Тайная жизнь Сталина - Борис Илизаров

От первых опорных точек перейдем к более детальным проработкам портрета. Начнем с физического облика изображаемого, настойчиво украшающего самого себя и украшаемого мощнейшими средствами массовой пропаганды, скрывающими от большинства людских глаз тяжелые физические и даже психические недуги.

Глава 2. Болезни, смерть и «бессмертие»

Для оценки каждого человека есть как минимум два взгляда и несколько мер. Одна мера у любящего, другая — у безразличного, третья — у близкого, четвертая — у врага. Но и любовь, и ненависть, и безразличие имеют тысячи оттенков: любить можно в страхе, а ненавидеть — измучившись в любви… Из этих бесконечно перемешивающихся человеческих измерений выплавляется, — нет, не средневзвешенная и как будто истинная оценка человека («Что есть истина?»), а причудливо-изменчивый действительный человеческий образ. Даже если оригинал давно мертв и распался, его образ живет своей жизнью. Тем более если речь идет о внешности: о лице, фигуре, о выражении глаз… Все это так изменчиво-текуче и так многозначно для каждого из нас. Но прах и тлен тоже претендуют на толику бессмертия. Особенно если этот прах принадлежал человеку, всеми силами стремившемуся себя обессмертить. А у него в руках была мощь и сила полумира. Попытаемся добавить еще несколько штрихов и новых точек к портрету героя, где на одном полюсе — внешность, болезнь и смерть, то есть тлен, а на другом — страстное желание все это внешнее и тленное обессмертить, на худой конец — увековечить.

Сначала два взгляда на тело человека, которое двое впервые увидели обнаженным, причем на смертном одре. Слово врачу, присутствовавшему при кончине Сталина: «Сталин лежал грузный, он оказался коротким и толстоватым, лицо было перекошено, правые конечности лежали как плети. Он тяжело дышал, периодически то тише, то сильнее…» [101] А вот взгляд дочери Светланы Аллилуевой через несколько минут после кончины, впервые понявшей, как и всякий из нас, что значит смерть родителя, что значит быть «плоть от плоти»: «Принесли носилки, положили на них тело. Впервые увидела отца нагим, — красивое тело, совсем не дряхлое, не стариковское» [102].

При его жизни большинство советских людей считали Сталина красивым. Приятным и даже очаровательным в общении признавали его многие мировые государственные деятели: Черчилль, Рузвельт, де Голль; известные писатели и журналисты: Барбюс, Роллан, Фейхтвангер, Уэллс и другие. Свое впечатление о первой встрече со Сталиным его антипод Троцкий выразил так: «Впечатление от фигуры было смутное, но незаурядное» [103].В. Молотов не раз повторял: «…Сталин красивый был. Женщины должны были увлекаться им. Он имел успех». На людей попроще он производил сокрушительное впечатление. Одна из героинь Отечественной войны, снайпер, лично убившая несколько сотен немцев и спокойно наблюдавшая в оптический прицел все подробности своего выстрела, во время награждения была вызвана на прием к «самому». Увидев его, бедная воительница обомлела, упала на колени и поцеловала ему руку. Вождь от души хохотал.

Всеволод Иванов, опубликовавший в расстрельном 1937 году исторический очерк под названием «Красная площадь», в качестве наглядной простоты и величия «любимейшего вождя» описал такой эпизод. 7 ноября 1935 года на гостевую трибуну Мавзолея пригласили 71-летнюю ткачиху Е. Каванину. После демонстрации старушка решила прогуляться по Кремлю: «Мимо идет С. Орджоникидзе. Старуха к нему: дескать, была на трибунах, манифестациям порадовалась, а вот от товарища Сталина была далеко, очки даже надела, хотела рассмотреть — не разглядела: “Умирать ведь мне скоро, неужели не увижу?” Орджоникидзе усмехнулся:

— Не умрешь.

Возле входа, у ворот, догоняет старуху машина. Из машины выходит Сталин. Старуха всплеснула руками, побежала к нему навстречу:

— Ой, кого я повидала!

Сталин улыбнулся и сказал:

— Добро какое. Самый обыкновенный человек.

Старуха разрыдалась:

— Ты наш мудрый, ты наш великий… повидала-таки… теперь и помирать можно мне.

Сталин сказал:

— Зачем вам помирать? Пусть другие помирают, а вы поработайте» [104].

От людей он всю жизнь ждал не просто поклонения, а искренней любви. Упрек в неискренности, сформулированный им как принцип «двурушничества», относившийся главным образом к подавленным оппозиционерам — мужчинам, был равнозначен упреку в нелюбви к нему, «любимейшему вождю». Все эти бухарины, рыковы, каменевы и иже с ними перед своим концом делали вид, что смирились и что искренне «любят» его. Большинство предсмертных выступлений и прошений на его имя — об этом. Но он был очень чуток к таким вещам и за неискренность карал беспощадно. При этом свои подлинные чувства тщательно скрывал.

Ему очень нравилось, когда простые люди теряли рассудок от восторга при виде вождя. Возможно, последний раз он прошелся пешком, пусть и под бдительным присмотром охраны, из здания ЦК в Кремль 16 ноября 1931 года, когда была совершена попытка покушения некоего английского разведчика русского происхождения. Было ли оно в действительности, или это очередная инсценировка, которые он так любил ставить, — сказать трудно. Донесение ОГПУ об этом инциденте он лично направил членам Политбюро. Тогда они решительно потребовали: «Пешие хождения т. Сталину по Москве надо прекратить» [105].После этого были уже все более редкие «явления» народу на собраниях, на манифестациях или во время спонтанного единения вождя и масс. Дочь с ужасом описывает один из его таких спонтанных выходов в народ, когда узнавшая его толпа возликовала и ринулась к нему, а он был явственно опьянен ее восторгом.

О его специфическом природном обаянии говорит и то, что, несмотря на слабое здоровье и физические недостатки, он никогда не имел проблем с женщинами, даже в ссылках. Чем конкретно Сталин страдал до революции, об этом он, естественно, не распространялся. В годы ссылок и революционной деятельности, будучи чрезвычайно бедным, болезненным, неряшливо одетым и неприятным при общении в быту, Сталин тем не менее обладал мощным мужским обаянием и не упускал случая, чтобы завести любовницу. Женщины особенно чувствительны к необычному, к индивидуальности. Благообразный, аккуратный и усидчивый Вячеслав Молотов (оппозиционеры называли его «каменной задницей») до конца своей бесконечно долгой жизни помнил, что в ссылке косматый Иосиф отбил у него любимую девушку Марусю. Нечего и говорить о том, что позже власть, от которой столь крепко пахло кровью, прибавила к его обаянию элемент ритуального поклонения, всеобщего обожания. И здесь уже не только женское, но и мужское население, чуя «подлинного» вожака, влилось в огромную массу искренних поклонников. Чаще всего, но не всегда люди трезвели в тюрьме, лагере или в подвале у стенки. Лучшее средство от похмелья — собственная кровь. Я убежден, что кумиры человечества всегда вырастают на смеси огромного личного обаяния и безграничной жестокости. Страх — источник «о-божания ». А страх, замешанный на обожании, в сталинском обществе все активнее вытеснял все иные элементы его атмосферы.