Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Теперь его страданиям пришел конец. Эрика в его руках.

— В моих, — произнес он и хихикнул.

Мойра устроила это. Мойра внушала ему мысль, когда он ехал из города в ярости — мысль о пустой морозилке, о запасе продуктов. Мойра развернула его грузовик и поставила возле супермаркета Уолдмена, где совершают покупки все добрые горожане, недалекие захолустные обыватели и их вульгарные жены.

Они косо поглядывали на него, когда он возил по проходам тележку, заполняя ее замороженными продуктами и консервами, толстыми пачками бумажных полотенец и туалетной бумаги, водой в бутылках, делал месячный запас для своего лесного пристанища.

Они таращились и за его спиной наверняка показывали пальцами на дурачка.

Роберт Гаррисон — сумасшедший, пария, изгой, козел отпущения, проклятый.

Он всегда ощущал их враждебность и отчуждение. Но в последние дни стал ощущать еще кое-что. Их страх.

Они боялись его из-за девчонки Уилкотт. Знали, что это сделал он. Доказать они ничего не могли. Но знали и боялись его, а их страх делал его сильным.

Он много лет неуклюже пытался снискать их благосклонность. Заводил с ними разговоры, вернее, пытался заводить. Улыбался, стараясь приноровиться к ним, надеялся встретить одобрение, но никогда не встречал.

Теперь он не удостаивал их внимания, держался надменно, как король. Пусть себе таращатся и тычут пальцами. Ему наплевать.

У кассы он молчал, пока пухлая девица подсчитывала стоимость его многочисленных покупок.

Он стоял неподвижно, ощущал зуд в ладонях, взор его настороженно блуждал от покупателя к покупателю, они все отворачивались с привычной небрежностью, никто не хотел встречаться с ним взглядом.

Потом он увидел бульварную газету на проволочном стенде, и заголовок бросился ему в глаза, потряс его.

УЧЕНЫЕ ГОВОРЯТ: СМЕРТОНОСНОЕ ЗАГРЯЗНЕНИЕ УНИЧТОЖИТ ВСЕ ЖИВОЕ В ТЕЧЕНИЕ ДЕСЯТИ ЛЕТ!

Смертоносное загрязнение. Миазмы.

Значит, оно распространяется? Значит, он не единственный? Где же такие, как он, каким образом связаться с ними? Живут они тоже, как прокаженные, видят…

Внезапное молчание вывело его из задумчивости, он понял, что кассирша закончила подсчет и ожидает платы. Она пристально смотрела на него, ее круглые глаза на круглом лице широко раскрылись от страха.

Кассирша видела, как он загляделся на газету, и это почему-то испугало ее.

Как она могла ожидать, что он не увидит заголовка? Очень может быть, что она выставила газету напоказ в предостережение ему или в насмешку.

Он чувствовал их взгляды, ощущал смятение их мыслей. Сидевшая рядом кассирша украдкой поглядывала на него. А ребенок позади в очереди, державший в руке леденец на палочке, — тот пялился на него в страхе как зачарованный.

Враждебность и подозрительность со всех сторон.

Как он их презирал. Подонки. Идиоты. Стервятники, клюющие его внутренности, пока он лежит прикованным к скале своего горя.

Он вспомнил последний крик Шерри Уилкотт, когда опустился нож. Так же завопила бы эта пухлая девчонка-кассирша или еще громче? Ему хотелось бы выяснить. Хотелось бы перерезать ее белое горло.

— Итого двести двадцать один доллар тридцать пять центов.

Голос кассирши.

Он, как всегда, расплатился чеком. Старательно вывел свою фамилию крупными буквами. Она не спросила никаких документов. Его чеки надежны. В течение многих лет.

Когда кассирша предложила кассовый чек, он не хотел его брать. Ничего не хотел от нее или от кого-то из них.

Он погрузил покупки в кузов грузовика. Оглянувшись, увидел пухлую кассиршу через стекло витрины.

Она подошла бы, подумал он. Ему нужна вторая. Шерри Уилкотт оказалась не принята. Требуется новая жертва. В ближайшее время.

Да, подошла бы…

Но теперь — напрягаясь, корчась, ползая в тесном пространстве — он думал, не послала ли ему его Мойра ту жертву, какую он заслуживает.

Он выяснит.

Позади отсвет его оставленного фонарика становился ярче, медленное движение задом наперед приближало его к концу расселины.

Оставалось немного.

Его удивляло, что Эрика пыталась бежать. Это усилие явно было тщетным. Она должна была догадаться, что он оказался здесь не случайно и не по своему желанию. Его привело сюда другое существо, более сильное, чем они оба, существо, называемое в древнем мире словом, имеющим несколько смыслов.

— Мойра, — пробормотал Роберт, таща Эрику Стаффорд по неровному известняковому полу.

Это слово означало судьбу.

И справедливость.

И… смерть.

Глава 7

Перед тем как выйти из лачуги, Эндрю в бинокль оглядел из окна местность.

На дороге, поднимавшейся по склону холма, никого не было, но в подлеске, где он сидел на корточках, кто-то стоял на коленях.

Роберт? Должно быть.

Но лица наблюдателя было не разглядеть. Его закрывал высокий сухой бурьян и что-то еще, какие-то соединенные круги…

Бинокль.

Эндрю едва не отпрянул от окна, но вспомнил, что залитые солнечным светом стекла непрозрачны снаружи. Тот, кто разглядывал в бинокль лачугу, не мог видеть ее интерьера.

И все же задерживаться в лачуге было нельзя.

Он уже сидел там, где теперь находился наблюдатель. Двери оттуда было не видно.

У него сложился план, обретая форму не в словах, а в образах.

Прижимаясь к боковой стене, Эндрю выскользнул наружу и похлопал по «кольту» за поясом брюк.

Быстро за угол, к задней стенке лачуги. Затем вниз по другому склону холма. Подошвы его ботинок были гладкими, не для таких спусков, он поскользнулся два раза, едва не упав на колени.

Достигнув подножия, он вошел в лес и двинулся окружным путем, чтобы подойти к своей жертве сзади.

Теперь «кольт» был у него в руке. В голове бился какой-то твердый, неотвязный ритм. Следствие страха или возбуждения? Видимо, того и другого в равной мере.

Эндрю то и дело поглядывал на вершину холма, ориентируясь по лачуге. Шаги его были осторожными, легкими, несмотря на отсутствие охотничьего опыта, двигался он совершенно беззвучно.

Ни треска прутиков. Ни шелеста сухих листьев. Тишина.

Ну вот.

Притаившийся в сухом бурьяне человек, не сводящий взгляда с лачуги. Непокрытая голова на виду. Короткие рыжеватые волосы. И виниловая куртка — Эндрю уже видел ее в Грейт-Холле меньше часа назад.

Это не Роберт. Коннор.

Страх и возбуждение исчезли, на смену им пришел спокойный гнев, постепенно переходящий в ярость.

Эндрю остановился в пяти ярдах от Коннора, глядя на ничего не подозревающего человека.

Медленно поднял «кольт».