Шорох Дланы (СИ) - Горбова Полина

— Веди или гони пропуск! — Мира опирается кулаками о столешницу.

— Я позову охрану!

Она хватает его двумя руками за ворот халата и подтягивает через стол. Толчком направляет к двери.

— Заткнись! Если хоть подмигнешь кому-нибудь на пути, я телепортирую тебя в открытый космос, понял?

Соловейчик робеет и послушно ведет к Кузнечику.

— Шайба внутри конструкции, — подавлено говорит он. — Весь костный мозг в шайбе, больше у нас нет, мы все истратили.

— Достань.

— Это вам не флешка! — орет Константин. — Ее просто так не вытащить! Это сложный механизм! И я не буду этого делать, не дождетесь! Хотите забрать работу всей моей жизни — берите! Но сам я не отдам! Нет! Давайте, разрушайте достояние человечества, вперед!

Он отходит к стене.

— Поверьте, Константин, это ради человечества.

— Оставь Соловейчика в покое! Это сделаю я! — голос Флоренса.

Он прямо перед шайбой.

Цокает.

Сила растаскивает Кузнечик на части. Элементы машины обнажают шайбу. Отталкивая парящие детали, Флоренс берет эллипсоид с желтоватой сердцевиной.

— Что ты собираешься делать? — Мира идет к нему.

— Не подходи!

— Почему?

— Опасно! Я выброшу шайбу в гиперпространство! В переплетения континуума, куда никто из людей никогда не доберется! Я должен это сделать! Все зашло слишком далеко! Это моя война!

— Остановитесь! — кричит Соловейчик.

Пол дрожит. Стены станции перекатываются широкими крупными волнами, а между крупными — множеством мелких и частых. Воздух наполняется металлическим скрежетом и запахом жженых электрических кабелей.

Коллапсирующую станцию тянет переходное поле. Из эпицентра с шайбой исходит и распространяется, как круги на воде, перламутровый прилив. Волны звучат в голове ударами капель в пещере — выразительный клацающий стук среди могильной тишины и хаоса.

— Флоренс! Я хочу сказать…ты был прав! Но твои методы…

— Либо мы делаем все возможное, либо — ничего! Я не хотел никого убивать, но Вернер предал меня! Мира?

— Да.

— Существо на Морохе не позволяет никому трогать Длану, потому что телепортаторы — не менее мощная сила, чем она сама. Парадокс — сверхсущество создает камень, который не может поднять и перестает быть сверхсуществом. Значит, становится подвластным смерти. Если войти в физический контакт с Дланой, начнется резонанс, который разрушит ее структуру! Я слишком поздно это понял…

Спотыкаясь, Соловейчик бежит по лестнице прочь от сгустка чистой энергии, в который обращается станция.

Притяжение слабнет. Ослепительный плотный свет выталкивает на мгновение тьму из космического омута. Ударная волна, последовавшая за вспышкой, отбрасывает Миру к стальной решетке. Больно обжигает затылок.

Прежде чем открыть глаза, она слышит шум океана. Ветер поднимает соленые брызги, несущие по песчаному насыпному берегу запах йода и водорослей.

Мира приподнимается на локтях.

Бледнеющая Луна уступает место утреннему свету, и небо, догорающее последними бледными звездами, неспособными тягаться со светом фонарей, затягивает мягкой пеленой.

Широкая розовато-сизая алмазная твердь давит тишиной, с которой борется вязкий и пенистый океан в союзе с дыханием и сердцебиением. Бледный кремовый песок контрастирует с синей глубиной Атлантики.

Предрассветный час стирает невообразимо разнообразное мировое уродство.

— Сколько тебе нужно жертв? — спрашивает Мира у холодного неба.

Но небо молчит.

И тогда Мира плачет, беззвучно сотрясаясь всем телом. Единственная мелодия утра — щебетание птиц, летящих над Светочем клином.

12

Жара льется с неба струями расплавленного металла. Горизонт застилает мутная дымка. У Риона по вискам катятся капельки пота. Натянутые до предела нервы разом превращаются в вялую бахрому, и, не замечая ничего вокруг, не желая ни видеть, ни слышать, он плетется в Фаль, потихоньку тлея изнутри.

В мнимом спокойствии, в сонном оцепенении. Пространство и время сливаются в непрерывное целое. Рион машинально переставляет ноги. Мотаясь, словно пугало, по пустоши движется сломленное ничто.

