Карты Люцифера - Алексей Атеев

– Так вот, слушайте, – наконец произнесла она. – Сейчас вы находитесь в критическом состоянии.

– Это и так ясно, – возразил я.

– Не перебивайте. Другими словами, на пороге смерти. Но вы не умрете. Нужно только сделать одну вещь… Вы по натуре человек упрямый и несколько ограниченный. С одной стороны, это благоприятно скажется на ваших последующих занятиях, с другой – сузит круг ваших интересов. Сейчас думаете только о том, как нелепо, в первый день мира, стали инвалидом. Жизнь вам не мила, а напрасно. Очень скоро вы обретете уверенность в будущем и счастье. Судьба ваша будет складываться весьма благоприятно. Высоких чинов вы не достигнете, но вам это и не нужно. Всю дальнейшую жизнь вы проработаете учителем в своем родном городе. Будущая жена будет вам под стать и по образу мыслей, и по профессии.

Откровенно говоря, в тот момент я слушал старушку вполуха. Видимо, она это поняла.

– Что, не особенно верится? – спрашивает. Я молчу. – А хотите, я скажу, когда умер ваш отец? Так вот. Четыре года назад, незадолго до нападения Гитлера на Россию. – Я вздрогнул: она говорила правду. – Он тоже был учителем, – продолжала нянечка, – вы – единственный ребенок в семье… Теперь верите?

– А вы давно в госпитале работаете? – вместо ответа спросил я.

– Я не в госпитале, а в больнице Святого Лазаря. И не советская я, а чехословацкая подданная. Сама из белых эмигрантов, двадцать пять лет живу в Праге. Но не во мне дело. Если хотите выжить, во что бы то ни стало избавьтесь от этих карт. Лучше всего подарите кому-нибудь. Иначе не протянете и двух дней. Я понимаю: очень жалко. Но все же послушайтесь моего совета.

И старушка ушла. Я вновь беру в руки карты, ту часть колоды, которая использовалась при гадании, начинаю их перебирать… Вот тут-то и самое главное… Впадаю в забытье, и перед моими глазами проходит будущее. То есть я, конечно, в ту минуту не допускал, что вижу в ускоренном режиме свою собственную жизнь, и только потом, когда все начало сбываться, я понял: старушка говорила правду. После ранения я вернулся в Плутаев, а вскоре поступил в Костромской педагогический институт. Там же встретил Олю… Живем душа в душу двадцать лет. Словом, вышло в точности, как нагадала бабка. И главное, те картины, которые я созерцал сразу после гадания, воспроизводятся до мельчайших подробностей. Хотите – верьте, хотите – нет, но и вас я помню.

– Что, что? – Артему показалось, что он неправильно понял своего собеседника.

– Именно помню. Как только увидел, сразу появилось ощущение узнаваемости.

Артем в сомнении смотрел на Соболева: уж не разыгрывает ли? Молчал и учитель.

– Ну, хорошо, а что стало с картами? – наконец спросил Артем.

– Я их подарил. Последовал совету старушки. Кстати, ее с той ночи я больше не видел. Пытался потом разыскать. Но мне сказали, что подобной сотрудницы в госпитале нет и быть не может. Эмигрантов мы к нашим военнослужащим не подпускаем, сказал мне смершевец.

– Кому же вы подарили карты? – не отставал Артем.

– Врачу, который меня лечил. Марку Соломоновичу Цесарскому. Он все поглядывал на карты. На другое же утро я их ему и отдал. И, знаете, старушка опять оказалась права. Почти сразу пошел на поправку.

«Значит, карт у Соболева нет, – без особого огорчения отметил Артем. – Ну и черт с ними. Может, это и к лучшему. Нужно запомнить имя следующего владельца. – Марк Соломонович Цесарский. Наниматель, должно быть, и им заинтересуется. Что это, однако, за карты такие забавные? Волшебная сказка получается…»

– Ну а с этим Цесарским что приключилось? – спросил Артем у Соболева. – Как они на него повлияли?

– Вот этого я знать не могу, поскольку больше ни разу его не встречал. Через неделю меня перевели в отделение для выздоравливающих, а потом и вовсе отправили в Россию. Такая вот история. И еще хочу добавить. С той поры у меня появилось некое особое чувство… Предвидение, что ли… Срабатывает оно нечасто, но если уж посещает, то не обманывает. Не буду описывать его действие, скажу только одно: вас подстерегает опасность.

– Какая именно? – с интересом спросил Артем.

– Точно сказать не могу, но опасность близкая и очевидная.

Глава 7

ФАКТ АГРЕССИИ И ТАИНСТВЕННЫЙ ПЕС

Какая польза надевать собаке золотой ошейник?

Собственно говоря, делать в Плутаеве больше было нечего. Однако катер в Кострому отправится только завтра. Артем взглянул на часы. Начало седьмого. Куда податься? С Соболевым он наговорился «до отвала». Учитель показался ему несколько «не в себе», а рассказы его и вовсе странными. Вокруг таинственных карт сгустился полный туман. Впрочем, какая ему разница? Деньги ведь платят. Что касается «ясновидения» Соболева и невнятных намеков, так это и вовсе чепуха. Какие здесь могут быть опасности?

Вопрос с ночлегом был решен, но сидеть в доме у Соболевых не хотелось, и Артем решил прогуляться по городу.

Вечерело. Тучи вдруг разошлись, засверкало предзакатное солнце, и тут же неожиданно пролился легкий дождик. Он быстро кончился, и над городом повисло разноцветное коромысло радуги. Когда Артем видел радугу, ему вспоминалось детство. Казалось тогда: нет на свете ничего красивее. Нежные краски ласкали душу, вызывали восторг, заставляли забывать о сиюминутных заботах. Интересно, сидя на радуге, взглянуть на землю, думалось тогда. Наверное, с высоты не видно грязи и убожества наземного мира. Подобная мысль возникла и сейчас. Это жалкое скопище домишек, называемых Плутаевом, словно куча мусора, брошенного неведомой рукой на землю…

Артем неожиданно для себя вышел на косогор, с которого открывался великолепный вид. И сразу стало понятно, почему Левитан ездил в эту дыру писать свои картины.

Далеко за Волгой бушевала гроза. Зигзаги молний изнутри воспламеняли клубящиеся тучи, и они взрывались с ослепительно лиловым светом, изрыгая из своего нутра яростные раскаты, которые, преодолев расстояние, трансформировались в недовольное ворчание. Над самой же рекой тучи расступились, образовав нечто вроде огромной небесной полыньи. И через эту полынью на воду и берега падал конус света, сотканный словно из множества отдельных лучей. Это только усиливало впечатление необъятности пространства. Радуга растаяла, но сияние, лившееся из-за туч, приобрело розоватый оттенок, затем сгустилось, проходя все стадии от алого до багряного. И речные воды тоже меняли цвет, но не краснели, напротив, становились синими, как спелая слива, а потом и вовсе почернели. Необычное освещение рельефно выделило предметы, лежащие на берегу реки: перевернутые лодки, бакен, створные знаки. Низко пролетевший над водой журавль и вовсе создал впечатление ожившей японской гравюры.