Мент. Ликвидация (СИ) - Дашко Дмитрий

— Слежу за объектом.

— Войнарским?

— Так точно.

— И где он? Я что-то никого не вижу.

— Зашёл в этот подъезд, — опустив газету, указал направление подбородком милиционер. — Вот уже полчаса там находится. Вы не беспокойтесь, товарищ Быстров — мимо меня ни одна муха не пролетит.

Насколько я понял, именно здесь в одной из переделанных под коммуналку квартир и проживал художник Арчехабидзе.

— Говоришь, зашёл в этот подъезд… А вот это уже интересно, — сказал я, вставая со скамейки. — Бекешин, за мной.

— А как же наблюдение? — слегка стушевался он.

— Приказываю отставить наблюдение. Вы давно были в гостях, товарищ Бекешин?

Тот недоумённо почесал затылок.

— Ну это… К тёще на прошлой неделе с супругой заглядывали. Блинами угощала.

— Значит не успели забыть, как это делается. Нанесём визит вежливости гражданину Арчехабидзе и, возможно, встретим там и ваш объект наблюдения.

— Оружие приготовить? — напрягся милиционер.

— Пока не надо. Не та публика — стрельбы не любит.

Тут я заметил, что в руках у собеседника тот самый номер «Коммуниста» со статьёй про кражу из музея.

— Можно? — спросил я.

— Да, конечно, — закивал Бекешин, отдавая газету.

— Спасибо, — улыбнулся я. — А вот и хороший повод для визита. Пойдёмте, товарищ Бекешин. Поговорим о прекрасном с людьми, которые разбираются в искусстве.

Обычно у творческих людей царит бардак не только в голове, но и в квартире. Однако гражданин Арчехабидзе стал приятным исключением. Как деятелю искусств городского масштаба ему удалось выбить у исполкома сразу две комнаты, одну из которых он оборудовал под мастерскую. И тут, и там царил идеальный порядок, несмотря на в целом скудную обстановку.

Как и ожидалось, внутри находился и объект наблюдения Бекешина — Войнарский. Я легко опознал его, поскольку они с незабвенной Изольдой Витольдовной, что называется, одно лицо, хотя та и была лет на десять старше.

Ещё я отметил его довольно интеллигентный наряд. Не последняя парижская мода, но для наших краёв вполне комильфо: отутюженный клетчатый пиджачок с кожаными вставками, манишка, светлая рубашка, галстук-бабочка и узкие брюки дудочка. На ногах начищенные штиблеты.

При виде меня художник заметно напрягся, а вот его спутник, наоборот, максимально дружелюбно улыбнулся, как будто безмерно рад меня видеть.

— Если не ошибаюсь, товарищ Быстров — начальник милиции, — опережая хозяина жилища, заговорил старый вор.

— Всё верно, — сказал я. — Простите, а вы кем будете?

— А вы не знаете? — делано удивился Войнарский. — Странно, но мне показалось, что вы должны были давно установить мою личность, иначе товарищ, который с вами, не стал бы таскаться за мной с самого утра. Или я слишком хорошо думаю о нашей милиции?

— Вы правильно думаете о нашей милиции, гражданин Войнарский, — заверил я и бросил суровый взгляд на покрасневшего Бекешина.

Хотя зря я его так: по сравнению с большинством моих людей, люди воровской закалки вроде Войнарского, всё равно что волкодавы против щенков болонки.

Немудрено, что птица такого полёта быстро вычислила «хвост». Ладно, впредь будет наукой Бекешину. Не боги горшки обжигают, научится в будущем.

Однако меня жутко смущала лёгкость Войнарского в общении со мной. Что это — наглость или хорошая мина при плохой игре? А может ни то, ни другое…

— Чем обязан, товарищ Быстров? — напомнил, наконец, о себе хозяин квартиры.

Я показал газету.

— Вот, прочитал заметку, в которой вы сообщили, что ограбление в музее — дело рук ваших многочисленных врагов. Как понимаете, музейная кража — штука серьёзная, и теперь я просто обязан выяснить круг всех ваших недоброжелателей.

Арчехабидзе открыл рот, но Войнарский снова его опередил:

— Дружище, не надо! Лучше сразу открой все карты. Мы же все прекрасно понимаем истинную причину, по которой к тебе пришёл товарищ Быстров. Всё равно заморочить ему голову не получится — уж поверь моему опыту!