Его захватывает вера в предопределенность и мысль, что исход всего решен — от начала до конца, от рождения Вселенной до последнего вдоха наблюдателя. Осталось просто принять происходящее и ждать смерти или думать, что умер уже давно.

— Но если она справится, — говорил он, — пусть…пусть она справится. Тогда одной из бесчисленных реальностей мы будем вместе…там не будет войны…все будет по-другому…но не здесь, не в этой жизни, где нельзя повернуть события вспять…почему нельзя? почему? почему?

Рыжие пустоши остаются позади, начинаются Плодородные луга, становится прохладнее, песок больше не забивается в глаза и уши. К вечеру на горизонте показывается Фаль, щит над которым уничтожил импульс.

Рион входит в город и сразу ловит беспокойные взгляды, слышит шепот за спиной. Гехенцы продолжают жить в страхе. Никто до конца не верит, что пришельцы не вернутся, украдкой говорят, что щит опустили из-за нехватки энергии, и в любую минуту могут налететь дроны. У каждого под рукой заточка, которая никак не поможет спасти жизнь, но является знаком того, что без боя никто не сдастся.

После полумрака толпящихся улиц центральная площадь кажется просторной и светлой. Рион подходит к дворцу и называется стражникам. Его впускают.

— Очень рады, что вы вернулись, Рион! — говорит Иваз. — Вы, наверно, очень устали. Вас проводят в покои. Отдохните, поешьте… — Он окидывает его взглядом. — Переоденьтесь. А потом королева вас примет! Раеда хочет создать регулярную армию, флот, и назначить вас командующим войсками вместо Беркана Разуса! — Он подмигивает и чуть склоняет голову. — Но это пока секрет.

— А Разус?

— Казнен по обвинению в измене. Но не принимайте близко к сердцу. Это не бросит на вас тень.

— Пожалуйста, не надо. Я не хочу.

Иваз искоса смотрит на него.

— Ну конечно хотите! — нажимает он. — Рион, вам оказывают огромную честь! Вы не вправе отказываться!

Иваз приказывает мальчику-слуге отвести господина в комнаты. Борясь с желанием развернуться и уйти обратно в пустыню, Рион поднимается по трехмаршевой лестнице, без интереса осматривая портреты бывших монархов, их благородных жен, сестер, братьев, детей и иже с ними.

Мальчик подводит к двери, кланяется и убегает.

Покои относительно небольшие. Светло-голубые припыленные стены, кровать с балдахином цвета морской волны, окно закрывают плотные занавески. На банкетке лежит свернутый темно-зеленый халат, какие носят члены королевского совета.

Справа от кровати висит портрет сестры Раеды — Эолы. На картине она стоит в полуобороте в желтом свободном платье на темном фоне. Во вьющиеся белоснежные волосы вплетены мелкие полевые цветы. Нежная, как растения с лугов, так похожа на…

Прекрати.

Напротив кровати — белый туалетный столик с большим круглым зеркалом, на нем — продолговатая фарфоровая ваза. Рион берет, взвешивает ее в руке и ставит назад. Потом оборачивается, снова берет и, яростно крича, с размаху бросает в стену, попадая рядом с портретом. Мелкие осколки разметает по полу.

Он выдыхает, поняв бессмысленность поступка.

Можно ломать, крушить, метаться, но отметины, оставленные в душе, — несмываемы. Согласиться со смертью нельзя, но притерпеться к боли — возможно. Привязанность ослабеет со временем, Рион это знает, но признать это знание не может, впрочем, как и сказать отражению в зеркале: ты не виноват, это фатум, хватит издеваться над собой.

Между кроватью и окном — дверь, ведущая в белую ванную комнату, с огромным зеркалом, целиком занимающим стену.

Рион снимает превратившуюся в хлам одежду. Быстро искупавшись, разбирает тряпичную сумку, достает дневник и ложится на кровать.

«Я пропустил несколько декад в записях и уже не знаю, какой сегодня день. По моим подсчетам, мы почти два месяца в этих проклятых мокрых болотистых джунглях и все еще не нашли город. Влажно, душно, каждый день идет ливень, мы в самом центре циклона, ноги по щиколотку проваливаются в землю, постоянно приходится прорубать дорогу через непролазные заросли. Ничего нельзя есть, ни к чему нельзя прикасаться.