Я тебя заберу (СИ) - Коваленко Марья (Мария) Сергеевна Solazzo

— Да, — кивает Анастасия. — Он поддерживал меня, сочувствовал... Был таким заботливым и внимательным...

— Что вы решили согласиться на аферу, в результате которой пострадает ваш муж? — Нужно быть спокойнее, но не получается.

— Я ничего не знала. Даже не догадывалась. — Она смахивает с уголков глаз блестящие капли. — В тот момент я думала лишь о себе. О том, что не удержу Марка никакой верностью и никаким ребенком. Он уйдет, а я останусь с малышом от совершенно незнакомого мужчины. От донора, — вырывается у нее с презрительной усмешкой. — От человека, который сдает свою сперму ради заработка.

— И вы предложили Борухову...

— Нет! Вадим сам предложил свою помощь. И пообещал не вмешиваться, если Марк примет этого малыша и захочет сохранить брак.

— Это же безумие! — Даже не знаю, жалеть ее или крутить пальцем у виска.

— Он был очень заботлив со мной. После холодного Шаталова это казалось таким непривычным и искренним.

— Ради этого вы потребовали у Марка новую клинику. И договорились с Савойским о небольшой услуге. — Закрываю лицо руками.

Все фрагменты головоломки на месте. Только голова гудит, а на душе городская свалка. С воронами, вонью и серыми тучами.

Я хотела получить информацию. Ее оказалось чересчур много.

— Отчаяние — страшная штука. Я наделала слишком много ошибок, — признается Шаталова.

— Да... — С трудом отрываю ладони от лица.

— Я так сильно хотела удержать его...

— Но сюда вы зачем приехали? От меня что понадобилось? — Кошусь на часы.

От наших тридцати минут остались считаные секунды.

— Не поверите... Я до сих пор думала, что у нас еще есть шанс. Готова была на коленях вымаливать прощение. — Анастасия улыбается. Без издевки, без грусти. Это какая-то совершенно сумасшедшая, блаженная улыбка. — Надеялась, что два года вместе будут значить для Марка хоть что-то.

— А теперь? — Я совсем ничего не понимаю.

— Не знаю, что было между вами, но вы его любите. Все еще.

Ее слова звучат спокойно. В тоне ни вопросов, ни сомнений. И я дергаюсь как от удара током.

— Только не спорьте! — Анастасия взмахивает рукой именно тогда, когда я собираюсь сказать «нет». — Я поняла. Увидела. Он тоже рано или поздно поймет. Так что у меня нет шансов.

— Если вы так посчитали из-за дома, то это просто защита! Ничего больше. — Голос так хрипит, что сама себя с трудом слышу.

— Я не видела Марка уже две недели. Всю информацию о больнице, о том, что муж здоров, получаю от секретарши. — Шаталова открывает сумочку, достает оттуда какую-то папку и протягивает ее мне. — Это согласие на развод. Адвокат сказал, что нас с Марком смогут развести за два месяца без проволочек.

— Вы это делаете из-за меня? — В груди ком.

— Хотя бы вас он не будет называть чужим именем во время секса.

Так и не дождавшись, что я возьму документы, Шаталова кладет их на журнальный столик и встает.

— Если бы вы знали, как больно слышать это... Лиза. — Последнее слово она произносит с придыханием, копируя Марка.

Однако мозг по-прежнему отказывается понимать хоть что-то. Словно на экране телевизора, я наблюдаю за уходом своей гостьи. Слышу ее слова у порога: «Берегите его». Или «Берегите их». Не двигаясь, сижу на диване. Мысленно здесь и одновременно где-то далеко.

Пока в дом все с тем же «Лиза!» не влетает его владелец.

Глава 36. Острые грани

Чувства и равнодушие ранят одинаково.

— Лиза! — Второй крик такой громкий, что закладывает уши.

Чтобы не оглохнуть, зажимаю их руками. Пытаюсь справиться с той лавиной, что несется внутри. Но другая лавина, горячая, мощная, подхватывает меня с дивана и вжимает в каменную грудь.

— Ну почему ты такая упрямая?! — Шаталов сам забрасывает мои руки себе на плечи и с шумом выдыхает. Уже без нежности, как на крыльце, а со злостью.

— Я не разрешала тебе входить в дом.

От близости Марка в душе будто какие-то тросы лопаются. Звякают как порванные струны. Бьют острыми краями о грудину. Царапают.

