Капитал. Происхождение семьи, частной собственности и государства. Манифест Коммунистической партии - Карл Маркс

При первых и еще разрозненных опытах введения машин в какой-либо отрасли производства общественная стоимость механического (машинного) продукта стоит выше его индивидуальной стоимости, – иными словами, механический продукт требует меньше труда, чем продукт конкурирующих предприятий, которые работают еще без машины; стоимость же определяется «общественно необходимым» трудом, т. е. в данном случае большим количеством труда, необходимого без применения машин. Вследствие этого механический продукт может быть продаваем гораздо выше своей собственной стоимости. Поэтому в течение такого переходного периода, пока машинное производство сохраняет своего рода монопольное положение, прибыли достигают чрезвычайных размеров и капиталист стремится как можно основательнее использовать этот «медовый месяц» посредством наивозможного удлинения рабочего дня. Большой барыш обостряет неутолимую жажду еще большего барыша.

Этой сверхприбыли наступает конец, как только машина приобретает в той же отрасли производства всеобщее распространение, и тогда начинает обнаруживать свое действие тот закон, что прибавочная стоимость происходит не от тех рабочих сил, которые капиталист заместил посредством машины, а, наоборот, от тех, которые он при ней применяет. Прибавочная стоимость происходит только от переменной части капитала, т. е. от живого труда; поэтому она должна быть тем больше, чем больше живого труда применяет капитал, и с сокращением живого труда она должна уменьшаться. Но цель машины как раз и состоит в вытеснении и замещении живого труда. Машина повышает производительность труда, она удешевляет продукт, производя его сокращенной затратой труда, тем самым она сокращает издержки на поддержание жизни, а следовательно, и стоимость рабочей силы. Но всего этого она достигает только таким способом, что уменьшает число рабочих, применяемых капиталом данной величины, – иными словами, тем, что часть капитала, который раньше был переменным (т. е. оплачивал живую рабочую силу) она превращает в машины, т. е. в постоянный капитал, не производящий никакой прибавочной стоимости.

Покажем это на примере. Пусть капитал, равный 100 (например, 100 000 руб.), перед введением машины употреблялся на 40 % для закупки орудий и сырья, а на 60 % его величины нанимались рабочие. Но вот появляется машина и утраивает производительность. Теперь только 20 % капитала будут употребляться на оплату рабочих, две трети занятых до того рабочих будут отпущены, а капитал, требовавшийся до того для их оплаты, служит теперь для закупки машины и возросшей массы сырья, перерабатываемого машиной.

Невозможно, однако, из сокращенного количества рабочих выжать столько же прибавочной стоимости, как из прежнего: например, из двух рабочих – столько же, сколько из 24. Если каждый из 24 рабочих на каждые 12 часов дает всего один час прибавочного труда, то вместе они дадут 24 часа прибавочного труда, между тем как весь труд двух рабочих составляет всего 24 часа. Таким образом, в капиталистическом применении машин (т. е. в применении их к производству прибавочной стоимости) заключается внутреннее противоречие. Оно может, с одной стороны, повысить прибавочную стоимость с помощью понижения стоимости рабочей силы только тем, что, с другой стороны, уменьшает ее путем сокращения числа занятых рабочих. Именно это противоречие и толкает капитал совершенно бессознательно к сильнейшему удлинению рабочего дня, для того чтобы уравновесить сокращение числа рабочих увеличением прибавочной стоимости, доставляемой каждым из них.

Так капиталистическое применение машин создает, с одной стороны, новые могущественные мотивы к безмерному удлинению рабочего дня и революционизирует самый способ труда и строй общественного рабочего организма таким образом, что сламывает всякое сопротивление этой тенденции к удлинению рабочего дня; с другой стороны, оно производит – отчасти захватывая женщин и детей, отчасти оставляя без работы рабочих, вытесненных машинами, – избыточное рабочее население, вынужденное подчиняться законам, которые диктует ему капитал. Отсюда то замечательное явление в истории современной промышленности, что машина ниспровергает все моральные и естественные границы рабочего дня. Отсюда же и то поразительное противоречие, что самое мощное средство для сокращения рабочего времени превращается в надежнейшее средство для того, чтобы все время жизни рабочего и его семьи обратить в рабочее время, предоставляемое капиталу для увеличения его стоимости. Со времени возникновения крупной промышленности[37] в последней трети XVIII в. начинается стремительное, напоминающее лавину, опрокидывающее все преграды движение за удлинение рабочего дня. Всякие пределы, которые ставятся нравами и природой, возрастом и полом, сменою дня и ночи, были разрушены. Даже понятия о дне и ночи сделались настолько расплывчатыми, что один английский судья еще в 1860 г. должен был проявить поистине талмудистскую мудрость, для того чтобы разъяснить в порядке судебного решения, что такое день и что такое ночь. Капитал справлял свои оргии.

«Факт тот, что до закона 1833 г. дети и подростки вынуждались работать всю ночь, весь день или же и день и ночь по произволу» (Отчет английских фабричных инспекторов от 30 апреля 1860 г. С. 51).

Приглядимся теперь[38] к некоторым отраслям производства, в которых высасывание рабочей силы или и сейчас еще (1863–1865) ничем не стеснено, или не было ничем стеснено еще совершенно недавно.

«Господин Броутон, мировой судья, заявил в качестве председателя митинга, состоявшегося в ноттингемском городском помещении 14 января 1860 года, что среди той части городского населения, которая занята в кружевном производстве, царствует такая степень нищеты и лишений, которая совершенно неизвестна всему остальному цивилизованному миру… В 2, 3, 4 часа утра 9–10-летних детей отрывают от их грязных постелей и принуждают за одно жалкое пропитание работать до 10, 11, 12 часов ночи, благодаря чему члены их отказываются служить, тело сохнет, черты лица приобретают тупое выражение и все существо цепенеет в немой неподвижности, один вид которой приводит в ужас. Что сказать о городе, созывающем публичный митинг с целью ходатайствовать о том, чтобы рабочее время мужчины было ограничено 18 часами в сутки!» (из лондонской газеты «Daily Telegraph» от 14 января 1884 г.).

Гончарное производство (pottery) Стаффордшира в течение последних 22 лет (перед 1860 г.) послужило предметом трех парламентских исследований. Мы извлечем из отчетов 1860 и 1863 гг. некоторые свидетельские показания самих подвергавшихся эксплуатации детей. По положению детей можно сделать заключение о положении взрослых, особенно девушек и женщин, да еще в такой отрасли промышленности, в сравнение с которой бумагопрядение и т. п. могут показаться весьма приятным и здоровым занятием.

Вильгельм Вуд, девяти лет, «начал работать, когда ему было 7 лет и 10 месяцев». Сначала он относил в сушильню изготовленный товар в формах и затем приносил обратно пустые формы. Он приходит ежедневно в продолжение всей недели в 6 часов утра и кончает приблизительно в 9 часов вечера. «Я всю неделю работаю ежедневно до 9 часов вечера. Так было, например, в продолжение последних 7–8 недель». Итак, пятнадцать часов труда для девятилетнего ребенка! Дж. Мере, двенадцатилетний мальчик, показывает: «Я отношу формы и верчу колесо. Я прихожу в 6