Том 9. Драматургия (86) - Алексей Николаевич Толстой

вдруг подумала, что и меня можно полюбить на всю жизнь…

Илья обхватывает ее и целует.

Целуйте… Все равно. Бог с вами. Люблю.

Илья. Подожди. Подожди, Маша… (Глядит ей в лицо.) Милая!.. Маша! (Внезапно.) Едем!

Маша. Куда?

Илья. Не знаю. Едем! Все равно.

Маша. С ума сошел!

Илья (торопливым страстным шепотом). Тройка запряжена… в каретнике… я сам приказал… трехлетки… как ветер…

Маша. Что ты!.. Что ты!.. Раиса?

Илья. Плевать! Ничего не бери с собой… только плед… Мы пробежим через вишенник… Сюда идут… скорее!

Маша. Боюсь!

Илья схватывает ее на руки.

Пусти!

Илья. Молчи, молчи!.. (Несет ее к выходной двери).

Маша. Илья! Илюша! Любовь моя! Радость!..

Илья с Машей на руках скрывается. Из сада появляется Желтухин.

Желтухин. Илья Ильич, вас ждут, Илья Ильич!.. Маша! Машенька!.. Эй, господа, куда же вы?.. Батюшки светы!.. (Стучится в дверь.) Марья Семеновна, послушайте так, право, неудобно. (Прислушивается.)

В это время за окном проносится с бешеным топотом и звоном тройка.

Увез! Увез! Держите его! Разбойник! (С этими словами бросается к выходу.)

За сценой гул голосов, женский крик и, когда занавес опускается, слышен набат.

Занавес

Действие четвертое

Маленькая пристань на Волге. Горит керосиновый фонарь. В темной воде отражаются звезды. Громко щелкают соловьи на берегу. На мешках спит Касатка. Сбоку выходят Илья и матрос Панкрат, который почесывается. Он бос и без шапки.

Илья. Когда же придет пароход, я спрашиваю?

Панкрат. Пароходу скоро надо быть. (Плюет в воду.) Через три четверти часа.

Илья. Ты эти три четверти часа брось. Говори прямо, на сколько опоздание?

Панкрат. Депеши не было, мы не знаем. (Уверенно.) Пароход обязательно сидит на мели.

Илья. Ну, а пароход снизу?

Панкрат. Да они в одно время приходят.

Илья. Почему же и его нет до сих пор?

Панкрат. Тоже, чай, на мель залез. Разве здесь мыслимо проехать? Перекаты.

Илья. Что же нам теперь делать?

Панкрат. Светать скоро начнет. Соловей шибко запел. Это он непременно к дождю. Али так поет, кто его знает. Беда, много соловья в тех кустах.

Илья. Свежо. Ветерок поднялся. (Пледом прикрывает ноги Маше.)

Она просыпается.

Маша. Илья, милый…

Илья. Парохода все еще нет.

Маша. Мне снилось сейчас… Ах, как странно.

Илья. Что снилось тебе?

Маша. Заснула на этих мешках, – кажется, так сладко никогда не спала. (Кладет руки Илье на плечи.) Тихо. Вода плещется… Кто это щелкает?

Илья. Соловьи.

Маша. Ну да.

Панкрат. Чаю не желаете? Чайник все равно буду кипятить.

Илья. Хорошо. Да. Пойди вскипяти.

Панкрат уходит.

Маша. Илья, такой ночи не было в моей жизни.

Илья. Тебе не сыро?

Маша. Нет. Знаешь, что мне снилось? Будто я лежу в поле, и я – простая, деревенская, какая была давно. В темноте в поле – шаги и никого не видно. А я все-таки знаю, что идешь ты. Вот и весь сон.

Илья. Да, да, пришел к тебе… навсегда.

Маша. Илья, никому тебя не отдам. Но мне что-то грустно… Должно быть, от счастья… Прости меня, Илья, только мне все кажется, что мне не за что такое счастье. (Вздохнув.) Ночь-то, ночь, хоть бы и не кончалась. Я люблю тебя, знаешь как? Всей душой… всей кровью люблю…

Илья (целует ее). Люблю всей кровью. (Целует.) У тебя светятся глаза. Волшебное, дивное лицо.

