десяток, выхватив сабли, окружил вестников. Подняв руки, Федор и Яков закричали:

— Свои мы! Свои! Из Тулы гонцы!

Бородатый десятник повел допрос:

— Почему татарами вырядились?

— Из Тулы мы. Тулу обложил Гирей. Пробирались рекой. Халаты с татар сняли и оружие. — Распахнули халаты. — Вот так плыли.

Крест нательный, ремнями закрепленный нож убедительнее слов подействовали на десятника. Федор продолжал:

— Веди нас к воеводе.— А кто вы будете?

Федор назвал себя и Якова. Десятник удивился:

— Чудно! Княжичи гонцами ходить стали!

Вскоре они оказались перед вторым воеводой передового полка, князем Курбским. У того кольчужная рубашка начищена до блеска, на груди позолоченная бляха с изображением звезды. Малиновый, расшитый золотом налатник свободно болтается, саблей рубить не помешает. За одним шлемом, камнями дорогими выложенным, татары гоняться будут. А тут еще на пальцах перстни с каменьями да уздечка, усыпанная жемчугом. И куда вырядился? Лицом худощав, темная борода коротко стрижена, глаза строгие, внимательные. И все ж не понравился Федору воевода — будто не на смертный бой идет, а на праздничный пир!

Назвал себя Федор, передал слово князя Темкина, рассказал, как добрались сюда, и добавил:

— ...А верстах в трех позади нас идет разъезд татарский коней в сто. Припугнуть его надо силой большой и отпустить, пусть Гирею донесет...

Курбский удивился:

— Судя по всему, ловкий ты, княжич. А вот в толк не возьму, зачем Гирея предупреждать... Нет, никого не отпущу. Полтысячника Мороза ко мне!

— Прости, воевода! Разъезд перебить ничего не стоит, припугнуть важнее. Пешей рати до Тулы пять часов шагать. Конной большой силы не вижу у тебя. А через два-три часа не будет Тулы-града! Ежели прибежит испуганный разъезд, Гирею придется готовиться к бою, пушки поворачивать, идущих на стены остановить, на коней сажать. Для этого потребуется время, вот Тула уцелеет...

— Верно, туляков, может, и спасем, — перебил его Курбский, — а своих людей под огонь подставим. Так что пугать татар подождем. Мороз, бери три сотни, встретишь татарский разъезд. В живых мне доставишь два языка, а остальных... Ежели хоть одного упустишь, пощады не жди. Ступай.

Полтысячник посадил коня, развернулся на месте и ускакал. Федор, глядя на Курбского, даже рот открыл. Яков же не удержался:

— Этими словами ты убил воеводу Темкина, а тако ж с ним — баб и ребятишек тульских! Брат Федор, пойдем и сложим наши головы под стенами кремля! Тут нам делать нечего! — Яков повернул коня и покачнулся в седле. Федор успел подхватить Якова.

— Что с тобой, брат мой? — Но Яков молчал, бледность залила лицо. Федору пришли на помощь другие ратники. Они положили Якова на траву. Подошел лекарь князя, развернул халат, вся грудь Якова в крови.

— Ух ты! — удивился лекарь. — С такой дыркой ездить на коне не годится. — Осмотрев раненого, обратился к князю: — Крови много потерял, но жив будет, здоровый парень.

Князь распорядился:

- Останешься с ним, догонишь с обозом.

Федор поцеловал Якова и попросил лекаря:

— Придет в себя, скажи, пусть молит за меня Бога. Поеду один под Тулу... — Вскочил на коня и хотел уехать.

Его остановил князь:

— Погоди, княжич. Мне понятна горячность твоя. Однако и мы хотим спасти Тулу. Вчера добрался ко мне гонец князя Темкина, вот он. — Федор оглянулся, позади князя — Ермилка, купца Романа сын!

Курбский продолжал: — Гонец поведал нам о нависшей беде над славным градом. Его слова я повторил всем воям. Видишь, они, ночь не спав, поспешают. Ты хочешь, чтобы Гирей приготовился нас встретить? Это неразумно. Послать конницу вперед я не могу, У нас мало всадников, что они могут сделать против орды? Ты что-то хотел сказывать, я готов слушать тебя.

Федор поднял взгляд на князя. Ему казалось вначале, что тот пренебрежительно говорит, он хотел ответить резко, пусть знает, что он, туляк, думает о нем. Но, к своему удивлению, встретил располагающий, доброжелательный взгляд Курбского. Тот мягко повторил:

— Я слушаю тебя.

