Не от мира сего-3 - Александр Бруссуев

Это сколько труда нужно было вложить, чтобы учинить такие разрушения, недоумевали меря. Слэйвинов отлавливали долго, но методично. Некоторые успели к моменту поимки князьями заделаться, другие — семьями обрасти, но это ничего не изменило.

Зачем-то правитель мери вознамерился призвать к ответу подлых воров и осквернителей на прибранном, но не восстановленном месте святыни. Задумал он, может быть, и разумно, но не учел одного: слэйвины обладали всеми качествами, присущими прочим людям. А именно, пусть подлость у них в роду сверх меры, но трусами они не были. Храбростью перед лицом опасности не отличались, но отваги и мужества им было не занимать.

Слэйвины восстали. Их, причастных к учиненному непотребству оказалось изрядное количество, нашлись и лидеры — те, что князьями оборотились — времени организоваться им хватило.

Бились жестоко. И если изначально перевес был у слэйвинов, использовавших самый верный военный тактический ход — внезапность, то затем меря, понесшая ощутимые потери, пришла в ярость. Пролитая кровь всегда служит пробуждению самых низменных инстинктов, человек теряет над собой контроль, да и человеческого в нем остается немного.

Всех слэйвинов буквально растерзали на части, пролитая кровь глубоко впиталась в землю, из святилища это место превратилось в жертвенник. Но кому?

Однако меря не угомонилась, созданные отряды бросились в рейды по окрестностям с целью уничтожения любого слэйвина, оказавшегося на пути. Многие из этих походов оказались вполне «успешными». Тем горше стало, когда пришло, наконец, пресыщение убийствами, когда обагренные кровью руки сделалось невозможно отмыть, когда местность, столь привычная глазу, наводила на воспоминание о людских страданиях, учиненных здесь.

Меря ушла. Сделанные ими корабли взяли курс на закат, и растворились в морских просторах, будто никогда их и не было. Осталась могила легендарного Хольдера, которая постепенно заросла травой, звери проложили по ней свои тропы, а люди сторонились, словно чувствуя ужас, впитанный в каждый камешек, в каждый побег, проросший на обильно политой кровью земле.

Хольдер, улыбаясь, развел ладони: вуаля, брателло.

— Говорят, пока живо твое имя — жив ты сам, — сказал он. — Ботва все это. Неправда. Меня нечасто поминают, в основном, почему-то недобрым словом. Но я не ропщу. Я прожил достойно и умер, как человек. Народ свой я тоже не виню, искупит он свою вину. А тебе ему надо в этом помочь.

— Стесняюсь спросить, каким это образом? — поинтересовался Стефан.

— А ты пойдешь к нему и возвестишь от моего имени: шабаш, братцы и сестры. Путь наш окончен. Пора уходить к чуди в Китеж. Ибо только там теперь наше место. Мы уже не от мира сего.

— И всего-то? — почти шепотом отреагировал Дюк.

Хольдер, конечно же, все расслышал, но ничего не добавил, только заулыбался еще шире.

Хунгар тем временем кое-что откопал в своей памяти про некий сгинувший город. Раньше-то, конечно, он, как говорится, ни ухом, ни рылом. А теперь — вот, пожалуйста, информация.

Был такой город, выстроенный народом чуди. Из дерева, разве что пирамида в северной оконечности из камня сложена. Спустя века на острове в чистейшем, как слеза, озере Онега воссоздадут некое подобие руками, якобы мастера-плотника Нестора. И называть будут, как прежде, да чуточку иначе. Китеж, а правильнее — Китежа воспринимался по-разному: Khyati-ja[53] и Kide-ja[54]. Китеж исчез с лица Земли вместе с его обитателями, как сквозь землю провалился. Сокрылся с глаз людских «кристалл жизни», спряталось под землей «знание жизни». Так, видать, на роду написано.

Однако в полную луну, когда ветра нет, в некоторых озерах, отличающихся от прочих своей практически идеально круглой формой можно увидеть отражение былого величия северной культуры. Да что там — увидеть, можно даже услышать колокольный звон, раздающийся из-под воды. Это Китеж напоминает о себе, это люди, которые не забыли еще о прошлой жизни, подают знак: мы были, мы были, мы ушли…

В ветлужских лесах на озере Светлояр, да на озере Белом[55], что соединяется с Волгой, да еще где-то можно услышать китежский колокол. А можно и не услышать. Все от человека зависит. Придет на берег тугой на ухо князь, покрутит головой и так и эдак — ничего. Объявит людям своим: обман, заблуждение. Те, даже если чего-то и различают в ночной тишине, все равно согласно закивают головами: полный обман, дремучее заблуждение. Сами втихаря сбегают в ближайший Кержинский лес, в место, именуемое Кибилек — там вода бьет из ключа очень полезная для всего организма — поглазеют мимоходом на три могилы метелиляйненов, удивятся, но никому ничего не расскажут: нельзя, инструкция. Какая чудь? Какие меря? Ливонцы недобитые.

Стефан даже фыркнул, как лошадь. Хольдер же улыбаться прекратил, очень внимательно оглядел Дюка с головы до ног, будто пытаясь его запомнить, и сказал:

— Ну, вот, вроде и все. Мне, пожалуй, пора.

— А я? — удивился хунгар. — А мне куда?

— Разве я тебе не сказал? — в свою очередь удивился вождь рутенов. — На Геллеспиды тебе надо, там они. Слегка одичали в изоляции, но ничего — тебя поймут. К тому же, сдается мне, и знакомых ты там встретишь.

— Нет, — сразу отозвался Стефан. — Точнее — да. Геллеспиды — так Геллеспиды. Я другое имел ввиду. Я ж по этому свету туда добраться не сумею — чужой я здесь чего-то. Как мне в наш мир-то попасть? Там для меня пока привычнее, что ли.

Хольдер глубоко вздохнул, развел руки по сторонам и проговорил:

— Этого, брат, я не знаю. Прости. Но я верю в тебя. У тебя все получится. Спасибо тебе.

— За что?

— Ты — последний родич, ступивший на эту землю. За это и спасибо. А также за то, что просьбу мою выполнить взялся. Прощай, брат.

Отвечать Стефану уже было некому — он остался в одиночестве. Потоптался на месте, покрутился, как пес, собирающийся улечься, и замер. Ногами отсюда не выбраться, на руках — тем более. Значит, нужно пробовать головой. Устремиться за мыслью своей, ее словить и улететь. Но почему-то думалось совсем не о своем возвращении, вспомнился калека-тахкодай из Вайкойлы, Новгородский Садко, Чурила Пленкович и даже покойный принц Вильгельм — в том, что он погиб, у него не было никаких сомнений. А потом вспомнилась Баба Яга, точнее — рассказ о ней. Она летала в ступе, и при этом раздавался такой же звон, как и с подводного Китежа. Эх, не доведется больше Вильгельму встретить эту загадочную женщину, как же она могла не знать?

— Я знала, — раздался красивый женский голос откуда-то из-за спины.

Стефан обернулся: так могла выглядеть только одна женщина в мире, ну, максимум — две. Его будущая жена и Баба Яга.