Дочери дракона - Эндрюс Уильям

— Не знаю, — ответила чиновница.

Я повернулась, чтобы уйти, и тут из-за стола, стоявшего у чиновницы за спиной, поднялся мужчина.

— Подожди, — произнес он, — возможно, я сумею тебе помочь.

Он подошел поближе, и чиновница опустила голову.

— Переписью занимаюсь я, — сказал мужчина. — Подойди к моему столу, я занесу твои данные в документы. — Он улыбнулся. За последние два с лишним года это был первый раз, когда мужчина любезно улыбнулся мне.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я еще не видела таких людей, как этот мужчина. Кожа у него была гладкая, волосы длинные и блестящие. Он был среднего телосложения и носил необычную свободную хлопковую рубаху и кожаные туфли без шнурков — таких я тоже никогда не видела.

Интересно, почему он обратил на меня внимание. У меня не было возможности привести себя в порядок, так что выглядела я наверняка ужасно. Он указал мне на стул возле своего стола и предложил сесть. Доставая из ящика листок бумаги и ручку, он спросил, как меня зовут. Я села очень прямо, положив руки на колени, и назвала свое имя, а мужчина его записал.

Он спросил, сколько мне лет.

— Извините, я не знаю, — сказала я как можно вежливее. — Какой сейчас месяц?

— Сентябрь, — ответил он с улыбкой, которая напомнила мне, как смеялся отец, когда я говорила что-нибудь смешное. — Вот-вот начнется октябрь.

— Тогда мне недавно исполнилось семнадцать.

— Где ты живешь?

— На ферме отца, это к востоку километров тридцать, в холмах.

— Как зовут родителей?

— Они умерли, господин, — ответила я.

Мужчина посмотрел на меня, и я увидела доброту в его глазах, но все равно не была уверена, можно ли ему доверять.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Японцы многих убили. Я занимаюсь сбором информации о том, что оккупанты творили в Синыйчжу. Скажи мне, как звали твоих родителей и отчего они умерли.

Я сказала, и он все записал, стараясь ничего не упустить. Потом спросил:

— А братья или сестры у тебя есть?

— Да, сестра Су Хи. Она… она была старше. На два года.

— Где она?

— Я думаю, что она тоже умерла, господин.

— Мои соболезнования. Как она умерла?

— Ее забрали японцы, — сказала я. — В Китай.

— Понятно. — Мужчина кивнул, будто и правда понял, и что-то записал на листке бумаги. — А ты чем занималась все это время?

Я помедлила. Врать не хотелось, но не могла же я ему сказать, что была женщиной для утешения. Так что я сказала:

— Я работала на обувной фабрике.

— На обувной фабрике? — переспросил он.

— Да.

— Понятно. — Он улыбнулся все той же улыбкой, но на этот раз ничего не записал. Лист бумаги он положил поверх большой стопки, а ручку поставил в подставку на столе. — Я слышал, ты говорила, что тебе негде остановиться в Синыйчжу, — сказал он.

— Да. Я пришла из-за переписи, и еще мне сказали, что здесь можно найти работу.

Мужчина откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.

— В городе полно людей, которым некуда пойти. А работы мало.

Он долго разглядывал меня, так что я стала гадать, не допустила ли какую-нибудь промашку. Потом я подумала, что он рассматривает меня с сексуальным интересом, как солдаты на станции утешения. Наконец он сказал:

— Может быть, ты сумеешь помочь мне, а я тебе. Моя жена беременна. Ей тяжело, она легко устает. Мы еще с одним другом живем в квартире у реки. Если хочешь, можешь поработать у нас за прокорм и проживание.

Я вспомнила мужчин, с которыми имела дело в последние два года, — полковника Мацумото, капрала Каори, лейтенанта Танаку. Может, подумала я, и этот такой же. Но было уже поздно, дойти домой я бы не успела, и он показался мне честным человеком. Или мне просто хотелось ему верить.

— Я буду благодарна за работу, — сказала я с поклоном.

— Хорошо. Меня зовут Пак Чжин Мо. Подожди на той скамейке, я скоро освобожусь.