— Князь, прости, может, чего и не так сказал. А мое слово вот какое. Со стен кремля смотрел я на татарский стан. Хан привел три тьмы, каждой дал по стене. Против четвертой, с речной стороны, стоит менее полтьмы. Лазутчики говорят, что там царевич Магмет. А у крымчаков каждый темник только о себе печется, без приказа хана соседу не поможет. Так вот, малой силой можно большой урон нанести, ежели...

Накануне в Коломну прибыло несколько гонцов с засек, из Тулы, Переяславля Рязанского. Царю Ивану из их донесений стало известно, что Девлет-Гирей главные силы направил на Тулу. Силы эти не велики, а резервные три-четыре тьмы находятся далеко на юге Дикого Поля и почему-то не торопятся усилить войско хана.

Все это нужно сообщить воеводам передового полка, чтобы они поспешали. По всему видно, что времени оставалось немного. Иван решил послать к воеводам толкового гонца — сотника Юршу Монастырского с десятком стрельцов. После полудня тот отправился в путь. А ввечеру он оказался уже далеко от Коломны, за Каширой. Дорогой ему стало известно, что полк уже снялся и двинулся вперед. Нагнав обоз, он узнал, что из Тулы прибыл гонец с тревожным известием.

Только близ полуночи Юрша передал князю Курбскому послание царя. И вот теперь на утренней заре Юрше довелось услышать разговор князя с тульским гонцом Федором. Сотник сочувствовал осажденным тулякам и был очень обрадован, когда Курбский все-таки согласился выслать вперед конный отряд. Юрша тут же обратился с просьбой отпустить его с Федором.

— А ты понимаешь, сотник, — спросил Курбский, — на какой риск идешь? Я знаю, ты в государевых приближенных ходишь. Если с тобой лихо случится, что Иоанну Васильичу скажу?

— Князь, государь приказал мне доложить все о деле под Тулой. А издали глядючи, чего разведаешь? К тому ж Федору моя сабля и мой десяток стрельцов еще как пригодятся. И обещаю тебе, князь, на рожон не лезть.

— Речист ты, сотник. Ладно, будь по-твоему.

Князь Курбский хорошо понимал, что, выдвигаясь вперед и намного опережая главные силы полка, он подвергает конницу большой опасности. Но ему приглянулось предложение Федора: смелым нападением внести растерянность в ряды противника. А это, он по опыту знал, всегда способствует победе. И он пошел на риск: выслал пять сотен стрельцов конных, которые должны отвлечь внимание татар от Тулы и ослабить натиск на крепость. Далее он полагал послать группу, состоящую из местных жителей, в междуречье Тулицы и Бежки, с тем чтобы очистить Муравский шлях для развертывания пеших полков. Он считал, что именно тут произойдет главное сражение.

Оба эти отряда конницы большой опасности не подвергались, так как, в случае сильного сопротивления противника, они могли отступить на Поклонную гору. Наибольший риск выпал на долю казаков атамана Большешапа, которому предстояло ударить в тыл татарского лагеря с запада. С ними увязались и Федор с Юршей. Юрша со своим десятком находился вместе с Федором. Отпуская Большешапа, Курбский приказал в длительный бой не ввязываться, в случае сильного сопротивления отходить по правому берегу Упы.

Во всем этом было еще одно обстоятельство, которое здорово смущало князя. По разрядной росписи первым воеводой полка правой руки значился князь Щенятев-Патрикеев, а он, Курбский, — у него в помощниках. Князь определенно знал, что Щенятев, человек опытный и осторожный, не пошел бы на отрыв конницы от пехоты. Однако тут, в передовом отряде, ему, Курбскому, виднее, как нужно поступить. Успокоив себя таким образом, Курбский послал гонца сообщить о своем решении Щенятеву, который находился сзади, в полдня пути.

Верстах в трех от Тулы Московская дорога вырывается из темного бора на Поклонную гору. Вековые дубы и сосны расступаются, открывается вид на город. Здесь путник останавливается, кланяется сверкающим маковкам церквей и продолжает свой путь. Тут и дороги расходятся: прямо — к Туле на Царский Красный мост, влево уходит Муравский шлях — путь на страшный полдень, откуда всегда нужно ждать коварного и свирепого врага.