РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ - Доминик Ливин

Дравиды - народы, населяющие главным образом Южную Индию и говорящие на дравидийских языках. К ним относятся телугу, или андхра (44 млн. чел., оценка 1967 года), тамилы (40 млн. четь, частично живут также на острове Цейлон, в Малайзии, Бирме и др. странах Юго-Восточной Азии), малаяли (19,5 млн. чел,), каннара, или каннада (21 млн. чел.}, гулу (около 1 млн. чел.).

Сукарно (1901-1970} - общественный и государственный деятель Индонезии. В 1945 году Сукарно от имени индонезийского народа провозгласил независимость и создание Республики Индонезии и стал ее первым президентом. В 1963 году сессия Временного народного консультативного конгресса (ВНКК) присвоила ему титул «великий вождь революции» и назначила его пожизненным президентом республики. После событий 30 сентября 1965 года, в результате которых к власти в стране пришла правая военная группировка, влияние Сукарно на политическую жизнь Индонезии ослабло, В марте 1966 года он был вынужден фактически передать всю полноту власти министру - командующему сухопутными силами генералу Сухарто.

Понятия индонезийской идентичности и индонезийского национализма суть рукотворные создания голландского правления в двадцатом веке* Они возникли в междувоенные годы среди узкого круга туземной элиты, которая обучалась в высших школах и колледжах, основанных голландцами или с их разрешения. Индонезийский национализм был политическим, а не этническим. Он объединял индонезийцев, определяя идентичность колонизируемого народа в противостоянии их голландским хозяевам. Как и в советском варианте, новая индонезийская идентичность была сознательно увязана с прогрессом и современностью, в то время как старые региональные и этнические идентичности определялись как часть отсталого, бедного, слабого и обскурантистского прошлого. Новая Индонезия займет свое собственное место в современном мире и станет такой страной, которой будут гордиться ее граждане. В Индонезии «с обретением независимости произошел взрыв карьерных и образовательных возможностей, которые продолжают развиваться до сих пор». Не говоря о достижении независимости и сохранении целостности страны в течение пятидесяти лет, величайшим подвигом националистов было создание прижившегося на большей части территории литературного и разговорного языка, основанного не на яванском, а на малайском диалекте. В 1971 году этим языком владело 40,8 процента населения, а к 1980 году - 61,4 процента. Создание Bahasa Indonesia (то есть современного индонезийского языка) является «одним из величайших успехов культурной интеграции как среди этнических групп, так и между элитой и массами в третьем мире».

В двадцатом веке британское владычество над Индией допускало гораздо большие возможности для конституционного национализма и выборной политики, чем голландская Ост-Индия. Партия конгресса была вынуждена мобилизовать массовую поддержку избирателей, чтобы вытеснить британцев из Индии, и это потребовало десятилетий полудемократической политики. Голландское правление было сброшено в войне за независимость. Эта воина пробудила национальную гордость и мифологию, не говоря уже об армии, твердо намеренной сохранить единство Индонезии. Однако ни война, ни предшествовавшая ей колониальная эпоха не подготовили почву для парламентской демократии. Острый конфликт идеологий, партий и интересов в начале 1960-х годов был решен установлением военной диктатуры и уничтожением 500 000 или больше граждан, большая часть из которых были коммунистами. Режим Сухарто впоследствии пытался сделать легитимным свое правление при помощи антикоммунизма, стабильности и огромного экономического скачка, который произошел в 1970-х и 1980-х годах. Но сильнейшая коррупция, экономический кризис и последовавшее вскоре падение Сухарто создали угрозу не только режиму, но и самому индонезийскому государству.

Тем не менее до 1999 года многие западные эксперты были убеждены в том, что поддержка сепаратизма в Индонезии распространена не так широко, как можно было ожидать по европейским выкладкам. Предполагая демократическую свободу выбора, они надеялись на большую вероятность отделения Восточного Тимора и реальную возможность того, что Ириан-Джайа последует тем же путем. Однако ни одна из этих провинций не является типичной для Индонезии, поскольку Восточный Тимор никогда не принадлежал голландской Ост-Индии и был приобретен только в 1975 году, в то время как голландское правление в Ириан-Джайа продолжалось до 1963 года. Несколько меньшая, но все равно реальная возможность отделения рассматривалась также в отношении султаната Ачех. «Кроме этих трех регионов, сепаратизм, кажется, не стоит на повестке дня. Узы индонезийского национализма, укоренившиеся в годы революции и борьбы за независимость, представляются вполне надежными, особенно когда речь идет об элите и постоянно увеличивающемся числе образованных граждан. Во многом этому способствует совместное обучение, распространение Bahasa Indonesia и вся индонезийская культура, чьи ценности этот язык выражает и формирует, а также расширяющаяся сеть разнообразных политико-экономических институтов».

