Полет к солнцу - Михаил Девятаев

* * *

Жизнь в новом бараке сравнительно легче. Заключенным, проживавшим здесь, доверялась самая "почетная" работа: уход за свиньями, уборка на огороде, в частности, на участке коменданта, у озера, вблизи белых лебедей, а также подвозка на кухню продуктов и дров. Эти дела сами собой ставили людей в более выгодные условия. Как потом я узнал, подпольная организация лагеря внимательно следила за состоянием здоровья коммунистов, антифашистов, всех, кто, попав в плен, не сдавался врагу. Она находила способ поддерживать их здоровье.

В новом бараке меня познакомили с худым высоким стариком, голову которого покрывала седая, пушистая шевелюра. Он назвал свое имя, я свое. Это был ученый из Чехословакии. Он заведовал свинарником. Наверное, по рекомендации Бушманова я и попал в подчиненные к нему, и в тот же день занялся своей работой.

Мы принимали отходы из кухни, где готовили пищу заключенным, получали объедки со столов немецких офицеров и солдат. Когда я впервые увидел отходы, сваленные в ведро, я едва сдержал себя, чтобы не броситься на эти объедки. Среди них были куски настоящего белого хлеба, головы от селедок, кружки жареного картофеля. Почти полгода я лучшего не ел. Мой шеф, ученый из Праги, как называл он себя, отнял их у меня, выбрал несколько картофелин, достал немного хлеба, кусочек селедки и положил все это на стол.

- Это съешь, и дело с концом. Берегись, чтоб еда тебя не "съела". Вот так-то! Голова селедки - это, друг, "деликатес", от которого к утру можешь и ноги протянуть. А зачем тебе подобная роскошь, не правда ли? - и он весело засмеялся. - Постепенно, всего понемногу отведай, а тогда накроем стол как подобает - из всех самых лучших объедков, которые попадают к нам. Кое-что отнесешь и своим друзьям.

- А это возможно? - обрадовался я, вспомнив о Цоуне, Пацуле, о замечательном пареньке Диме.

- А почему же? Только все надо делать с умом, - хладнокровно, без малейшего намека на рисовку, ответил мне чех.

Теперь я понял, что речь идет не только о собственном желудке. Видимо, мои товарищи из подполья - Бушманов и Рыбальченко - не зря сделали все, чтобы я оказался здесь. Значит, они мне доверяли, верили мне, как самим себе. Но неужели здесь, в свинарнике, я просижу все время до дня нашей победы? И на душе стало тяжело. Я тогда не до конца понял ту ответственную роль, которую на меня возлагала партийная организация.

Работа была нехитрая: мы кормили свиней, на огороде пололи грядки осенней брюквы, выкапывали лук, ухаживали за цветами. Были здесь и парники, которые мы готовили к зиме, укрывая их землей уже до следующей весны. Эсэсовцы при лагере развели целое хозяйство и планировали долго им заниматься.

Землю сюда подвозили эшелонами - черную, липкую, видимо, совсем недавно погруженную на платформы. Естественно возник вопрос: откуда эта замечательная плодородная земля?

Во время отдыха кто-то из заключенных, прохаживаясь вдоль эшелона, вдруг сказал:

- Да это же наша, советская! С Украины возят!

Незнакомый мне человек проворно пошел к нам навстречу, показывая рукой на надписи на вагонах. И вспомнилась мне статья, которую я читал в какой-то газете. Пойдут, дескать, с Востока на Запад сотни и тысячи эшелонов не только с зерном, но и с землей, на которой оно прекрасно растет. Немцы выберут весь плодородный грунт, перевезут его в Германию, заменят глинистые поля украинским черноземом...

* * *

У высокой длинной стены, сложенной из огромных железобетонных плит, насыпали мы огромные пирамиды из чернозема, а когда поднимались на их вершины, нам виден был двор за стеной. Удавалось минуту-другую постоять и понаблюдать за тем, что происходило на тщательно укрытом стенами дворе. Там возвышалась квадратная труба крематория, двигались люди, иногда солдаты гнали их целыми группами и они быстро исчезали среди помещений. Я спросил у чеха, не знает ли он о том, что там происходит. Тот помолчал, огляделся вокруг и сказал:

- Сейчас гитлеровцы сжигают немцев, самих себя.

И вот однажды, пробравшись к стене между пирамидами чернозема, я нашел в ней щель и начал сквозь нее следить за двором крематория.

На машине во двор привезли мужчин, женщин, среди них были и дети. На вид они все прилично одеты, очевидно, их забрали прямо из квартир. Некоторые мужчины в военных мундирах, женщины держали за руки детей, словно собирались идти с ними на прогулку. На них набросились эсэсовцы и начали бить, кричать, приказывая раздеться. Солдаты хватали их верхнюю одежду и отбрасывали в сторону. Поднялся плач, шум, женщины с детьми на руках бросались к своим мужьям, но солдаты сбивали их с ног, и матери вместе с детьми падали на землю. Слышались душераздирающие крики, стоны. Я видел, как всех этих людей, взрослых и детей, эсэсовцы в несколько минут превратили в груду тел. А потом убитых и еще полуживых, словно бревна, эсэсовцы складывали на вагонетки и вкатывали их в широкие двери крематория.

Вечером, когда я начал рассказывать в бараке о том, что увидел во дворе, чех зажал мне своей ладонью рот.

Потом, когда мы остались вдвоем и вблизи нас никого не было, он строго сказал мне:

- Я ежедневно вижу, что там творится. Гитлер вот уже третий месяц сжигает своих, таких же, как он, нацистов. Никому ни единого слова и не смей бегать за "пирамиды". Увидят - там и останешься. Лучше собери объедки и отнеси их своим товарищам. Сам знаешь, заключенным дают несоленую пищу. Селедочная голова - это, юноша, нужное блюдо. Умей быть умнее и хитрее наших врагов. Положи за пазуху свертки и иди!.. - Он объяснил, как передать все это, кто и где меня будет ждать.

В бараке чешский ученый передал мне свой паек хлеба. Его задание я выполнил успешно.

На другой день я отобрал "продуктов" еще больше, распихал их за пазухой и среди бела дня стал пробираться в тот барак, где находились Пацула и Дима. Но на полпути меня вдруг остановил пожарник.

Пожарники были чудовищно злые люди. Я видел, как они жестоко расправлялись с теми, кто однажды закурил около бани. В каждом из нас они подозревали поджигателей.

Я вытянулся перед пожарником, стал по команде "смирно". Он обошел меня вокруг, осмотрел со всех сторон, потом выдернул куртку из-за пояса, и вся моя продовольственная помощь вывалилась на землю.

- Ты обворовываешь ферму офицерскую?! - закричал пожарник.

Об этом тут же доложили коменданту, он приказал дать мне порцию палок и прогнал с хозяйственного участка.

С этого времени я стал "безработным", то есть не входил ни в одну из рабочих команд. Таких заключенных было много: нам будто бы не хватало вокруг лагеря работы и мы одни сидели в холодных, темных бараках без дела.

В последние дни октября, в те дни, когда в нашей стране люди жили предпраздничным настроением, радио по всему лагерю сообщило, что заключенные, не входящие в рабочие бригады, должны немедленно выйти на общую площадь.