Маша. Долго ты будешь любить меня?

Илья. Маша!

Маша. По моему расчету, два года. Разве я такая, чтобы меня любить всю жизнь?

Входит Панкрат.

Панкрат. Чайник вскипел.

Илья. Хорошо, хорошо, мы сейчас придем.

Панкрат. Чай, сахар чей будет, ваш или своего заварить?

Илья. Маша, пойдем лучше на берег.

Маша. Пойдем.

Панкрат. С кормы сходите прямо на песок. А то тут грязища. (Идет за ними по мосткам до берега.)

Илья (с досадой). Знаем.

Он и Маша уходят направо.

Панкрат. Какой сердитый. Тоже не велика птица – соловей…

Появляется Желтухин с гитарой и чемоданом.

Желтухин (подойдя и опуская вещи). Как звать-то?

Панкрат. Панкратом.

Желтухин. Скоро будет пароход?

Панкрат (сплевывает). Через три четверти часа.

Желтухин. Вот, братец ты мой, какие дела. Уезжаю.

Панкрат. Далеко?

Желтухин. За границу.

Панкрат. Не понравилось?

Желтухин. Так как-то… Не душевно. Скучно. Дороги ужасно пыльные. И люди какие-то дикие у вас. Удивительно некультурно. Глушь!

Панкрат. За границей, что говорить, легче.

Желтухин. Не останавливаясь ни в одной из европейских столиц, проеду прямо в Монте-Карло. Видишь чемодан? Мой приятель наиграл его полный денег, триста с чем-то тысяч в одну ночь. А чемодан потом мне подарил. И везде у них асфальтовые дороги, автомобили, кафе на каждом повороте. Сигара стоит три копейки самая лучшая.

Панкрат (с сомнением). Вы кто же – рюсский?

Желтухин. Русский дворянин. А что, на пароходе имеется четвертый класс?

Панкрат. На товарных бывает четвертый класс.

Желтухин. У меня вот тут поросеночек с собой да баранья ножка. Кабы водочки, а?

Панкрат. Где ее достать! Сами бьемся.

Желтухин (душевно). Я бы выпил, Панкрат.

Панкрат. Ну уж, идемте.

Они идут налево, в это время слышен колокольчик.

Желтухин. Подожди. А вдруг это Варвара Ивановна едет? За мной. Одумалась. Панкрат?

Панкрат. Все может быть.

Колокольчик ближе и голос: «Тпрру».

Желтухин. Необыкновенная женщина, но крута. Я даже руками развел – кремень.

Появляется Варвара.

Варвара (Желтухину). Вы что же это – пешком ушли? Я, кажется, могла бы дать лошадь.

Желтухин. Ей-богу, как-то не сообразил, Варвара Ивановна…

Варвара. Думаю, что вы тоже это назло мне сделали, для сраму.

Желтухин. И в мыслях не было, Варвара Ивановна…

Варвара (трясет головой). Стыдно, очень стыдно. (Панкрату.) Кто-нибудь еще дожидается здесь парохода, кроме него?

Панкрат. Дожидаются.

Варвара. Кто же? Может быть, Илья Ильич?

Панкрат. Он самый.

Варвара (Желтухину). Вот видите, я же говорила, что они здесь… (Панкрату.) Где Илья Ильич?

Панкрат. На берегу.

Варвара. Где же?

Панкрат. Вот, поправее тех кустов, там, надо быть, он и находится.

Варвара. Вон у тех кустов?

Панкрат. Это не кусты, это телеги стоят, а полевее чуть, там кусты.

Варвара (с волнением и надеждой). Один?

Панкрат (плюнув). С женщиной.

Варвара. С женщиной? Ну хорошо. (Уходит направо.)

Желтухин. Происшествие вышло у нас в высшей степени неприятное, но надо посмотреть философски, с птичьего полета. Может быть, все это к счастью? А как я сказал ей, Панкрат, это слово… Боже ты мой!.. Вспомнить жутко… Я в купальне спрятался. И, знаешь, сижу там, гляжу на воду, тихо, птички летают, а у меня слезы прямо