Городской тариф - Александра Маринина

- Я не собираюсь возвращаться к Павлу, но есть же нормальные человеческие чувства, Илюша, - говорила мать. - Он страдает, у него погиб близкий человек, ему нужна помощь, поддержка. Он обратился ко мне, ну как же я могу его оттолкнуть?

«И не надо отталкивать! - чуть было не завопила Соня. - Надо, наоборот, приближаться!» Едва узнав о смерти ненавистной Милены, она думала только о том, что теперь папа будет охотнее тратить деньги на свою единственную дочь, особенно если наладить с ним более тесные контакты, но о такой удаче, как возвращение к нему всей семьей, и не помышляла. А тут, оказывается, мама снова к нему собралась. Надо обязательно воспользоваться такой удачей!

- Мам, я поеду с тобой к папе, - решительно заявила она. - У него никого на этом свете нет, кроме нас с тобой. У него такое горе, мы сейчас должны быть рядом с ним.

- Спасибо, доченька, - Наталья приобняла ее и благодарно прижала к себе. - Видишь, Илюша, даже ребенок понимает такие вещи.

В глазах Ильи Соня прочла такое отчаяние, что чуть не прыснула от смеха. Так ему и надо, самоуверенному индюку! А то за столько лет жениться на маме не надумал, денег лишних не дает, и что же, надеется, что так и будет продолжаться всю жизнь? Думает, мама возле него до самой смерти просидит как привязанная? Не тут-то было! Других найдем, побогаче и получше. Конечно, лучше бы она выбрала Андреаса, бизнесмена из Австрии, но и папа - тоже неплохой вариант. После Милены, наверное, много денег осталось. А тряпки! У Милены такой же размер, как у нее, Сони, и роста они одинакового, а какие у нее шмотки! Это ж с ума сойти! Не станет же папа их выбрасывать, дочке отдаст. Ой, девчонки в гимназии обзавидуются! Там в шкафу (Соня сама видела) такое пальто висит - обалдеть можно! Из тонкой лайки, приталенное, шалевый воротник из чернобурки и подол этим же мехом отделан, куплено в Париже. Дорогое, элегантное. Как раз к сезону придется. И совсем необязательно всем рассказывать, что она донашивает вещи за папиной любовницей, можно ведь наврать, что у нее богатый взрослый поклонник завелся, это престижно. Так что пусть Лялька Горданова заткнется, ее бандит-ухажер таких шмоток ей не покупает.

Мама с Ильей еще о чем-то поговорили, потом он открыл дверь и помог Наталье сесть в машину.

- Соня, садись, - скомандовала мать. - Илья отвезет нас к папе.

Надо же, благородный какой! К папе отвезет. Ну-ну.

Александр Эдуардович Камаев был не из тех людей, которые быстро забывают и легко прощают, и недавняя встреча на кладбище с Борисом, закончившаяся ссорой, до сих пор бередила его душу. Ну как же он мог! Как он мог! Предать память о Ларисе и Георгии! Немыслимо. Непростительно.

Камаев всегда любил свою младшую сестренку, по крайней мере, сейчас он чувствовал именно так, хотя в детстве, конечно, чего только не было. И ссорились, и дрались, и жаловались родителям друг на друга, и мелкие козни строили, в общем, вели себя как обычные брат и сестра, когда разница в возрасте совсем небольшая и нет возможности не обращать друг на друга внимания.

А вот мужа своей сестры Александр Эдуардович не любил. Не за что-то конкретное не любил, а просто так. Не нравился ему Борис. И, как видно, не зря не нравился, потому что кончился их брак трагически. Ларочка погибла, девятнадцатилетний Жора, сын Ларочки и Бориса, покончил с собой. И все из-за него, из-за Бориса Безбородова. А он продолжает жить как ни в чем не бывало, нашел себе… какую-то с двумя детьми, и нет чтоб просто так жить с ней, это бы ладно, так он еще и женился. Как так можно?! Ну скажите, как?!

Он чувствовал себя очень одиноким, потому что его такой долгой и глубокой скорби по сестре и племяннику никто не понимал и не разделял. Камаев повесил портрет Ларисы в гостиной и строго следил, чтобы в специально купленной вазе, установленной под портретом, всегда стояли живые цветы - темно-красные розы, которые так любила Ларочка. Одну фотографию сестры в серебряном паспарту он поставил в спальне на прикроватной тумбочке, другую, где она обнимала сына-подростка и радостно хохотала, - на рабочем столе у себя в офисе. Каждый месяц все эти годы он неуклонно ходил на кладбище, приносил цветы, убирал могилу, подолгу молча стоял, словно разговаривал с покойной. А вот Борис, муж Ларисы, бывал на кладбище редко, только в дни поминовения и по большим православным праздникам, чем вызывал бурное негодование Камаева.

Жена Александра Эдуардовича такой скорби мужа не вынесла и ушла. Она полагала, что, кроме погибших сестры и племянника, в этом мире есть множество других людей, жизни которых можно радоваться, и множество проблем, которые нужно решать. Она ревновала мужа к его покойным родственникам и не желала мириться с тем, что он живет в таком беспросветном горе. Развод они не оформляли, просто разъехались и жили с некоторых пор совершенно отдельно. Дети Камаева, уже взрослые сын и дочь, к такой ситуации отнеслись равнодушно, у них свои семьи и своя жизнь, и утрату тетки и двоюродного брата они не переживали вовсе. Остался Александр Эдуардович со своей печалью один на один. И если в первое время хотя бы Борис казался ему опорой и поддержкой в этой печали, то теперь и Борис его предал. И его, и Ларису, и сына своего Жорика.

Разговор с Борисом на кладбище задел Камаева неожиданно сильно, настолько сильно, что презрение, перемешавшись с негодованием, превратилось в кипящую ярость, с которой невозможно справиться. И эти его сказанные напоследок слова: «Покопайся в себе… Почему ты сделал такой выбор?» Да как он смеет?! Разве горе по умершим - это выбор? Разве можно не горевать, не печалиться, не скорбеть? Только равнодушный человек с каменным сердцем и ледяной душой мог произнести такие страшные слова, полные холода и безразличия.

Этот разговор действительно выбил Камаева из колеи, и он даже отменил две деловые встречи и переговоры, в офис вообще не поехал, сидел дома, смотрел на висящий на стене портрет сестры и потихоньку пил коньяк. Опьянения не было, не было даже легкого хмеля, притупляющего душевную боль. Как будто не коньяк он пьет, а крепкий чай.

Час назад позвонил Илья, спросил, можно ли встретиться. Они почти никогда не встречаются дома у Камаева, всегда Александр Эдуардович выбирает нейтральную территорию, но сегодня у него нет сил куда-то идти. Пусть Илья приедет сюда, ничего страшного, в конце концов. Они же не преступники какие-нибудь, не заговорщики, просто деловые партнеры. Н-да, Милена… Это проблема. Наверное, у Ильи появились какие-то соображения.

Но Камаев ошибся, Илья Бабицкий приехал совсем с другим.

- Александр Эдуардович, я хочу жениться на Наталье, - заявил он, едва войдя в комнату. - Я больше не могу ждать.

- Спокойно, Илья, спокойно. Что случилось? Почему такая спешка?

- Дело не в спешке. Я люблю ее, понимаете? Люблю. И я хочу на ней жениться.

- Это я понял, - Камаев старался говорить не спеша, чтобы ровным голосом успокоить Илью. - Но почему именно сейчас? Зачем вам жениться? Почему вы не можете просто быть вместе? Что за патологическая страсть непременно ставить штампы в паспорта?

Однако Бабицкий не просто не успокаивался, напротив, он, кажется, начал волноваться еще больше.

- Я боюсь ее потерять. Сейчас, когда с Миленой такое случилось, она много времени проводит с Павлом. Она каждый день к нему ездит! Утешает его, выслушивает его стенания, оказывает ему моральную поддержку. Вы понимаете, чем это может кончиться?

- Это может кончиться тем, - медленно проговорил Александр Эдуардович, - что они снова сойдутся. Это плохо.

- Вот именно. Вы и сами понимаете. Мне нужно жениться на Наташе как можно скорей, пока этого не произошло. Я хочу сегодня же сделать ей предложение.

- Выбрось это из головы.

Голос Камаева прозвучал резко и неприятно, и Александр Эдуардович сам себе удивился:

- Но почему?

- Да потому, мой дорогой, что тогда тебе придется жить с ней вместе. С ней и с ее дочерью, которая уже далеко не ребенок. В одной квартире. Вся твоя жизнь будет проходить у них на глазах. Пока ты не закончил работу, это невозможно. Вот закончишь - тогда можешь жениться на ком угодно. Но не раньше. Выпьешь со мной?

- Нет, я за рулем, - отказался Илья. - Александр Эдуардович, отпустите меня, а? Пусть эту работу делает кто-нибудь другой, на мне же свет клином не сошелся. Поймите вы, я действительно люблю Наташу, я очень ее люблю, я хочу, чтобы она была моей женой, а не приходящей любовницей. Ну зачем вы ломаете мне жизнь?

- Да как ты смеешь, щенок?! - внезапно взорвался Камаев. Кипевшая в нем ярость вырвалась наружу и обрушилась на собеседника. Мало того, что его предал Борис, так теперь и Илья собрался сделать то же самое! Предатели, предатели! Весь мир полон предательства, лицемерия и малодушия! - Как ты смеешь упрекать меня в том, что я ломаю тебе жизнь? Ты сам согласился выполнить работу для меня, и, выполняя ее, ты сам ломал чужие жизни, но тогда тебе это казалось нормальным, ты не видел в этом ничего предосудительного. Конечно, а как же иначе? Ты ведь за это деньги получал! А теперь что же? В один миг тобой овладело немыслимое благородство, невесть откуда взявшееся?