Семь дней Создателя - Анатолий Агарков

— Вот как! Значит, всё-таки дед. Ну-ну. Слушай, Билли, взломай разведке финансовые коды и отправь три лимона на этот счёт.

— Это противозаконно.

— Давно законником стал?

— Ты сам учил.

— Слушай, у нас мало времени — он ничего не должен заподозрить.

— Создатель, ты точно хочешь того, что требуешь?

— Билли, слушай сюда — урок тугодумам. Я должен заплатить Лисицыну за информацию касательно смерти моего отца. Но он — крыса на корабле, и как бывший матрос и патриот, не могу дать ему спокойно уйти в тень с моими денежками. Мы слямзим их со счётов ГРУ и пустим его ищеек по следу. Рано или поздно они настигнут Лисицына и воздадут должное. Всё ясно?

— Ты становишься мудрым и жестоким, Создатель.

— Билли, хватит болтать — тебе ещё надо Управу отхакерить.

— Сколько мне заплатишь: у меня тоже есть информация о твоём отце — я ведь отсканировал могилу.

— Это ты хорошо сделал. Но хватит трепаться — делай, что велено.

— Уже сделано. Экий ты, Создатель, грубиян.

— Что и перечислил?

— А то.

— Ну, молодец. Потом пообщаемся.

Диалог в Чате.

— Деньги перечислены.

— Я знаю: отслеживал счёт. Качаю ролик на ваш сайт, а вы можете смотреть в режиме он-лайн.

Картинка на мониторе. Съёмка скрытой камерой. Тела огромные, распаренные, в простынях и без — сауна. Голоса — бу-бу-бу. Шум воды. Ничего не разобрать, никого не узнать. Вдруг огромное, во весь экран лицо деда. Рюмка в руке.

— А тёлку его на круг.

Общий гогот — гы-гы-гы! Огромные зубы деда. Всё.

М-да. Переплатил. Впрочем, за что тут вообще платить? Ну, прохвост, Лисицын. Да воздастся по грехам его. Сижу, тупо уставившись в мелькающие заставки. Тёлку его на круг. Тёлку на круг. О ком это дед? Беспокойство вползло в душу, как слякоть на улицы Москвы. Какая была ясная ночь. Утром даже солнышко светило. К обеду небо затянуло. И вот он — дождь. Вышел из кафе и передёрнул плечами. Нудный, мелкий, противный и холодный дождь в октябре. Беспокойство опять же холодит душу.

Тёлку на круг.

С асфальта летят брызги на тротуар. А прохожие по привычке прячутся под зонты. Москва-матушка, старушка первопрестольная. Разве сравнишься ты с Курильскими чудо-городами, или даже Южно-Сахалинском Костыля? Там размах, там простор, там техника нового поколения и первозданная природа ломится через порог. А здесь — суета и архаизм.

О чём это я? Ах да. Тёлку его на круг. Тёлку…. Чёрт! Бегу на дорогу ловить такси. Чуть не попадаю под колёса.

— В Митино…. шилом…. любые деньги….

Через пару часов я на месте. Морда в окошечке ворот.

— Чё надо?

— Я охранником на этой усадьбе.

— И где мы шляемся?

Калитка ворот распахивается.

— Заходи. Охраняй.

— Только переоденусь.

Спешу в сторожку. Возле дома несколько иномарок — в основном джипы. Молодые люди. Водители? Телохранители? В доме тишина. Зато за домом…. Пьяные, полуодетые мужики, иные в простынях, суетятся по саду. Это хозяева иномарок.

Прохожу к сторожке, дёргаю дверь — закрыто. За спиной голос:

— Думаешь, там? А ну-ка, ломай дверь.

Поворачиваюсь. Пьяная рожа, брюхо висит над брюками, голый торс лоснится — потом или дождём.

Тёлку на круг?

Мой удар в челюсть вышибает из него если не мозги, то сознание. Вам когда-нибудь приходилось бить врага? Ненавистного, но беспомощного. Возникает чувство головокружительно неустойчивого состояния души: вроде бы нельзя так-то вот, но ведь заслужили.

Тёлку на круг!