Через полчаса Чжин Мо сунул несколько книг в холщовую сумку и перекинул ее через плечо. Из военной штаб-квартиры он привел меня в район возле верфей на реке Амноккан. С юга дул вечерний бриз, день был приятно теплый. На верфи множество людей разгружало припасы и военное оборудование с больших серых кораблей. На кораблях были те же русские флаги, что и над Донфеном после ухода японцев. По этому району Синыйчжу ходили русские солдаты и, к моему удивлению, корейцы в военной форме. Город и особенно люди изменились с тех пор, как мы с Су Хи были здесь два года назад. В воздухе витало нечто похожее на детское ощущение новогоднего праздника — атмосфера ожидания.

Мы дошли до квартиры Чжин Мо. Зайдя в подъезд, перед лестницей, Чжин Мо остановился и прошептал:

— Не говори никому, что работала на обувной фабрике. Просто скажи, что жила на ферме родителей, ладно?

Я кивнула. Посмотрев вверх, я задумалась о том, что меня ждет за дверью в квартиру. Может, сбежать домой, в холмы? Но Чжин Мо встретился со мной взглядом и успокоил:

— Все в порядке. Не бойся.

И я решила поверить ему.

Вслед за ним я поднялась по лестнице и зашла в двухкомнатную квартиру с видом на реку. Внутри я сразу заметила у плиты молодую женщину и вздохнула с облегчением. На полу перед старым радиоприемником сидел мужчина примерно того же возраста, что и Чжин Мо.

— Привет, товарищи, — поздоровался Чжин Мо, скидывая кожаные туфли.

Мужчина, увидев меня, поднялся, опираясь на костыль, а женщина повернулась к нам от плиты. Под ее голубой блузой проступал беременный живот.

— Это Хон Чжэ Хи. Японцы убили ее семью, и ей некуда идти. Я привел ее помогать Ки Су. — Чжин Мо показал на беременную женщину. — Это моя жена Чхве Ки Су. А вот мой товарищ Пак Сын Ё.

Я поклонилась обоим. Чхве Ки Су, высокая и красивая, с волосами до пояса, без выражения поздоровалась со мной. На ней были простые брюки вроде пижамных, не доходящие до щиколоток, и сандалии дзори без носков. В ее лице я заметила ту же жесткость много повидавшего человека, которую видела у женщин для утешения в Донфене.

Пак Сын Ё, стоя перед радиоприемником, кивнул в знак приветствия. У него была только одна нога, и он опирался на вытертый до блеска деревянный костыль. Роста он был невысокого, телосложения плотного. Когда я поклонилась ему в ответ, он сел, подогнув под себя ногу и культю, и начал возиться с ручками и антенной приемника. Из динамика доносились статические помехи и слабое посвистывание.

Чжин Мо указал на пол рядом с Сын Ё.

— Ты будешь спать в одной комнате вместе с моим товарищем, — сказал он. — Вторая комната — наша с Ки. После обеда найдем для тебя циновку. — Чжин Мо подошел к Ки Су и приобнял ее. Я удивилась и смутилась при виде такого открытого проявления чувств. Корейцы традиционного воспитания так себя не вели.

Ки Су продолжала помешивать рис, а Чжин Мо исчез за дверью, ведущей в соседнюю комнату. Я сняла таби и положила свой узел из одеяла на пол у стены. Квартира была чистая и аккуратная, окна выходили на улицу и на гавань за ней. Тут стояла простая деревянная мебель, а у одной стены я заметила шкаф со множеством книг, как когда-то у нас дома.

Я подошла к Ки Су.

— Вам помочь? — спросила я.

Не взглянув на меня, она ответила:

— Все почти готово. Я достала в доках курицу и лук для бульгоги. Мне нужно есть мясо из-за ребенка. Ты откуда?

— Я жила на ферме родителей к востоку отсюда.

— Чжин Мо говорит, все твои родные умерли.

— Да.

Ки Су уперлась рукой в поясницу.

— Как это случилось?

— Отца послали воевать за японцев, и он погиб в бою. Сестру отправили в Китай, и она умерла там. Маму убили японцы.

— Японские сволочи, — отозвалась Ки Су. Потом она покосилась на меня, и мне стало немного не по себе. — А ты так и жила на ферме после смерти матери совсем одна? Такая молодая и хорошенькая?

— Да, — сказала я.

Помолчав пару мгновений, Ки Су велела: