Капитали$т: Часть 1. 1987 (СИ) - Росси Деметрио

Глава 15

Я с интересом осматривал окрестности. Советский Союз образца восемьдесят седьмого года показывал мне свою изнанку. И эта изнанка была так себе. Она пахла мочой — некоторые не слишком дисциплинированные обитатели Шанхая выливали помойные ведра, не мудрствуя лукаво, прямо посреди улиц, на которых, как я уже говорил втроем сложно было разойтись. Водопровода здесь не водилось, народ носил воду ведрами с колонок. С газом, если судить по кучам угля, которые кое-где были свалены прямо перед домами, тоже обстояло не очень хорошо... Впрочем, даже если бы водопровод проводили всем желающим, проблему это навряд ли решило. Невозможно советскому человеку просто пойти в гипермаркет и выбрать ванну с унитазом, плитку, краны, трубы и прочее необходимое. Для решения такой задачи необходимо было обладать связями не меньшими, чем, например, у моего отца. Само собой, у местных простых работяг таких связей не было и быть не могло. Вот и ходили с ведрами на колонку, а по нужде — в «скворечник» во дворе, топили углем и считали подобное положение вещей нормальным и естественным — все так живут.

— Во, пришли. — Витёк кивнул на большой добротный дом из красного кирпича, который явно выделялся на фоне гораздо более скромного окружения. Цыганский дом.

Когда-то в шестидесятых городские цыгане поселились неподалеку от рыночной площади, рядом с оврагом, который, благодаря их соседству, получил название Цыганский. Цыгане были самые обычные. Они не хотели строить коммунизм вместе с остальным обществом — то ли не понимали, что это такое, то ли были слишком практичны, но хотели жить так же, как отцы-деды, по своим законам — гадать, чего-нибудь красть по мелочи, торговать на рынке цепями, леденцами и мышеловками собственного изготовления, точить ножи, продавать навоз и известку, хорошо выпить, погулять на свадьбе, поплясать и попеть вволю. Международное положение и перевыполнение пятилетних планов их вообще не интересовали. Единственное, что роднило обитателей цыганского поселка с советской властью, так это полное отсутствие уважения к частной собственности. Однако в этом пункте цыганское мировоззрение категорически не совпадало с некоторыми статьями уголовного кодекса. Криминогенная обстановка в районе портилась, социализироваться цыгане категорически не желали, и это привело к закономерному результату. Тогда же, в шестидесятые, цыганский анклав был уничтожен силами милиции. Некоторые его обитатели подались в другие, более гостеприимные места, а некоторые разбрелись по городу. К последним как раз относилась цыганская семья, в гости к которой мы шли.

Витёк гулко постучал в железные ворота. Во дворе с деланной злостью залаяла собака, где-то внутри загоготали гуси. Прямо какой-то Кустурица, подумал я.

— Кто там? — раздался женский голос с другой стороны ворот.

— К Мише по делу, — сказал Витя.

Дверь открылась. Перед нами стояла полная молодая цыганка в цветастом платке, черной юбке до земли и какой-то чудовищной ядовито-зеленой блузке. Она пытливо оглядела нас и, определив, что опасности мы не представляем, кивнула куда-то в глубь двора:

— Проходите, Миша сейчас выйдет.

Большой двор был вполне в стиле еще не снятых фильмов Кустурицы. Громадная собака, которая, завидев нас, приветливо замахала хвостом. Далеко не приветливые гуси. Дети, точное число которых невозможно было определить, играющие с разнообразным хламом, которым двор был буквально заполнен. Старая, если не сказать древняя цыганка, сидящая под тенью яблони в старом кресле и курящая сигарету в длинном мундштуке. Перед ней на журнальном столике — наполовину пустая бутылка «Столичной», тарелка с закуской — порезанные лук и сало, а также — облезлый белый кот, который стырил с тарелки кусок сала и с удовольствием его жевал. Цыганка ругала кота как минимум на двух языках — цыганском и русском, но никаких действий против него не предпринимала. Что касается кота, то он к ругани относился вполне философски — слушал, но продолжал жевать.

Меня терзали смутные сомнения — я сомневался, что в этом доме наберется сумма, на которую мы рассчитываем.

