Игра Нептуна - Фред Варгас

Придя в отдел в четверг утром, Адамберг обнаружил у себя на столе пять стопок дел и едва не сбежал прямиком к Сене, хоть она и выглядела жалко-узкой по сравнению с могучей Утауэ. Прогулка вдоль реки соблазняла его больше работы с досье. «Прошерстить», как говорила Клементина. Прошерстить дела.

Для начала он прикнопил к доске открытку с видом Утауэ и водопадов в ореоле красных листьев. Отошел, чтобы оценить эффект, но вид был такой жалкий, что он немедленно снял открытку. Изображение не передает ни дуновения ледяного ветра, ни шума воды, ни яростного клекота вожака гусиной стаи.

Весь день он проверял, подписывал, сортировал дела, накопившиеся за две недели его отсутствия. Один тип убил другого на бульваре Нея и в качестве финального аккорда помочился на труп. Не следовало тебе писать на труп, мужик. Он прижмет его с помощью этой мочи. Адамберг поставил подпись под отчетами своих лейтенантов и сделал перерыв, чтобы сходить к «кормушке» и нацедить себе «нормального» кофе. Мордан пил какао, сидя на высоком табурете, похожий на большую серую птицу на насесте.

— Я позволил себе проследить за вашим делом по «Новостям Эльзаса», — сообщил он, вытирая губы. — Ветийе в предвариловке, процесс начнется через три месяца.

— Это не он, Мордан. Я сделал все, чтобы переубедить Трабельмана, но он мне не верит. Никто мне не верит.

— Не хватает доказательств?

— Их вообще нет. Убийца относится к исчезающему виду, он долгие годы растворяется в тумане.

Он не стал говорить Мордану, что убийца мертв, не хотелось терять доверие своих людей. «Не пытайтесь их убедить», — сказал Санкартье.

— Что вы собираетесь предпринять? — поинтересовался Мордан.

— Буду ждать нового убийства и постараюсь схватить его на месте преступления.

— Не слишком богатая идея, — прокомментировал Мордан.

— Согласен. Но как еще поймаешь привидение?

Как это ни странно, Мордан задумался. Адамберг сел на соседний табурет, свесив ноги. В Зале сплетен к стене было привинчено восемь таких высоких табуретов, и Адамберг часто думал, что если восемь его сотрудников займут их, они будут похожи на стаю ласточек, готовых стартовать с электрических проводов. Но такого еще ни разу не случалось.

— Итак? — продолжил разговор Адамберг.

— Его надо рас-сер-дить, — объявил Мордан.

Майор всегда очень четко выговаривал слова, деля их на слоги и время от времени выделяя один сильнее других, как пианист, «забывший» палец на клавише. Рубленая медленная речь раздражала многих, но не комиссара.

— Уточните вашу мысль.

— Все истории о призраках начинаются одинаково: семья переезжает в дом, где обитает нечто. Оно сидит тихо, ни-ко-го не трогает.

Похоже, сказки любит не только Трабельман. И Мордан не без греха. Может, все их любят, даже Брезийон.

— А дальше что? — спросил Адамберг, наливая себе вторую чашку кофе: из-за разницы во времени он никак не мог взбодриться.

— А потом новоселы раз-дра-жают привидение. Почему? Да потому, что они переезжают, чистят шкафы, выкидывают старые чемоданы, опустошают чердак, то есть выгоняют привидение из его обиталища. Короче, уничтожают его убежище. Или крадут его самый большой секрет.

— Какой секрет?

— Всегда один и тот же: его первородный грех, его первое убийство. Если бы на нем не висело тяжелое преступление, ему бы не пришлось триста лет бродить по дому. Замуровал жену, убил брата, что там еще может быть? Нечто такое, из-за чего люди становятся привидениями.

— Правильно, Мордан.

— Загнанное в угол и лишенное своего убежища привидение выходит из себя. Тут-то все и начинается. Оно показывается, мстит, в кого-нибудь вселяется. В этот момент можно начинать сражение.

— Судя по всему, вы в это верите? Вы знаток привидений?

Мордан улыбнулся и погладил свою лысину.

— О привидениях заговорили вы. Я только рассказываю вам историю. Это забавно. И интересно. В сказках всегда есть что-то тяжкое. Тина, вековой ил.

«Озеро Пинк», — подумал Адамберг.

— Какой ил? — спросил он.

— Обнаженная правда, которую человек осмеливается высказать, только замаскировав ее под сказку. Заколдованные замки, старинные наряды, привидения и ослы, какающие золотом. — Мордан веселился. Он бросил стаканчик в урну. — Главное — не ошибиться в расшифровке и как следует прицелиться.

— Рассердить его, выгнать из тайника, вытащить на свет божий первородный грех. Это легче сказать, чем сделать.