Однако события 1999 года наложили отпечаток сомнения на эти оптимистические прогнозы и сделали возможным повторение Индонезией судьбы Советского Союза. Провал, хотя, может быть, и временный, попыток стратегии Сухарто модернизировать индонезийскую экономику и общество мог поставить вне закона не только режим и правящую клику, но и само индонезийское государство. Поскольку это государство до известной степени все еще обязано своим существованием армии, ослабление последней подвергает опасности саму государственность Индонезии. К огорчению индонезийских генералов, после окончания холодной войны международный климат стал менее дружелюбен по отношению к странам, которые поддерживают свое единство при помощи силы, особенно если эти страны просят Запад о финансовой поддержке. Сравнивая Индонезию с Советским Союзом, можно сказать с уверенностью, что в результате дезинтеграции Индонезии было бы пролито гораздо больше крови, чем при распаде Советского Союза.

Когда о Евросоюзе говорят как об империи, это зачастую вызывает недовольство и даже беспокойство, особенно если «империя» переводится на немецкий язык как Reich. Взгляд на Евросоюз как на новый инструмент господства Германии в Европе в особенности силен в Англии, хотя ни в коем случае не ограничивается этой страной. Размеры, экономический вес и географическое положение Германии делают возможным ее преобладание внутри любой европейской конфигурации и, следовательно, внутри Евросоюза тоже. Основные законы европейской геополитики сработали еще раз в конце двадцатого века. Германия и Россия оставались потенциально наиболее мощными государствами континента. Когда одна испытывала спад, другая возвышалась. Поражение и дезинтеграция России в Брест-Литовске дали Германии лучший за весь двадцатый век шанс захватить господствующее положение на континенте* Советская победа в 1945 году и разделение Германии привели к установлению советской империи в Восточной и Центральной Европе. Коллапс советской власти привел к объединению Германии, ее преобладанию на континенте и появлению «ничьей» земли на большей части Восточной и Центральной Европы, Отсутствие империи в этом регионе - одна из причин разрушительного и затянувшегося конфликта на Балканах,

Таким образом, события 1985-1991 годов снова поставили некоторые из главных вопросов современной европейской истории. Как использовать силу Германии на благо и процветание европейского мира? Как обеспечить стабильность в Восточной и Центральной Европе - в регионе, протянувшемся от Сараево до Данцига, в регионе, где начались две мировые войны? В течение 45 лет Германия была разделена, Восточная и Центральная Европа вела себя смирно под советским правлением, а американцы взяли на себя заботу отвечать на брошенные Западу военные и геополитические вызовы. Коллапс Советского Союза радикально изменил эту ситуацию, сняв основания для американского военного присутствия в Европе.

Потенциально Евросоюз предлагает решения для некоторых из этих новых и старых проблем. Если Европа на самом деле собирается стать оплотом порядка и стабильности в мире, она может сделать это, только мобилизовав силы Германии под европейским флагом. Традиционная тактика баланса сил в Европе на уровне национальных государств не имеет смысла и является пустой тратой континентальных ресурсов и потенциала. Современная Федеративная Республика Германия на самом деле очень сильно отличается от имперского рейха Вильгельма и так далека от нацистской империи, как это только возможно. В Европе, до сих пор находящейся в тени американской гегемонии, такая тактика баланса сил является вдвойне глупой. Но внутри Евросоюза может найтись потенциал для эффективного использования силы Германии, с одной стороны, и для ее обуздания - с другой. Это относится к ситуации, когда французы хотят в Евросоюз отчасти потому, что исторически боятся немцев, а немцы - по крайней мере поколение Гельмута Коля - хотят в Евросоюз, потому что исторически боятся сами себя и своей силы.