Еще недавно все было так просто. Раскаявшаяся жена, глухое отчаяние и горькое прошлое — чужое, постороннее. Переступить и пойти дальше. А сейчас я загибаюсь от жара. Немею от признаний, прозвучавших в этой комнате несколько минут назад.

— Ты можешь убраться?! — Привычная картина мира плывет перед глазами, расползается цветастым пятном. За ним уже мелькает что-то непонятное. — Прямо сейчас!

Дергаюсь, пытаясь вырваться. Изо всех сил луплю Марка по плечам. Вкладываю в удары всю свою ярость.

Больше всего на свете хочу, чтобы оставил в покое. Не могу я быть рядом с ним. Ломает от этой непрошеной заботы и от того, что сказала его жена.

— Понятия не имею, откуда Настя узнала, что ты здесь. Охрана не должна была говорить тебе о ее визите. — Марк принимает удары и не двигается. Гладит меня по спине и дышит... быстро, рвано. — Уволю всех на хрен. Сегодня же! К чертовой матери!

— Этот Борухов... Он просто исполнитель. Твоя жена сказала не «он», а «они». — Пытаюсь ухватиться хоть за одну связную мысль. Запрещаю себе думать о странных намеках Анастасии. — Это те рейдеры, о которых ты рассказывал?

— Лиза, я работаю над этим.

— Значит, все подтвердилось... — Бью сильнее. — Сколько еще ты собирался держать меня в неведении?! На какой срок мы застряли в твоем доме?

— Тебе и Глебу ничего не угрожает.

— Те люди... Они хотели нас похитить? — На миг замираю. — Ты говорил, что Глеб будет под прицелом. Что именно им было нужно?

— Я бы не позволил, чтобы с сыном или с тобой что-нибудь случилось.

— То есть... это был бы даже не шантаж? И не выкуп?

Правда доходит до меня медленно. Ужас питоньими кольцами обхватывает грудную клетку и шею. Сжимает, душит. Мешает сделать вдох или сказать хоть слово.

— Забудь! Я никому не дам вас с обиду.

— Зачем мы только встретились снова! — вырывается из груди со стоном.

Ноги подкашиваются. Я повисаю на мужских руках. Больше не боюсь и не сопротивляюсь.

— Если бы я хоть догадывался, что встречу тебя снова...

Марк и не пытается удержать на лице свою привычную равнодушную маску. Каждая черточка кричит о том, как ему сейчас плохо. Желваки выделяются сильнее обычного.

— Видеть тебя не могу! Знать не хочу! — Трясусь от страха за Глеба и чего-то еще... забытого, неправильного. Дрожу гораздо сильнее, чем дрожала в квартире.

— Если бы я знал о сыне... — Руки мнут меня жестче. Вжимают в горячее, твердое тело. Оставляют пылающие дорожки на коже.

— Сволочь! — Целую его.

Осознаю, что никакой это не аффект. Сегодня точно! И все равно не могу остановиться.

— Настя не ошиблась?

Марк срывает с меня жакет. Подхватывает на руки, заставляя обвить ногами его бедра. Требовательно, словно имеет на это право.

— Мерзавец! — делаю вид, что ничего не слышу. Зарываюсь пальцами в короткую мужскую гриву. Царапаю кожу.

С ума схожу от того, как хорошо. Впервые за этот проклятый день. За всю неделю. От кайфа даже страх отпускает. Был, и нету! Проклятая магия Шаталова.

— Любишь меня? — Подлец целует так жадно, будто душу хочет вытянуть. — Все еще любишь?

— У тебя фантазия разыгралась! Это, наверное, у вас семейное! — Я дергаю верхнюю пуговицу рубашки и впиваюсь в его шею.

Вкусно! Дико вкусно! Ничего общего с другими. Ни малейшего сходства.

— Фантазия, значит? — Марк задирает голову, подставляясь еще сильнее. — У меня сейчас еще и крыша поедет!

— Мне пофиг. Понял? — Провожу языком вдоль вены. — Пусть едет!

— Сте-р-рва, — рычит как раненый зверь. — Моя!

— Ты свою потерял! Еще девять лет назад. — Прикусываю колючий подбородок и, отстранившись, смотрю в глаза.

Все так остро. Больно. Плакать хочется от его близости, белугой выть.

— Лиз... — Шаталов тяжело сглатывает.

— Почему, Марк?

За ребрами все замолкает. Я никогда не спрашивала о прошлом. Даже не думала спрашивать. Верила, что быльем поросло. А сейчас вопросы сами слетают с губ: