Ученик - Алексей Сережкин

— Ничего себе, — не удержавшись, присвистнул он вслух. «Наверное, все дело в турнике», — подумал он и подозрительно взглянул наверх, в сторону хоккейной палки. Висеть на турнике сегодня не хотелось совершенно, и он решил перенести и это занятие на потом. В какой-то момент, несмотря на все его импровизации, эти занятия стали занимать слишком уж много времени, а он уже не знал, чем еще можно их разнообразить. Полуразгибания рук туда-сюда хоть и утомляли руки сильней обычного висения, но практической пользы от упражнения он уже не видел, и оно начинало казаться ему бессмысленным.

И все же он твердо знал, что он будет продолжать занятия, потому что так было нужно. «По-крайней мере до тех пор, пока не кончатся газеты», — говорил он сам себе. Что он станет делать, когда они кончатся, он не знал, да и не хотел знать.

Он выскочил из подъезда и направился к ее дому. В рубашке было неудобно, но он не смог заставить себя надеть одну из привычных футболок. Тренировочные штаны он сменил на брюки, в которых было слегка некомфортно, но по сравнению с неудобством рубашки это было терпимо.

Мысль о том, что он не знает номера ее квартиры, опять вернулась и заставила его ускорить шаг. Вчера ему казалось, что они опять с легкостью встретятся, потому что иначе просто не может быть, но сейчас он вдруг испугался, что Таня успеет куда-нибудь уйти или уехать и они обязательно разминутся на какие-то мгновения, поэтому старался пораньше оказаться около ее дома.

Его худшие опасения оправдались. Минуты складывались в часы, но она не появлялась. Не показывался и младший брат Артем, в подъезд входили и выходили какие-то люди, и он от скуки начинал гадать о том, не ее ли это родственники, потом ему надоело сидеть на лавочке и он начал ходить кругами по двору, стараясь не выпускать из вида подъездную дверь.

Ему не было скучно. Он раз за разом прокручивал в голове вчерашний день и их встречу, то, как она встряхивала свои волосами, вспоминал ее улыбку и ямочки на щеках.

Потом он машинально отправился обратно на лавочку и вдруг вспомнил, как они сидели рядом, и ей на ногу приземлилась божья коровка, и он машинально протянул руку, чтобы смахнуть ее и случайно прикоснулся к ее колену.

Тогда он смутился и покраснел, а она засмеялась, и это был какой-то теплый и домашний смех и он, покраснев, тоже засмеялся в ответ, хотя смущение еще не прошло.

Затем он опять вспомнил ее колено, то, каким оно было загорелым и круглым, и он даже думал, что она в колготках, но в момент касания он почувствовал тепло ее кожи и понял, что ее ноги да и вся она покрыта ровным загаром и никаких колготок на ней нет.

От этого воспоминания он опять смутился и покраснел.

— А я даже и не позагорал этим летом толком, — подумалось ему, и он стал вспоминать тренировки с Корейцем и понял, что почти целый день не думал о нем, хотя боль от расставания еще не ушла. Но все же она уже затихла, дав место легкой и светлой грусти от того, что его нет рядом.

Мысли о Корейце как-то встряхнули его, и он решил, что сидеть на скамейке глупо. Его телу, привыкшему к нагрузкам, требовалось дать выход энергии, и он направился в школьный двор, все еще пустынный и тихий. Он провел так около часа, занимаясь, и перед уходом подошел к старой липе и постоял немного, прижавшись щекой к стволу. Потом он вздохнул и положил ладонь на шрам в стволе старого дерева и закрыл глаза.

Его мысли перескакивали с одной на другую. В этот миг для него не существовало проблем. Он думал о ней, о том, как они будут учиться в одном классе, и что они еще много раз смогут вместе погулять, и он услышит ее смех. Он думал о Корейце и о том, как они тренировались, память то и дело выхватывала какие-то разрозненные эпизоды, и он невольно улыбался, не открывая глаз.

Потом он мягко оттолкнулся руками от ствола и открыл глаза. Взгляд его изменился, хоть он и не ощутил этого в тот момент, глаза прищурились. И вдруг неожиданно для самого себя он ударил по стволу. Ударил резко, каким-то неуловимым движением, на долю секунды ему показалось, что его сознание не готовило этот удар и это произошло само собой. Это был «правильный» удар, он сразу это почувствовал, еще до момента касания со стволом. Возможно, он ударил не в полную силу, подсознание наверняка удержало его от того, чтобы ударить в полную силу, так же, как по пошивке газет. И все равно, это был техничный и очень сильный удар.

В кисти разлилась боль, отозвавшаяся далеко в плече и потекла кровь, он довольно глубоко рассек кожу, но боль была не очень сильной и довольно быстро она стихла до уровня, на который он давно перестал обращать внимание, он уже привык к такой боли, и она не причиняла ему дискофморта.

— И что ты думал? — сказал он вслух, голос прозвучал странно в пустынном школьном саду. — Думал, что кусок ствола отобьешь?

Он постоял его немного, зачем-то вытерев кровь о ствол, постаравшись, чтобы кровь попала в уже рубцующийся скол в древесине и растер капельку пальцем.

«Ну не отбил. И что?» — с вызовом подумал он про себя и пошел домой.

Ни завтра, ни послезавтра он тоже не смог ее увидеть. Родители, ужаснувшись тому, как он неожиданно вырос из своих рубашек и школьной формы, распланировали покупку обновок и, несмотря на его протесты, он был вынужден два дня посвятить толчее в очередях магазинов, примерке мешковато сидящих костюмов и новых ботинок, не понравившихся ему с первого взгляда. Но ничего другого не было, да и то, что им удалось купить обувь и новую школьную форму, уже само по себе было удивительным.

Новый учебный год неумолимо наступал, и времени вспомнить Таню у него почти не было. Закрывая глаза перед сном, он вдруг подумал, что забыл ее лицо. Он постарался вспомнить ее черты, но не смог. А ведь ему казалось, что он запомнил ее до мельчайших черточек. Но в памяти остался только ее образ.

Он привык рано вставать этим летом, он просыпался и в семь, и в полвосьмого, редко спал дольше, и когда неприятный и полузабытый звон будильника разбудил его, он удивился этому звуку, и ему почему-то ужасно захотелось поспать еще.

Наступило первое сентября.

Глава 18

Лето кончилось внезапно. С утра его мучили дурные предчувствия, какая-то нерешительность нарастала в груди и оседала неприятным комком где-то в животе. Позавтракать он не смог, хмуро попрощался с бабушкой и вышел на улицу.

Он шел по пути, по которому прошел этим летом бесчисленное количество раз, и если он и не помнил отчетливо каждый день, когда ноги легко и радостно несли его в школьный двор, то общее ощущение счастья и подъема, казалось, прочно поселилось в нем. Но сегодня все было иначе.