Глубокие раны - Неле Нойхаус

— Спасибо, — кивнула Пие прокурор Лоблих.

— Такой нож нельзя купить в супермаркете. — Настроение Кирххофа по неизвестным причинам внезапно испортилось. — В последний раз я видел подобные резаные раны у жертв Освободительной армии Косово.

— А что с ее глазами? — Пия старалась выглядеть деловитой, но ее бросало в дрожь при одной мысли о том, что пришлось пережить этой женщине перед смертью.

— А что с ними должно быть? — раздраженно рявкнул Хеннинг. — Я до этого еще не дошел.

Пия и прокурор обменялись проникновенным взглядом, который не ускользнул от Кирххофа. Он начал обследование нижней части живота женщины, взял пробы и пробормотал что-то непонятное себе под нос. Пие было жаль секретаря, которая вела протокол вскрытия. Через двадцать минут Кирххоф рассматривал синеватые губы погибшей с помощью увеличительного стекла, затем стал тщательно обследовать ротовую полость.

— Что там? — спросила Валерия с нетерпением. — Не томите же нас.

— Пожалуйста, еще минуту терпения, дорогая фрау прокурор, — язвительно ответил Кирххоф.

Он взял скальпель, рассек пищевод и гортань. Потом с предельно сконцентрированным лицом взял ватной палочкой многочисленные пробы и передал их одну за другой своему ассистенту. Наконец взял ультрафиолетовую лампу и посветил ею в рот и в открытый пищевод погибшей.

— Ого! — воскликнул он и выпрямился. — Не хотите взглянуть, фрау прокурор?

Лоблих старательно кивнула и подошла ближе.

— Вы должны подойти ближе, — сказал Кирххоф.

Пия предполагала, что она могла там увидеть, и покачала головой. Сегодня Хеннинг действительно переходил все границы! Ронни тоже догадывался, о чем речь, и с усилием подавил ухмылку.

— Я ничего не вижу, — сказала прокурор.

— Вам не бросаются в глаза синеватые поблескивающие участки?

— Да, верно. — Она подняла голову и наморщила лоб. — Она была отравлена?

— Н-да. Была ли отравлена сперма, в данный момент я сказать не могу. — Кирххоф язвительно усмехнулся. — Но это мы определим в лаборатории.

Кровь ударила прокурору в лицо, когда она поняла, что стала жертвой шутки в неподходящем месте.

— Знаешь что, Хеннинг, ты сволочь! — прошипела она злобно. — День, когда ты сам будешь лежать на этом столе, придет быстрее, чем ты думаешь, если ты будешь продолжать свои фокусы!

Валерия повернулась на каблуках и вышла за дверь. Кирххоф посмотрел ей вслед, затем пожал плечами и взглянул на Пию.

— Ты слышала? — сказал он с невинной физиономией. — Чистая угроза расправы. Ну да. У этих прокурорш просто нет чувства юмора.

— Это было действительно не очень приятно, — ответила Пия. — Она была изнасилована?

— Кто? Лоблих?

— Ничего смешного, Хеннинг, — сказала Пия резко. — Итак?

— Бог мой, — крикнул он непривычно ожесточенно, убедившись, что его ассистента не было в комнате. — Она раздражает меня! Она никак не может оставить меня в покое, постоянно мне звонит и несет всякую чушь!

— Может быть, ты дал ей повод к иллюзиям.

— Ты дала ей повод к иллюзиям, — упрекнул он ее, — когда вынудила меня развестись.

— Мне кажется, ты спятил. — Пия ошарашенно покачала головой. — Но после твоего сегодняшнего выпада ты от нее отделаешься.

— Такому счастью не бывать. Она появится здесь опять не позднее чем через час.

Пия в упор посмотрела на своего бывшего мужа.

— Я могу спорить, что ты мне солгал, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он подчеркнуто добродушно.

— Интермеццо прошлым летом на столе в гостиной было не единственным, как ты пытался уверить меня. Я права?

У Кирххофа на лице появилось выражение застигнутого врасплох человека. Но прежде чем он смог что-то сказать, в резекторскую вернулся Ронни Бёме, и его действия сразу вновь стали профессиональными.

— Она не была изнасилована. Но перед смертью у нее был оральный секс, — объяснил он. — После этого ей были причинены другие повреждения, которые без сомнения стали причиной смерти. Она истекла кровью.

— Моника Крэмер умерла от потери крови в результате причинения ей тяжелых повреждений, нанесенных ножом с вогнутым лезвием типа «ястребиный клюв», — сообщила Пия своим коллегам, собравшимся через час в переговорной комнате. — В ротовой полости и пищеводе были обнаружены следы спермы. Так как у нас в компьютере есть данные анализа ДНК Ватковяка, максимум через пару дней мы будем знать, имеет ли он к этому отношение. Чтобы узнать, имеется ли среди обнаруженных следов, волокон и волос ДНК третьего лица, нам придется подождать. Коллеги из отдела криминалистической техники усиленно работают над этим.