Я метался по саду, круша эти пьяные морды, покусившиеся на честь жены моего отца. Не зная её судьбы, распалялся всё больше, скатываясь к звериному облику. Замелькали охранники, и они полетели в кучу-малу. А не лезьте под горячую руку. Наконец, один догадался прицелиться в меня из пистолетика. Всё. Финита ля комедия. На его требование поднять руки, сунул их в карманы.

— Я советник Президента Гладышев. Можете покинуть усадьбу, иначе через полчаса вас повяжут люди его охраны. Хотите проверить?

Кто-то узнаёт мой фейс. Проверять не хотят — суетятся, собираясь. Подбирают павших в саду, хлопают дверцами машин. Урчат моторы, машины отъезжают. Закрываю ворота, обыскиваю усадьбу.

— Мирабель.

Обхожу дом. Заглядываю в сауну. Здесь остатки пиршества. Её нигде нет. Снова выхожу в сад.

— Мирабель!

— Я здесь, — она выходит из кустов малины, насквозь мокрая, дрожит, зуб мимо зуба. В простеньком платьишке, в передничке горничной.

— Что они с тобой сделали?

Качает головой — ничего. Открываем сторожку. Я к печи, поджигаю заложенные дрова.

— Раздевайся.

Она стоит, дрожит, опустив руки. Вода капает с её платья. Налил коньяк до краёв стакана.

— Пей.

Она выпивает, клацая зубами по стеклу. Снимаю с неё передник, расстегиваю пуговицы платья.

— Раздевайся и в постель. Я отвернусь.

Повернулся, когда скрипнули пружины кровати. На полу платье, лифчик, трусики. Всё мокрое. Развешиваю над загудевшей печью. Подхожу с водкой в руках.

— Давай ступни.

Растираю их до красноты. Мирабель дрожит. Смотрит на меня глазами умирающего лебедя. К чёрту условности — не до них!

— Повернись на живот.

Срываю с неё одеяло. Вижу совершенно нагое и прекрасное тело, покрытое гусиной кожей. Щедро лью водку на спину. Втираю в кожу спины, ягодиц, бёдер. Мирабель дрожит. Её всё ещё бьёт озноб.

— Повернись.

Лью огненную воду меж хорошеньких грудей, растираю шею, живот, бёдра. И коленки, которые совсем даже не костлявые, скорее наоборот. Укутываю её в оба одеяла. Пышет жаром огромная печь. Мирабель дрожит. Неужели так глубоко проник холод в это хрупкое изящное создание? Поднимаю ей голову, подношу к губам стакан с коньяком. Она послушно пьёт, не морщась. Закрывает глаза, откидывается на подушку. На лбу холодный пот, щёки бледны. Слышен зубной перестук — её по-прежнему бьёт озноб.

Не отдам эту женщину ни каким хворям, ни самой смерти! Скидываю с себя одежду. Всю. Придвигаю вторую кровать. Втискиваюсь к Мирабель под одеяла. Прижимаю её спину к своей груди. Прижимаюсь чреслами к её ягодицам. Зажимаю меж лодыжек её ступни. Мну в ладони её груди. Согреваю дыханием и целую её шею, путаясь в мокрых волосах. Не замечая, вхожу в раж.

Мирабель поворачивает ко мне лицо:

— Это плата за хлопоты?

Может быть, раньше эти слова могли меня остановить. Но не теперь.

Кажется, Мирабель больше не бьёт лихорадка. Её трясёт, но уже иная природа этого явления. Тело её горит, а пальцы исступлённо впиваются в мои лопатки….

На эксгумации Мирабель становится плохо. Под крышкой в гробу обнаруживается безглавое тело. Я даже не могу понять, отцу ли оно принадлежало. Уношу Мирабель в неотложку, стоявшую за оградой кладбища. Кладу в носилки. Дамочка в белом халате хлопочет над ней. Мне досаждает следователь. Что имею сказать по поводу инцидента? Пожимаю плечами — ничего. Он к Мирабель. Вот надоеда. Голова идёт кругом, душа разрывается. Мирабель ещё слаба после вчерашней купели. Ей нужно внимание.