Долгая дорога к дому - Алексей Ефимов

— И ты стал воином?

— Да. Ты думаешь, туда идут те, кто хочет защищать родину? Есть и такие, но они плохие бойцы. Знаешь, что говорил мне мой командир? "Я убиваю за родину не потому, что люблю её, а потому, что люблю убивать". Прирожденный воин — это прирожденный убийца, хищник. Мы все хищники. Ваш народ произошел от обезьян. Мой — от зверей, которых вы назвали бы леопардами и наше сходство с людьми — лишь доказательство мощи эволюционной конвергенции. От предков нам достались лишь глаза… и часть души. Я пытаюсь сдерживать её… но это тоже я.

— Она проснулась после того, как ты убил?

— Нет. Меня всегда тянуло к жестокости. В детстве у меня были совершенно дикие фантазии… хорошо хоть, мне хватало ума держать их при себе. А подростком я выдумывал и рисовал всякие пыточные машины, и у меня неплохо получалось. Когда мой учитель увидел один рисунок, то сказал, что такая машина работала бы, и очень эффективно. Он знал, о чем говорил — он учил нас… ну, это неважно. Я чуть не сгорел со стыда… наверное, с тех пор я и начал следить за собой. После первого убийства мои нервы просто звенели… ну, не только нервы. В конце концов, я пошёл к знакомой девчонке, наговорил ей массу всяких нежных слов… А потом… Мы целую неделю ходили ободранные и искусанные, особенно я. Над нами смеялись… но беззлобно.

— Это была та, которая потом заколола соперницу?

— Да. Она. Я думаю, что на сегодня нам хватит откровений, а? Ты не хочешь помочь мне в уборке?

6.

Два дня в Байгаре пролетели незаметно. Элари быстро привык к городу и порой ему казалось, что он живет здесь уже очень давно. Столица файа была не очень велика — он мог пересечь её пешком в любом направлении самое большее за полчаса. В ней жило шестьдесят тысяч файа — и десять тысяч людей. Элари ни с кем из них не познакомился — пока ему хватало Суру и своих впечатлений. Друг подарил ему новую одежду — зеленую тунику, точно такую же, какую он носил в Си-Круане. Элари истерически рассмеялся, но принял подарок. Новые, хорошо пригнанные к его ступням сандалии обрадовали его гораздо больше — ему уже надоело ходить босиком. Как приятно было шагать, не думая о том, куда ставить ногу!

Когда детская радость Элари по поводу подарка прошла, он понял, что ему… становится скучно. Не плохо — еда, наполовину состоявшая из даров моря, была куда лучше прежней, а бытовые неудобства мало его трогали. В деревне он месяцами спал на голой земле и не особенно страдал от этого. Но он не знал файлина, языка файа — пробовал учить, но Суру оказался неважным учителем — и потому чувствовал себя глухонемым. И, кроме языка, всё было слишком знакомо — постоянный тяжелый труд, тот же строй, почти та же архитектура…

Но под этой скукой прятались свои странности. Через дворы, вдоль каждой улицы, шли туннели, в которых днем и ночью шумела соленая грунтовая вода — они исполняли функции дренажа, канализации и мусоропровода одновременно. Впервые увидев едва прикрытое широкое жерло, ведущее в такой туннель, Элари чуть было не шарахнулся — свались он туда, он пропал бы бесследно.

Он сразу вспомнил рассказы Суру о тайной полиции — эта подземная система была буквально создана для убийц. Стоило сбросить труп в одну из неприметных дыр — и вода вынесет его далеко за город, в море, где прожорливая живность уже через сутки обгложет его до костей. С недавних пор он очень не любил подземелий, а это особенно ему не понравилось. Он мало что знал о системе этих туннелей, но они выглядели старыми — так же как пристань, как мол. Что было здесь раньше? Почему весь город был срыт и отстроен заново?

То, что уцелели лишь подземные или чрезвычайно массивные сооружения, привело его к ещё более невеселым мыслям — он начал, наконец, понимать, что это за город. Не просто вместилище для избыточного населения, ради отвода глаз названное столицей. Нет — нечто, чем в случае крайней нужды можно пожертвовать, чтобы спасти основное. Сначала Си-Круана, потом Байгара… Файа были очень расчетливы — они предусмотрели даже вероятность катастроф… но Элари надеялся, что всё это — лишь его домыслы.

7.

Утром третьего дня их, наконец, пригласили к правителю, — но не в его резиденцию на окраине, а за город, в старую цитадель Байгары. Туда пришлось идти пешком, но Элари был только рад этому. Старинная парадная дорога была очень широкой и ему нравилось шагать по ней.

