Опаленные крылья - Элизабет Эштон

— Конечно же нет, — буркнула Джулия. В конце концов, почему это должно заботить Армана?

— Не беспокойся, я сам как-нибудь выпрошу у него машину, — заверил ее Ги. — Конечно, хорошо бы остаться там на ночь и посмотреть рассвет над южной равниной. Там есть гостиница у подножия скал, которая принимает таких смелых посетителей. Это на самом деле довольно рискованное приключение.

В это время вошла Дениза и, узнав, что они обсуждают, поддержала брата:

— Это совершенно необыкновенное зрелище. Говорят, что призраки старых баронов, которые когда-то владели замком, на рассвете совершают по скалам прогулку верхом. Уверена, что встреча с ними доставит тебе удовольствие.

— Совсем нет, — рассмеялась Джулия. — Кроме того, я не верю в привидения.

— Ты еще не видела Ле-Бо, — напомнил ей Ги. — Это мистическое место, поэтому там обязательно должны обитать призраки.

Кордэ с таким пылом уговаривали ее отправиться в это путешествие на всю ночь, что Джулия стала подозревать наличие каких-то скрытых мотивов, лежащих в основе их настойчивости, но никак не могла понять, что это может быть. В конце концов она согласилась.

— Если ты сможешь получить машину, Ги, я с удовольствием поеду в Ле-Бо. Но я не намерена оставаться там на всю ночь. Я не думаю, что дедушке это понравится.

— Наверняка нет, — согласился Ги. — Ладно уж, Джулия, мы ограничимся дневным временем, хотя ты упустишь восхитительную возможность.

В его глазах было какое-то многозначительное выражение, слова прозвучали двусмысленно, но Джулия не сомневалась, что Ги не питает к ней никаких романтических чувств, и решила, что ей просто показалось. Просто он был настоящим французом. Пожав плечами, она попросила Денизу показать ей какие-нибудь свои работы, но та вдруг засмущалась и попыталась сменить тему. Ги сказал с усмешкой:

— Она может рисовать только один предмет и не хочет, чтобы его кто-то увидел. Это тот самый тип, который привлекает и тебя тоже. — Он злобно взглянул на Джулию. — Думаю, его уверенное мрачное лицо станет этой осенью хорошо известно всем посетителям парижских салонов.

— Скотина! — взвизгнула Дениза и запустила в него диванной подушкой.

Ги, смеясь, выбежал из студии, а его сестра застенчиво посмотрела на Джулию.

— Естественно, я не могу изображать Камарг без его gardien, — сказала она.

— Разумеется, — улыбнулась Джулия.

Дениза оказалась более одаренным художником, чем ее брат. В ее работах были смысл и страсть, что удивило Джулию. Для нее было неожиданностью, что такое ничтожное создание обладает такими выдающимися способностями. Быки на ее картинах выглядели свирепыми глыбами из рогов и мускулов, лошади, как живые, были полны стремительного движения на фоне спокойной лагуны в сумерках. Как и ожидала Джулия, здесь было довольно много набросков с Армана, которым сама художница дала такие лаконичные названия, как «Gardien», «Пастух», «Равнина» и тому подобные. Но главного героя вполне можно было узнать.

— К счастью, я не думаю, что Арман когда-либо отправится в Париж, — сказала Дениза. — А если и приедет, то вряд ли пойдет на художественную выставку.

— Он не знает, что ты его рисовала?

— Нет. Он мне не позировал. Я сделала маленький набросок, когда он работал и не обращал на меня внимания. Кроме того, я сердцем помню каждую черточку его лица. — В ее глазах появилось хищное выражение. — Это… — она поставила на мольберт перед Джулией большое полотно, — я рисовала по памяти.

Картина, названная «Цыган», была превосходной. Арман был изображен в цыганском наряде, а его глаза казались такими живыми, что смущали Джулию. Это было нечто большее, чем просто портрет: в напряженной фигуре Дениза передала все нетерпение бродяги, вечного странника. Глаза под полосатой косынкой излучали вековую тоску расы изгнанников и намекали на затаенный огонь, тлеющий под этой спокойной внешностью.

— Ты знаешь, что его мать была испанской цыганкой? — спросила Дениза.

— Да, так он мне сам сказал, но не говорил, что из Испании.

— Он сказал тебе сам? — Голос Денизы был полон удивления и обиды. — Но он никогда никому об этом не говорил, даже при мне не упоминал этого. Хотя, конечно, дядя рассказал нам его историю, и вот доказательство. — Она указала на портрет. — Это настоящий Арман, Джулия, а испанцы — бессердечная нация. Арман может быть очень жестоким.

Джулия поежилась: нарисованные глаза, казалось, насмехались над ней. Она и сама обвиняла его в жестокости, когда они говорили о корриде. Кроме прочего, испанцы высокомерны и замкнуты. Арман, подумала Джулия, поистине сын своей матери.

— Да, наверное, он такой, — начала она, пытаясь говорить небрежно. — Но месье Боссэ меня совершенно не интересует. А вчера вечером он мне совсем не понравился — я не люблю неразборчивых мужчин.

Дениза пронзительно захохотала:

— Джулия, не прикидывайся! Думаешь, я не видела, как ты смотрела на него? Ты так же без ума от него, как и я. И ты все бы отдала, чтобы привлечь к себе его внимание и заставить жениться на себе, ведь так? — Она вцепилась в плечи Джулии. Ее пальцы, казалось, прожигали тонкий материал платья. — Признай, что это так!

— Нет! — воскликнула Джулия, испуганная ее неистовством. — Он… он оказался мне не по силам, с ним не справиться. — Она неуверенно улыбнулась. — Женевьева Пату ему больше подходит. Они одинаковые и, возможно, со временем поженятся, как ты думаешь? — Джулия, несмотря на ее кажущееся безразличие, внезапно ощутила острую боль, пронзившую ее сердце, когда задавала этот вопрос.

Дениза опять рассмеялась:

— Поженятся? Женевьева — чистокровная цыганка. Она не выйдет замуж за чужака. Но это не означает, что они не могут любить друг друга. Арман никогда не женится, ma chérie, ни на тебе, ни на мне, ни на другой девушке. Разве ветер вступает в брак? Разве солнце создает семью? Армана нельзя судить по обычным стандартам, он так же свободен, как море, как воздух, он берет любовь там, где находит, и бросает, едва остынет. — Она отпустила Джулию и начала быстро и нервно расхаживать по комнате. — Ни одна женщина не может даже надеяться приручить его. Только сумасшедшая решит попытаться сделать это.

— Уверена, что ты даже и не пыталась, — сухо сказала Джулия, понимая, что в сумасбродных словах Денизы есть доля правды. Она не могла представить себе Армана в домашней обстановке. Однако француженка, выведенная из душевного равновесия безответной любовью и ревностью, вызывала у нее тревогу.

Дениза наконец прекратила свое беспокойное хождение и села на скамью рядом с Джулией перед портретом Армана.