— Вы прочитали мой отчет о квебекской стажировке?

— Прочитал и подписал. Я бы поклялся, что вы там были. Знаете, кто охраняет дверь у квебекских полицейских?

— Да. Бельчонок.

— Кто вам сказал?

— Эсталер. Это его больше всего потрясло. Доброволец или рекрут?

— Эсталер?

— Нет, бельчонок.

— Доброволец. Он влюбился в платиновую блондинку, и это мешает его работе.

— Кто, Эсталер?

— Нет, бельчонок.

Адамберг вернулся за свой стол. Мысли его были заняты идеями Мордана. Очистить шкафы, выгнать, загнать в угол, спровоцировать. Рассердить мертвеца. Определить первородный грех с помощью лазера. Все вычистить, все выбросить. Масштабное дело, такое по плечу только мифологическому герою, сам он вот уже четырнадцать лет не может преуспеть. У него нет ни верного коня, ни шпаги, ни доспехов.

Ни времени. Он взялся за вторую стопку дел. Такое рвение оправдывает оттягивание разговора с Дангларом. Адамберг спрашивал себя, как поступить в данной ситуации. Капитан извинился, но холодок в отношениях остался. Под влиянием смутной ностальгии Адамберг послушал утром прогноз погоды по всему миру. Температура в Оттаве колебалась между —8° днем и —12° ночью. Потепления не ожидалось.

На следующий день комиссар снова вернулся к непросмотренным папкам. Он ощущал легкую дрожь, как будто какое-то насекомое забралось внутрь и жужжало между плечами и животом. Знакомое чувство. Непохожее на приступы боли, нападавшие на него после внезапного появления судьи. Маленькая тварь жужжала и билась внутри, раздражая и привлекая к себе внимание. Он то и дело доставал карточку, на которой записал предложенные Морданом способы рассердить приведение, и пробегал ее тухлым взглядом, как сказал бы бармен из «Шлюза».

Около пяти легкая головная боль выпихнула его к кофейному автомату. «Так, — сказал себе Адамберг, — я держу насекомое за крылышки». Пьянка в ночь на 26 октября. Жужжала не сама пьянка, а те чертовы два с половиной часа амнезии. Вопрос возвращался, не давая ему покоя. Что он делал все это время на тропе? И почему его так беспокоит крошечный утерянный кусочек жизни? Он отнес это недостающее звено на счет подорванной алкоголем памяти. Но разум его не успокоился, звено то и дело спрыгивало с полочки и будоражило его.

«Почему?» — спрашивал себя Адамберг, размешивая сахар в кофе. Неужели он так завелся из-за этого провала в памяти, потому что его не устраивает простое объяснение — «напился и забыл»? Или его беспокоит то, что он мог говорить или делать в те стершиеся из памяти два часа? Почему? Тревога казалась ему такой же абсурдной, как беспокойство из-за слов, произнесенных во сне. Что еще он мог делать, если не шататься с окровавленным лицом, падать, засыпать, снова карабкаться по тропе на четвереньках? Ничего другого он делать не мог. Но насекомое жужжало. Хотело его «достать» или причина все-таки есть?

От забытых двух часов у него осталась не картинка, но ощущение. Он наконец сформулировал его: насилие. Может, так он воспринял удар ветки? Но с чего бы ему злиться на ветку — она-то не пила? Этот враг был пассивным и трезвым. Можно ли сказать, что ветка осуществила над ним насилие? Или он над ней?

Он не пошел к себе, а присел на угол стола Данглара и бросил смятый стаканчик в урну.

— Данглар, у меня внутри поселилось насекомое.

— Да? — Данглар осторожничал, не зная, чего ждать.

— То воскресенье, двадцать шестого октября, — медленно продолжил Адамберг, — помните тот вечер, комиссар, когда вы обозвали меня законченным кретином?

Капитан кивнул: он был готов к столкновению. Похоже, Адамберг собрался вывалить ему на голову мешок с дерьмом, как говорили в ККЖ, и очень тяжелый мешок. Но разговор принял совсем другой оборот. Комиссар, как обычно, застал его врасплох.

— В тот вечер я наткнулся на ветку на тропе. Удар был резким и сильным. Вы это знаете.

Данглар снова кивнул. Синяк на лбу, намазанный желтым снадобьем Жинетты, был все еще хорошо заметен.

— Но вы не знаете, что после нашего разговора я пошел прямо в «Шлюз» с намерением напиться. Чем старательно и занимался, пока крепыш бармен не выкинул меня на улицу. Я достал его рассказами о бабушке.

Данглар в очередной раз кивнул, не понимая, к чему ведет Адамберг.

— Выйдя на тропу, я шатался от дерева к дереву, вот и не смог увернуться от ветки.