Мы только успели осмотреться, как из дома появился Миша — низенький коренастый парень лет двадцати пяти, в джинсах и футболке от нашей «фирмы».

— О, привет, пацаны, — зевая сказал Миша. — Чего расскажете?

— Здорово, Миша, — сказал Витёк. — Вообще, по делу к тебе.

— Ну, раз по делу, тогда пойдем в дом!

Цыганский дом изнутри мало чем отличался от двора. Многочисленные дети, играющие с хламом, наполовину пустая бутылка водки на столе, сетчатая кровать с грязным матрасом, несколько старых стульев, потертый красно-черный ковер на стене — так выглядел зал. Из кухни, отделенной от зала марлевой занавеской, доносился убийственный запах жареной рыбы.

Миша, со всем полагающимся гостеприимством, поинтересовался — не желаем ли мы выпить? Витя ответил, что нет, выпить мы не желаем. Миша поинтересовался, не хотим ли мы закусить (на столе из закуски был порезанный черный хлеб и трехлитровая банка с огурцами). Витя стоически отказался и от закуски тоже. Миша, раздав несколько легких подзатыльников резвящимся детям, освободил диван и широким жестом предложил нам присаживаться.

— Чего за дело? — спросил Миша.

— Помнишь, пару недель назад общались за часы? Ты говорил, что по сорок рублей можешь забрать оптом. Будешь брать?

— Что за часы? — в голосе Миши появился интерес. — «Монтана», что ли?

— Она, родимая! — лихо подтвердил Витёк.

Миша крепко задумался. Некоторое время он чесал затылок, смотрел в потолок и шевелил губами, чего-то прикидывая.

— На шестнадцать мелодий? Если на восемь, то и даром не нужно! На восемь — не возьму!

— На шестнадцать, ясный перец! — подтвердил Витя.

— Показывай! — скомандовал Миша.

Заветная «Монтана» была извлечена из школьной сумки и торжественно разложена на столе, на газете «Труд». Зал тем временем наполнился примерно десятком (точнее посчитать было сложно) Мишиных домочадцев в возрасте от пяти до восьмидесяти. Началось представление.

— Как-то тускло светят! — восклицал подвыпивший цыган средних лет, сверкая золотым зубом и источая немыслимый перегар. — Это у них батарейка садится, точно говорю! Батарейка!

— А запасные батарейки есть? — деловито спрашивал Миша. — А то в натуре — сядут и хрен найдешь потом.

— Батареек нету... — разводили руками мы.

— Ну вот, — расстроился Миша. — Как же их покупать без батареек? Давай, делай скидку на батарейки, хотя бы по трояку!

— Да не гони! — Витя был кремень. — Часы — муха не сидела! Только из Америки! Свежак!

— Давай мелодии слушать! Музыку! А ну тихо все! Будем музыку слушать!

Слушали музыку — внимательно и напряженно, даже с каким-то азартом. От прослушивания младшее поколение цыганской семьи пришло в феерический восторг и даже пустилось в пляс, старшее же изображало скепсис — опять им чего-то не нравилось.

— Вот эти и эти — тише играют! Еле слышно!

— Давай скидку делай! Они бракованные у тебя!

— Да нормально играют, все одинаково! — отбивались мы, но куда нам было тягаться с цыганами.

— А давай на жвачку меняться! Нам из Ужгорода жвачку подогнали фирменную. Хочешь восемь блоков жвачки? Как раз на четыреста восемьдесят выходит!

— Нет! — У нас просто голова кружилась от коммерческого напора аборигенов.

— Как нет? — удивлялся Миша. — Вы ее по рублю сдадите, за нефиг делать! Еще и пять сотен наварите почти, ты че?!

— Сам продавай! Их полгода продавать надо! — Витёк уже начинал злиться. — Нам наличные сегодня нужны!

— Слушай, — говорила дородная цыганка средних лет, — не хочешь жвачку — есть косметика, польская. Наборы, тени, помады! По нормальной цене вам посчитаем!

Витя кипел. Валерка трясся от беззвучного смеха.

— Давай выпьем! — потрясал початой поллитрой поддатый цыган с громадной бородой.

— Так, все! — терпение Вити определенно иссякло. — Миша, не трахай мне мозги, говори конкретно — берешь или нет?! Если нет, то другим сдадим, их по такой цене на барахолке заберут без базара.