Когда они поднялись на плато, ему предстала уходящая вдаль бескрайняя открытая равнина — поразительное зрелище полной черноты. Сплошной покров аспидно-черной щебенки был здесь столь плотным и блестящим, что казался прикрытой битым стеклом бездной. Ни единой былинки не росло здесь, ни ящерица, ни насекомое не нарушали мертвой неподвижности равнины, лишь столбы и вихри нагретого воздуха поднимались над ней, причудливо дробя лучи солнца, и пустынные призраки — огромные и едва заметные или маленькие, словно бы слепленные из густого тумана — колыхались, дрожали и кланялись над развалами мертвых камней. В них черные глыбы, словно плавясь, сами принимали зыбкие, струящиеся очертания.

Щебнистое плато переходило в такие же откосы, а те — в низкие горы, словно отлитые из мутного гагата — но и горы тут расступались. Усыпанное блестящим щебнем плато тянулось до самого горизонта. Там, неожиданно далеко, посреди колоссальных естественных ворот, высилась восьмиугольная крепость из черного базальта. Она казалась ещё больше на фоне бескрайних просторов пустыни Темраук. Отсвет этих черных пространств лег на небо и его потускневшая синева приняла страшный железный оттенок.

Элари решил, что строители крепости думали больше о внешних эффектах, чем об надежности — в совсем близких горах ей было бы самое место, но тогда она не производила бы и половины этого впечатления. Сначала ему показалось, что крепость безмерно велика, что она высится не у горизонта, а за горизонтом, словно огромная гора, но иллюзия быстро рассеялась. Её строили с расчетом лишь на эстетическую мощь — вогнутые, без зубцов, стены, наклонные сверху и снизу, далеко выступающие прямоугольные башни и одна гигантская пирамидальная башня в центре, опоясанная острыми ребрами отклоненных наружу уступов. Её острая черная вершина зловеще вонзалась в нежную синеву небес.

Когда они подошли ближе, Элари услышал шум воды — она рушилась с плотины скрытого за твердыней водохранилища, текла каскадами в восьмиугольном рве, и исчезала в подземных туннелях. Сама крепость была не столь велика, как ему показалось, но всё же огромна — её стены вздымались метров на тридцать, а центральная башня — на все сто пятьдесят. Громадные глыбы были пригнаны столь искусно, что всё сооружение казалось единым монолитом.

Вогнутый внутрь массив ворот с острыми выступами сверху и снизу угрожающе нависал над головой. Между ними на камне был выбит барельеф — громадный, бдительно открытый глаз с файским вертикальным зрачком. Он пристально всматривался в невидимый отсюда простор моря и сами ворота почти терялись под ним.

Элари осторожно пересек узкий каменный мост без перил — глубоко под ним, в мрачной темноте рва, похожего на ущелье, ядовитая даже на вид соленая вода бурным потоком обмывала стены, и, закручиваясь тугой спиралью, исчезала в жерле шахты с каким-то мерзким, чавкающим громом. Его плечи невольно передернулись от отвращения.

Ворота впечатляли. Не из стали и не из дерева, а каменные — две монолитных плиты, каждая размером с небольшой дом и толщиной метра в два. За ними открылся громадный — во всю высоту стены — и длинный, доходивший до центральной башни зал. Элари был буквально раздавлен — он ещё не бывал в таких больших помещениях. Толстенные — два его роста в поперечнике — колонны подпирали столь же массивные балки плоского потолка и широкую, с могучим перекрытием, галерею на половине высоты почти темного зала — смутный свет пробивался откуда-то из-за колонн, словно из иного мира. Он мертвенно отблескивал на древней резьбе и почти не падал вниз — его спутники казались юноше таинственными зыбкими тенями. Впереди, в конце зала, поднималось что-то массивное — то ли алтарь, то ли трон, то ли целое здание.

Элари ожидал чего-то необычайного, какого-то тайного откровения, и был разочарован очень сильно, когда они свернули вбок и через тяжелую стальную дверь вышли в залитый ярким солнцем пыльный двор, мощеный каменными плитами. Слева, по внутренней стороне стены, тянулись террасы жилых комнат, таких же пыльных и явно пустых. Справа громоздилась центральная башня, такая огромная, что её уже нельзя было охватить взглядом — она казалась просто стеной, ограждающей внутренний двор. Вход в неё, как обычно в крепостях, был с другой от наружных ворот стороне и им пришлось пройти полдвора, в котором застоялась пыльная духота. Никто не попался им по пути.