Художник угрюмо мотнул кивнул.

— Хорошо. Я сейчас! — и отправился по направлению к мастерской.

— Пожалуйста, без глупостей! — сразу предупредил я.

— Глупостей не будет, — заверил Войнарский. — Наш художник, хоть и творческая натура, но не настолько, чтобы намотать себе лишний срок, устроив побег в присутствии самого начальника милиции.

— Лишний? — ухватился я за слова Войнарского.

— Фигура речи, — улыбнулся тот.

— Бекешин, проследи, — приказал я.

Милиционер шагнул вслед за художником.

Пока обоих не было, Войнарский сидел на стуле, покачивая ногой, и с любопытством рассматривал меня. Я ответил ему тем же, и какое-то время мы просто играли в гляделки.

Арчехабидзе появился где-то через минуту, когда я уже начал проявлять беспокойство. Он шагал, понуро опустив голову, сгорбленный вид превращал его фигуру в вопросительный знак. В руках художник держал два скрученных в рулон холста — скорее всего, картины.

Арчехабидзе протянул их мне.

— Вот, возьмите, — прошелестел он скрипучим от напряжения голосом.

— Что это? — с удивлением глядя на художника, спросил я.

— Картины из музея, — просто ответил он.

Мои глаза зажглись интересом.

— Ого! То есть, это вы — вор, похитивший музейные полотна?

— Я не вор! — гордо вскинув подбородок, ответил художник. — Не забывайте, что одна из картин написана мной. Согласен, это была в некотором роде авантюра — устроить эту маленькую инсценировку…

— Ничего себе маленькая инсценировка, — не сдержал возгласа Бекешин. — Всю милицию на уши поставили!

— Мы не ожидали столь сильной реакции, — вздохнул Арчехабидзе. — Думали, что милицию эта история не особо заинтересует. У вас же полно других дел, кроме розыска картин не самых пока — и это ключевое слово, известных художников…

— Даже так? — покачал головой я.

— В наше время истинному таланту трудно пробиться. Всюду господствует серость. Если хочешь, чтобы твоё искусство оценили по достоинству, важно, чтобы о нём заговорили. А для этого нужен повод. Мне показалось, что это лёгкое недоразумение, которое… по ошибке посчитают кражей, станет прекрасным поводом, чтобы вся Россия услышала фамилию Арчехабидзе, — громогласно объявил тот.

Похоже, деятеля искусств абсолютно не смущало некоторое несоответствие фактам, тем более речь ведь шла не только о его работе. Но пока подозреваемый раскалывался — смысла затыкать ему рот нет, так что я лишь внимательно слушал этот несколько напыщенный монолог.

— И вы подключили для реализации вашей задумки гражданина Войнарского? — спросил я.

Упомянутый встал и, прижав руку к груди, раскланялся. Стоит отметить, что фигляром при этом он не выглядел, наоборот, такое поведение, казалось, полностью подходило текущему моменту. Я невольно позавидовал артистизму старого вора. Мне бы его естественность при столь непростых обстоятельствах…

— Изольда Витольдовна в разговоре со мной упоминала о своём младшем брате. Более того, она без особого удовольствия рассказала о некоторых моментах его непростой биографии. И когда брат оказался в городе, я рискнул обратиться к нему со своей просьбой.

— А я согласился, — поправив кокетливый галстук-бабочку, сообщил прямо-таки лучащийся счастьем Войнарский.

— За что я премного благодарен, — кивнул в его сторону Арчехабидзе. — Ну… дальше вы всё примерно знаете. Мой новый друг проник в музей под покровом темноты… э… одолжил на время два полотна и сегодня принёс их ко мне. Уже завтра я собирался передать их музею.

— И, наверное, газетчиков бы подключили? — как бы между прочим, спросил я.

— Конечно, — совершенно серьёзно сказал Арчехабидзе. — Я придумал совершенно фантасмагоричную историю о похитителе, в котором наряду с тягой к прекрасному вдруг проснулась совесть… Весь истерзанный её муками он подбросил на порог моего скромного жилища оба похищенных полотна. Что называется, счастливый конец.

— Угу, — мрачно бросил я. — Хеппи-энд как говорят в Голливуде. Все счастливы, мужчины кричат «ура», дамы бросают в воздух чепчики.