Павел Первый - Анри Труайя

Разочарованная Екатерина больше не хотела думать ни о чем другом, как о женитьбе своего дорогого Александра, и о том, как лучше обеспечить передачу Российского трона внуку без возведения на него своего сына. 28 сентября 1793 года в церкви Зимнего дворца урожденная принцесса Луиза-Мария-Августа Баденская приняла православие под именем Елизаветы Алексеевны и обрела право выйти замуж за великого князя Александра. Молодожены, едва вышедшие из юношеского возраста, были так очаровательны, что их называли не иначе, как Амуром и Психеей. Екатерина усматривала в этом союзе, подстрекателем которого она сама и являлась, реванш за разочарование, испытанное ею в отношении низвержения монархии во Франции. Однако в самый последний момент возник неожиданный инцидент, который мог отрицательно сказаться на проведении свадебной церемонии. Он был связан с Павлом, обидчивость которого стала принимать болезненный характер: поссорившись со своим сыном, он отказывался участвовать в свадебном торжестве. И здесь пригодилась дипломатия Марии Федоровны, которая сумела убедить Павла пересмотреть свое решение. В течение нескончаемого религиозного обряда Павел стоял, сохраняя нахмуренный вид. Обвиняя свою мать в том, что она настроила против него всех членов семьи, Павел стал видеть врагов даже среди своих детей и близких. Его возбужденное состояние походило на реакцию загнанного на охоте зверя.

Павел стал совсем плохо спать по ночам, ему снились кошмары и мучили дурные предчувствия. Проснувшись, он иногда имел такой грустный и потерянный вид, что даже жена не могла ни успокоить его, ни понять. Из всего его окружения один только Лагарп казался ему благоприятно настроенным по отношению к нему. Однако этот ученый швейцарец определенно принимал близко к сердцу лишь только обучение Александра. Оставаясь неисправимым идеалистом, он позволял себе говорить со своим подопечным о вещах, которые привели Францию к катастрофе. У императрицы со своей стороны возникают сомнения в правильности педагогических принципов, которые Лагарп прививает ее внуку. Она опасалась, конечно, как, впрочем, и ее сын, что, охваченный своим преподавательским усердием, наставник молодого великого князя станет побуждать его к освоению философского сентиментализма, представлявшегося абсолютно неприемлемым для существующей власти. Однако больше всего Екатерину заботило на данный момент то, как воспользоваться влиянием этого человека на своего ученика, с тем чтобы он внушил ему, если представится случай, согласиться унаследовать императорскую корону вместо своего отца. Пригласив Лагарпа, она открывает ему свой план, взяв с него слово не разглашать их разговор. Увы! Сознание швейцарского мыслителя было непреклонным, а Екатерина к этому не привыкла. Почтительно выслушав ее, он прямо ответил ей, что миссия, которую на него намереваются возложить, представляется ему бесчестной и что он не чувствует себя вправе взять на себя такую ответственность. Лицо императрицы тут же превратилось в непроницаемую маску, взгляд ее застыл, и Лагарпу не оставалось ничего другого, как, пятясь, ретироваться к выходу с ясным осознанием того, что теперь он стал персоной нон грата при Российском дворе. В последующие дни он еще и усугубил свое положение, попытавшись наладить сближение Александра с отцом. Лагарп с усердным прилежанием расточал на своих занятиях, которые пока продолжал проводить с молодым князем, несмотря на то что тот был уже женат, свои наставления по оказанию сыновней почтительности и привязанности к отцу. По его наущению Александр в большей степени проникся симпатией к Павлу и даже время от времени был расположен, предвосхищая события, называть отца «Ваше Императорское Величество». Эта разновидность уважения льстила самолюбию и сладко щекотала ухо «официального претендента на трон», и он лелеял надежду, что все-таки у него не будет соперников, претендующих на трон, среди близких ему людей.

Екатерина, как обычно, очень быстро была уведомлена о настроениях, утверждавшихся в недрах «малого двора», которые имели целью настроить Александра на отказ от плана по престолонаследию, разрабатываемого его бабушкой. Ее реакция не заставила себя долго ждать. Вызвав Лагарпа к себе в кабинет, императрица, не раздумывая, подписала документ об его увольнении. Отстраненный от дел в качестве воспитателя, Лагарп единственно что мог поделать в этой ситуации, так только посетовать своему подопечному по поводу своего огорчения. Александр весь в слезах только сокрушался, будучи не в силах что-либо изменить. Что касается Павла, то он воспринял эту опалу, предпринятую по отношению к безупречному человеку, как меру, направленную Ее Величеством прежде всего против него самого. Павел высоко ценил этого человека, рассудительность которого не имела равных на всей планете. Тем временем во Франции, считавшейся некогда прибежищем здравомыслия, продолжалась ужасная вакханалия: в городах господствовал террор, междоусобица, гильотина не переставала отсекать головы. Республиканская армия не принимала активного участия в происходящих там событиях, но за пределами государства зрела враждебно настроенная сила, стремящаяся избавить страну от этих ненавистных «демонов».

Французам, бежавшим в Россию, разорвавшую с Францией дипломатические отношения, во времена, когда этой ненавистной страной правили Мараты и Робеспьеры, под страхом изгнания или же публичного осуждения Французской революцией, было строго предписано повиноваться закону их истинной родины. Для французских торговцев, занимавшихся продажей всяких безделушек и книг, российские границы были закрыты. Хотя в верхах общества продолжали говорить по-французски, чтобы продемонстрировать свою культуру, но всячески проклинали Францию, чтобы продемонстрировать свое отношение к происходящему. Екатерина заявила, что Франция – это «прибежище бандитов», что революционеры – это «мерзавцы», что необходимо «истребить самое название французов» и что не Париж, а Кобленц, место сбора эмигрантов и колыбель армии принца де Конде, отныне будет считаться столицей этого государства.

В отместку за этот антиреспубликанский и антифранцузский демарш, устроенный в европейских странах и в России, в октябре 1793 года во Франции было объявлено, что Мария-Антуанетта так же, как и ее муж, будет обезглавлена на эшафоте. Более того, усугубляя трагедию, здесь, согласно декрету Национального конвента, святыня христианской веры собор Парижской Богоматери был переименован в Храм Разума. Чем руководствовались члены конвента, переименовывая эту святыню: варварской насмешкой или атеистической глупостью? По чьей злой воле состоялось это переименование древнего кафедрального собора: подмастерья-философа или же пьяного подлеца? И действительно, думал Павел в то время, когда он находился с визитом во Франции, – и философ, и подлец занимались одним и тем же. Все отголоски сведений, которые приходили из Парижа, укрепляли его в идее, что для предотвращения распространения заразы на его личное гатчинское владение он должен повысить строгость к тем, кому повезло жить там под его началом.