Ничьи котята - Евгений Лотош

Постепенно успокоившись, она выпростала голову из-под одеяла, шмыгая носом и утирая глаза пальцами. Яны в комнате уже не оказалось. Однако почти сразу по коридору раздались быстрые шаги, и в дверь снова вошел Дзинтон.

— У-у! — произнес парень, присаживаясь на край кровати. — Что случилось, малышка? Из-за чего реки слез и вселенская скорбь? На улице и без тебя воды хватает, ты уж не затапливай еще и комнату, ладно? Смотри, что я принес.

Он протянул ей толстую бумажную книжку в глянцевой обложке. Карина, швыркнув носом, взяла ее и недоверчиво глянула на обложку. На рисунке стояли пятеро: люди — парень с саблей и девушка с кинжалом, оскаливший в ухмылке двойной ряд острых зубов тролль с изогнутым мечом в одной руке, орк с посохом — к его ногам жался огромный волк — а чуть в стороне оказался еще один мужчина-человек с пустыми руками, вглядывавшийся куда-то в сторону. Далеко позади возвышались горы, над которыми вздымался высокий гриб атомного взрыва, а над головами компании висела тяжелая туча, похожая на руку с пятью короткими пальцами. Струи дождя тянулись к стоящим, странно напоминая веревочки кукол-марионеток, и внизу картины ярким золотом на голубой синеве тянулись буквы: «Делай что должно».

— Сказка? — полувопросительно произнесла девочка.

— Сказка, — кивнул Дзинтон. — Да только не совсем. Наверное, рановато тебе еще такие вещи читать, но у меня ничего более подходящего нет. Как-то не рассчитывал я на компанию девочек твоего возраста. Но ничего, интересно. Почитай, пока валяешься, а то от скуки взвоешь. Телевизора у меня нет, уж извини, и лишнего терминала — тоже.

Он отложил книгу на стол и склонил набок голову.

— И все-таки — чего плачешь? — спросил он. — Живот снова болит?

Карина мотнула головой.

— Так… просто, — хрипло сказала она.

— Просто так даже кошки не родятся, — вздохнул Дзинтон, погладив ее по голове. — Не надо грустить. Прошлое осталось в прошлом. О нем нельзя забывать, но смотреть надо вперед.

Неожиданно для себя Карина ухватила его кисть обеими руками и прижала к щеке. Мягкое тепло его ладони медленно распространилось по коже, и она почувствовала, как отпускает давящая тяжесть на сердце.

— Ой, как все плохо… — пробормотал Дзинтон. — Ну-ка, малышка, иди ко мне.

Он осторожно высвободился, приподнял Карину и прижал ее к себе. Девочка зарылась носом в его плечо и крепко обхватила парня руками.

— Все закончится хорошо, Кара, — тихо произнес Дзинтон, осторожно поглаживая ее по спине. — Все кончится хорошо. Не бойся ничего. Тебя больше не тронут.

Карина шмыгнула носом и отпустила его. Дзинтон осторожно уложил ее обратно в кровать и прикрыл одеялом.

— Все кончится хорошо, — еще раз сказал он, встал и вышел, улыбнувшись на прощание.

Карина осталась лежать, бездумно глядя в потолок. Тяжесть на сердце ушла, растворившись в пустоте серого дождливого утра. Странно, но она вдруг почувствовала, что где-то внутри зарождается неясное предчувствие будущей радости. Пока еще только предчувствие — но уже не тоска.

Она полежала еще немного, потом протянула руку и взяла книгу со стола. Зашелестели страницы.

«Зелено-голубая планета неторопливо, как ей и положено, вращалась вокруг своей оси. На восточном материке солнце уже заходило за горизонт, и лиственные леса в долинах покрылись предвечерними сумерками. Удлинившиеся тени мягко покрывали изумрудную траву заливных лугов, поверхность рек покрылась мгновенными всплесками — в них играла рыба, охотившаяся на вылетевших в этот день шестикрылых бабочек-однодневок. Зайцы, пугливо озираясь по сторонам, спешили добраться до своих тайных логовищ, пока тьма, населенная страшными чудовищами — волками и совами — не накрыла их, предательски отупляя чувства, обрекая на жестокую расправу голодным хищникам. Подчиняясь своей натуре, дневные охотники, зевая во всю пасть, забивались поглубже в кусты и норы, чтобы забыться неверной ночной дремотой, в то время как ночные, досматривая последние сцены предвечерних снов, чутко подергивали носами и нервно вздрагивали крыльями, предвкушая вкус свежей крови. И только один хищник не думал оставить хотя бы на время свою непрестанную охоту.

Только человек умеет убивать и днем, и ночью…»

Шелестели страницы, минуты складывались в часы. Весь день Карина, подчиняясь Дзинтону, провела в постели. Яна с Палеком приносили ей еду, болтали ни о чем, даже показали игру «сто сорок четыре», которую тоже, как оказалось, подарил Дзинтон. Ее игра оставила равнодушной — фишки прямо-таки мельтешили в глазах, и разобрать, где какая, казалось решительно невозможно. Однако ее друзья — они ведь друзья, настоящие друзья, верно? — казались сильно увлеченными игрой. Палек хотя и фыркал пренебрежительно, но в его глазах горел тот же азартный огонек, что и у Яны.

Вечером появилась Цукка — высокая темноволосая тетенька, довольно молодая. Она вела себя с Кариной весело и непринужденно, но когда ее взгляд случайно падал на еще не сошедшие синяки на руках и теле, она вздрагивала и отводила глаза. Интересно, подумала Карина, а она Дзинтону кто — сестра или любовница? Фамилии у них разные — значит, не сестра. Но они спят в разных комнатах — Дзинтон на втором этаже, а Цукка на первом, рядом с Кариной, так что, наверное, они не любовники. Тогда почему они живут вместе в старом отеле? Вообще почему они живут в отеле?

Цукка Карине тоже понравилась. Она разговаривала хотя и держа некоторую дистанцию, но как с равной, без сюсюканья и раздражения, которое часто проскальзывает у взрослых, общающихся с детьми. Впрочем, потом Цукка обмолвилась, что у нее есть единокровные брат и сестра возраста примерно Яны с Палеком, так что все стало понятно. Да и не такая она и тетенька, между прочим. Иногда хихикает совсем как девчонка. И легкомысленный хвостик на затылке делает ее еще моложе. Наверное, у Карины могла бы быть такая старшая сестра.

Уже поздно вечером, когда все разбрелись по своим комнатам спать, Карина долго лежала без сна. Она снова и снова вспоминала лица Дзинтона, Цукки, Яны, Палека, и незнакомые чувства начинали переполнять ее изнутри. Она уже почти не помнила родителей, умерших давно-давно, целую вечность назад, когда она была совсем маленькой. Она даже не помнила, есть ли у нее настоящий папа. В ее памяти остались лишь смутные воспоминания о маме да детский дом, куда она попала два с половиной года назад. Хотя нет — потом она еще два года провела в Институте, только их она очень плохо помнит (а как странно думать, что теперь тебе уже тринадцать!) Она уже забыла, как жила в семье, с мамой и папой. От детского дома же осталось ощущения серой унылости и постоянного страха перед старшими злыми мальчишками, а от нескольких периодов бегства и скитаний — лишь чувство отчаяния и постоянного голода.