Остров надежды - Станислав Хабаров

Двое суток они готовили переходной отсек и убедились в готовности скафандров. Правда, один них был заклеен скотчем по шву, и это наталкивало на размышления. Они помнили фильм о разгерметизации, показанный им в Институте медико-биологических проблем: про жуков и про лягушек; кто и сколько из них выжил в пустоте космоса. И теперь они готовились к роли подобных лягушек и жуков, только фильм снимать о них будет некому. Никого нет кому о них позаботиться, подстраховать, поболеть за них на худой конец.

Сергей аккуратно подклеивал скафандр. Выходило как с парашютом: безопасность в твоих собственных руках, и случись не так, претензии только к себе. Скафандры для выхода отличались от тех, в которых они стартовали. Те были мягкими, многослойными, герметичными комбинезонами, и в них входили через мягкий распах, а выходной был как шкаф. Металлический корпус – кираса и эластичные оболочки: рукава, штаны. Размеры их были разными, но Жану всё равно не подобрать, в особенности перчатки, и он думал, как скомбинировать, а может, выйти в мягком скафандре? Сергею пришлось долго его убеждать остаться в станции.

Скафандр был должен прежде всего сохранять герметичность и необходимый микроклимат внутри, температуру, газовый состав. И они проверками его опробовали. Сергей и Жан придумали и соорудили особое сигнальное устройство. Извлеченное из бортового телескопа параболическое зеркало должно было направляться на солнце, а другое зеркало – на рукаве скафандра – отправляло солнечный зайчик к Земле. Поворотом его сигнальный луч уводился в сторону. Но при этом нужно было соблюдать правила, и не попадать в фокус зеркала, чтобы не прожечь скафандр. И вообще, мероприятие относилось к числу опасных. Испытание вакуумом.

Сергей и раньше испытывался в «вакууме» на Земле: без семьи, друзей, в психологическом вакууме. Хотя здесь на станции разве не варились они в собственном соку? Чем это не вакуум? Однако речь шла о другом, о физическом воздействии пустоты.

Проходя подготовку к работе на станции, Сергей тренировался в бассейне гидроневесомости. Сначала их долго уравновешивали. И не только их, но и каждый предмет, с которым они работали. Всё должно было иметь нулевую плавучесть – не погружаться и не всплывать (вес уравновешивался выталкивающей архимедовой силой) и сохранять безразличное равновесие, не кувыркаться и не выворачиваться. Тогда всякому перемещению мешало сопротивление воды и выходило медленным. Наоборот в самолёте – летающей лаборатории всё совершалось быстро. Ожили фалы и начали виться и цепляться за всё.

По идее им нужно заранее выйти и ожидать того особого момента снаружи на внешней оболочке, когда Земля (а конкретно пригород Парижа) была уже темна, а станция ещё освещена, и нужно было поймать лучи заходящего солнца и, пользуясь азбукой Морзе, отправить послание Земле. Жан в это время должен управлять – поддерживать ориентацию комплекса, наблюдая землю в визир и включая двигатели. Обычно на выходе такой режим из правил безопасности был запрещён, но что поделаешь, и выходили они шлюзом модуля дооснащения да и продукты сгорания управляющих ЖРД были не так им и страшны и пролетали далеко.

Проработали варианты – вообще не выходить, а просто сигналить двигателем. Но свет от него, возможно, будет недостаточным. Гарантии, впрочем, не было. Можно вывести из станции «мотоцикл», собрав его, отлететь и увеличить поле зрения, но на нём будет трудно манипулировать концентратором и зеркальцем при своём неизвестном положении в пространстве. Выход к тому же сопровождался неизбежной потерей атмосферы, тогда как у них каждый грамм воздуха на счету, и второго выхода не будет.

Они много репетировали. Сначала мысленно шаг за шагом совершали работу в открытом космосе снаружи станции, отрабатывая возможные движения. И вот этот день настал.

Сергей и Софи надели костюмы водяного охлаждения и попрощались с Жаном. Надев скафандр, они как бы оказались в иной автономной среде. Люк был закрыт и началось стравливание воздуха из шлюзовой камеры. Жан занял место у первого поста в РО. По внутренней связи он сообщал им о темпе падения давления.

Софи подумала, что жалко всё-таки покидать обжитый дом – станцию. А у Сергея перед открытием мелькнуло в голове, что так, самодеятельно осуществляет он давнюю мечту. И это стало последней отвлечённой мыслью. Люк приоткрылся и что-то полетело наружу. Должно быть пылинки, которые заблестели словно слюда. Поток света ярчайшим прожектором высветил вдруг шлюзовую камеру, и свет светильников померк и пропал.

Пульс (они чувствовали) резко возрос. Но каков он: 100, 120, а может и все – 150?

– Пошли.

Теплоизоляция возле люка оказалась в хорошем состоянии. Рядом торчали в кассетах экспонируемые образцы. Они теперь бесценны для науки. На обратном пути нужно их обязательно захватить с собой. Часть покрытий на эталонах исчезла, словно их корова слизнула, некоторые образцы – оплавлены. «Метеоритная» пластинка вся в кратерах; в одном из них даже вкраплено вещество. Вот попади сейчас в тебя подобная крупинка и всё. На пластинке сотни кратеров, размером в 10–15 микрон.

– Сергей, Софи, Близнецы, – поправился Жан. – Ведите репортаж.

– Пыль вылетает из станции. Открываю якорь. Зафиксировался в якоре…Чувствую толкает меня… Софи, выходи. Ощущение, будто бы ветер, и ещё изоляция хлопает, как белье на ветру, на верёвке. Там внизу, на брюхе пооборвалась она…Ещё кажется, что летишь на дирижабле. Тишина… Софи, давай зеркало. Перецепи сначала фал, и следи всё время… Мы точно на воздушном шаре, летим без покачиваний, плавно. Давай, выходи.

Ощущение – тяжело. Перемещаешься с помощью рук, и руки устали, а фалы вертятся, скользят и путают всё. В скафандре – избыточное давление. Всего-то около половины атмосферы, а тяжело. Нет, что хотите делайте, не могу.

– Софи, ты что? Выходи.

Софи билась в люке, как рыбка. В наземных условиях выход из люка получился бы просто: тебя только бы прижало к одной стороне, а здесь отталкиваясь от стенок бьешься, как щука в проруби.

– Да, отцепи ты фал.

Страховой фал (0,8 метра) был прицеплен к скафандру.

– Перецепливай при движении.

Ах, какая Земля. Словно яркая картина, нарисованая без правил, утверждая первородность мироощущения. Софи казалось, что она на кафедре над необычной красивой Землей. Наблюдение из станции ограничено, а здесь… Совершенно иные впечатления. Ощущение полёта и тебя несёт.

– Иди… С помощью рук… По поручням. Вспомни маршрут, а фал закрепи в фиксаторе… Подёргай, чтобы скользил. Постоянно следи, чтобы не запутался и не было петель… Перецепливай и поспеши.

– Нет, не могу. – Софи стояла над бездной, на краю, а дальше пропасть, обрыв. – Я словно в колодец проваливаюсь.

– Перецепи карабин.

– Не могу.

Софи не сразу пришла в себя. Куда не глянь – чернота. Под нею Земля рисованной декорацией. Эффект сферичности: горы, реки, моря разлиты на «глобусе»… Безмолвие… Кисти устали… Состояние, как перед парашютным прыжком. Но прыгать нужно. Иду.

– Близнецы, – прорезался Жан. – Пятнадцать минут до сеанса, а вы толчётесь у люка. Докладываю, возмущения погашены, держу ориентацию. Напоминаю, направление луча на край солнечных батарей по четвертой плоскости.

– Иди. Не сюда, по теневой стороне. Вправо. Где твоя правая рука?

Казалось, Софи забыла обо всём на свете и где её правая рука? Из-за спины её выплывали Канары, распластавшись на шаре стадом плывущих слонов.

Умом Софи отлично всё понимала, но руки не слушались. Она точно прилипла к скале. Руки болят, нос чешется. Стекло скафандра запотело. Теперь она – совершенно слепа.

– Ладно, стой в якоре. Давай зеркало… Отцепи карабин. Да, не через эту. В другую сторону …

– Осталось семь минут.

– Хорошо, Жан.

– Опять стала видеть. Что делать мне?

– Помолчи, Софи.

– Там дальше к РО обшивка оборвана, и точно парус хлопает, а подо мной Средиземное море – по шару синим мешком.

– Софи, помолчи. Жан, градусов на тридцать доверни по рысканию. Я зеркало к поручням фалом привяжу.

– Да… Видно пока по Земле. Доворачиваю. Потемнел уже итальянский сапог, но вижу хорошо. Направление – на край солнечных батарей к «Кванту»… Текст подскажи: точка, точка, тире и так далее. Всё вылетело из головы. Софи, поправь фал. Подергай его, может в фиксаторе застрял. Да, не свой, мой. Силовой, длинный, с тросом.

– Красиво как… Солнце заходит. Фиолетовая земля, побежали закатные тени по земле.

– Софи, замолкни совсем.

– Начинаем. Подсказывай, Жан. Хуже видно. Держу направление к «Кванту».

– Да, к «Кванту».

– Давай, диктуй. Я как попугай, повторю.

Оставаясь на местах, они вошли в тень. Переждать тень и вернуться в станцию на свету – такова логика работ. Удалось что-нибудь? Не им судить, остается только надеяться.