Легенды Оромеры. Великий Орёл. - Александр Игнатьев

как минутой ранее девушка. Похлопав крыльями для разминки, Эмилия клювом стала пристраивать на себе тренажер.

В этот раз сжавшиеся пружины не вывернули крылья в пыточном захвате, а просто приподняли и развели их в стороны, неудобно и как-то неприлично, что ли…

Эмилия попыталась крылья сложить. Не получилось – пружины были слишком тугие для слабых мышц и связок. Потрепыхавшись немного, девушка поняла, в каком направлении их надо тянуть – вниз и чуть вперед, чтобы перемычка плотно ложилась на шею, а вся нагрузка приходилась на ключицы и мышцы груди. В течение часа Эмилия пыталась сдвинуть упрямые пружины хоть на миллиметр, подпрыгивая, возмущенно клохча и теряя перья, но все усилия были тщетны. Окончательно устав, Эмилия перекинулась обратно и, подобрав с пола расстегнувшийся тренажер, мстительно растянула его до отказа, еще и подергала. Потом, устыдившись детского поступка, погладила металлическую штучку и спрятала на самое дно ящика с бельем, чтобы никто точно не нашел.

Пока Эмилия сражалась с неподатливым механизмом, взошло солнце и пришло время приниматься за повседневные хлопоты.

Хлопоты тем более приятные, что сегодня предстояла последняя примерка бального платья. Его должны были привезти утром, так что завтрак Эмилия заглатывала почти не жуя и невнятно мычала, соглашаясь с наставлениями Луизы, которые та, волнуясь, повторяла уже в который раз:

- В танцах не задирай юбки выше щиколотки.

- Ммммм…

- Улыбка должна быть приятной, легкой, зубов не показывать, если надо засмеяться – прикрой нижнюю часть лица веером.

- Ммммм…

- С Майлзом и Освальдом больше трех танцев не танцуй, четвертый – это уже согласие на помолвку.

- Ммммм…

- Да что ты все мычишь, отвечай нормально!

- Мммм… ммам, а когда платье привезут?

- Скоро, - Луиза неожиданно тепло улыбнулась, - ладно, беги, и когда оденешься, не забудь показаться нам с отцом, мы будем в библиотеке.

Эмилия поспешно допила шоколад, проталкивая сырники, всегда нежные и воздушные, а сегодня почему-то застревающие в пищеводе, и, подскочив, кинулась к дверям. В спину ее догнал вопрос матери:

- И ты знаешь, что из чердачного окна над оранжереей видна дорога аж до Дуба Волхвов?

- Знаю, - Эмилия остановилась в дверях, потом, подчиняясь порыву, подскочила к матери и крепко обняла ее, - я тебя люблю!

Эмилия убежала наверх, а Луиза осталась за опустевшим столом. Задумчиво ковыряя вилочкой сливовую шарлотку, она улыбалась, вспоминая себя в возрасте дочери; как ее снимали с дерева, когда превращение было еще толком не освоено и неоднократно искали по всему поместью, чтобы впихнуть в юбку.

Эмилия по скрипучей приставной лесенке взобралась на чердак. Там гнездились воробьи, всегда пахло сушеными травами и тонкие иголочки солнечных лучей, ранним утром заглядывающие под черепицы, выхватывали из сумрака то опальный портрет какого-то родственника, то летучую мышь, удивленную неожиданным визитом. В нише над окном хранилась половинка театрального бинокля. Эмилия протянула руку, нашарила прибор и приникла к окну, всматриваясь в приблизившийся лес. Вовремя – между деревьями замелькала коляска модистки, запряженная серой в яблоках кобылкой, кокетливо украшенной по гриве и хвосту пышными бантами.

Гостью Эмилия встречала, степенно спустившись по лестнице со второго этажа. За модисткой слушка принес две коробки – одну огромную он нес вертикально, на локте болталась круглая шляпная картонка. Озабоченно пыхтя, он протиснул их в дверь и замер, ожидая приказа куда нести. Модистка же направилась прямо наверх, на ходу взволнованно щебеча, какая красота вышла, и как на юную леди будут смотреть кавалеры. Эмилии пришлось указать служке путь и шествовать за ним, хотя хотелось подтолкнуть его в спину или самой выхватить коробку и раскрыть ее тут же на месте.

В дверь комнаты внести коробки получилось лишь по одной. Служка был изгнан с наказом ожидать в коляске и модистка откинула крышку коробки. Эмилия ахнула – светло-бежевое платье мерцало и переливалось атласным блеском. Вспененное коричневое кружево украшало неглубокое декольте и пройму, по всему платью были рассыпаны крошечные парчовые бантики разных оттенков желтого и коричневого – от совсем светлого, почти белого до оттенка горького шоколада, каждый бантик был прикреплен маленькой стеклянной бисеринкой цвета янтаря.

- Очень, очень интересный заказ, - продолжала щебетать модистка, - темное кружево – это так необычно, но мы справились. И посмотрите, при всей красоте кроя пестрота оттенков придает платью оригинальность и подчеркивает вашу исключительность.

С неожиданной злостью Эмилия вдруг подумала, сколько же лишних полновесных монет отцу пришлось отдать за эту оригинальность. Модистка мигом почувствовала перемену в настроении клиентки и засуетилась:

- Давай те же примерим, посмотрите, как хорошо сидит, как освежает…

Эмилия позволила надеть на себя прохладный атлас. Мрачно посмотрела на отражение в зеркале. Да, очень хорошо, лиф облегает фигуру, юбка мягко струится по ногам. Эмилия в зеркале сразу стала старше и очаровательнее. Модистка прихлопнула на макушку крошечную шляпку, с гордостью пояснив:

- Копия шляпки из последней коллекции Ивы Тарпан, вы вызовете ажиотаж!

- Мне надо показаться родителям.

- Конечно, конечно, идемте, они будут в восторге.

В библиотеке Генри и Луиза переговаривались, обсуждая будущее Эмилии, и привстали при виде входящей дочери. Генри присвистнул, заработав от супруги укоризненный взгляд.

- Эми, ты великолепна, - Луиза протянула к Эмили руки, намереваясь заключить дочь в объятия. Эмилия нехотя сделала шаг поближе и мать очень осторожно, чтобы не помять платье, обняла ее. Потом все-таки обратила внимание на недовольное лицо Эмилии.

- Тебе не нравится?

- Нравится, очень, но…

- Так… Милая, давайте я Вас провожу, - Луиза выпустила дочь, подхватила модистку под локоток и повела ее к выходу. Эмилия осталась с отцом.

- И что же за такое «но» мешает моей малышке? – Генри сел в кресло и принял суровый вид, пытаясь Эмилию развеселить.

Эмилия на уловки не поддалась:

- Я волнуюсь, что платье очень дорогое.

- Ничего страшного, - отмахнулся Генри, - я продал Дэвгри.

- Как? – ахнула Эмилия, и слезы брызнули у нее из глаз, - Зачем? Не надо! – она кинулась к двери, забыв, что на ней платье для предстоящего бала, но была остановлена окриком:

- Стой! – Генри широкими шагами подошел к дочери, - Я пошутил, извини, неудачно. Дэвгри твоя цела и невредима, стоит