Боденштайн мельком взглянул на директора уголовной полиции Нирхофа в надежде, что его шеф понял, насколько ничтожна была пока совокупность имеющихся доказательств. Внизу ждали многочисленные журналисты, которых Нирхоф пригласил, чтобы похвастаться стремительным раскрытием убийств Гольдберга и Шнайдера.

— Преступник отделался от девушки после того, как до этого рассказал ей о совершенных убийствах. — Нирхоф поднялся. — Явное доказательство его готовности к насилию. Удачной работы, коллеги. Боденштайн, не забудьте — в двенадцать в моем кабинете.

Он вышел из переговорной и большими шагами заспешил на пресс-конференцию, не настаивая на том, чтобы главный комиссар его сопровождал. Какое-то время в комнате стояла полная тишина.

— Что он будет там сейчас рассказывать? — спросил Остерманн.

— Понятия не имею, — сказал Боденштайн, сознавая свое бессилие. — В любом случае неверная информация в данный момент не нанесет особого вреда.

— Вы все-таки не считаете Ватковяка убийцей Гольдберга и Шнайдера? — спросила робко Катрин Фахингер.

— Нет, — ответил Боденштайн. — Он обычный рецидивист, но не убийца. И я не думаю, что это он расправился с фрау Крэмер.

Фахингер и Остерманн удивленно смотрели на своего шефа.

— У меня есть опасение, что в деле замешано и третье лицо. Чтобы нам не пришлось и дальше все это вынюхивать, необходимо быстро найти исполнителя, на которого можно было бы свалить вину за убийство Гольдберга и Шнайдера.

— Вы думаете, что убийство Моники Крэмер могло быть заказным? — Остерманн поднял брови.

— Я это предполагаю, — подтвердил Боденштайн. — Об этом говорят профессиональные действия и использование боевого ножа. Вопрос заключается в следующем: могла ли семья Гольдберга зайти столь далеко? Тем не менее в течение двадцати четырех часов они мобилизовали ФУУП, МВД, американского консула и ЦРУ, чтобы предотвратить раскрытие того, до чего мы уже докопались, а именно то, что убитый Гольдберг не был тем самым пережившим Холокост евреем. — Он убедительно посмотрел на своих коллег. — Ясно одно: кто-то, кому есть что терять, не остановится ни перед чем. Поэтому в наших дальнейших расследованиях мы должны быть очень, очень осторожны, чтобы не подвергать опасности других неповинных людей.

— Тогда это даже хорошо, что Нирхоф сейчас объявит, что мы нашли преступника, — заметил Остерманн, и Боденштайн кивнул.

— Именно. Поэтому я тоже не стал его от этого удерживать. Возможный заказчик убийства Моники Крэмер почувствует себя в полной безопасности.

— Тем не менее на ее мобильном телефоне было обнаружено множество эсэмэсок от Ватковяка, — сказала Пия. — Все они написаны прописными и строчными буквами, но нет ни одного обращения «дорогая». СМС-сообщение, которое мы нашли, писал не он. Кто-то под вымышленным именем купил мобильный телефон, вероятно по льготной цене, и послал эсэмэску Монике Крэмер, чтобы навлечь подозрение в убийстве на Ватковяка.

Каждый понимал важность последствий такого заявления, и в комнате на минуту воцарилась тишина. Ватковяк с его длиннейшим списком прежних судимостей прекрасно подходил на роль подозреваемого в убийстве.

— А кто знает, что Ватковяк находится у нас под подозрением в преступлении? — спросила Катрин Фахингер.

Боденштайн и Пия быстро переглянулись. Это был хороший вопрос. Нет, это был вопрос, на который следовало бы ответить, если это действительно не Ватковяк сначала соблазнил Монику Крэмер, а потом так жестоко расправился с ней.

— Как минимум, Вера Кальтензее и ее сын Зигберт, — сказала Пия в наступившей тишине и вспомнила о мужчинах в устрашающей черной униформе, которых они видели в Мюленхофе. — И, вероятно, остальные члены семьи Кальтензее.

— Я не думаю, что Вера Кальтензее имеет к этому какое-то отношение, — возразил Боденштайн. — Нечто подобное — это вообще не ее сфера.

— Только потому, что она много занимается благотворительностью, она еще не является ангелом, — парировала Пия, которая одна из всех присутствующих понимала, почему шеф хотел непременно выставить пожилую даму в выгодном свете. Боденштайн, который благодаря своей работе был знаком со всеми ступенями общества, от самых низов до верхних слоев, все еще находился в плену воспитанного в нем классового сознания. Вся его семья относилась к аристократическому роду, как и урожденная баронесса фон Цойдлитц-Лауенбург.