Туманы Авалона - Мэрион Брэдли

И вновь Игрейна осталась одна, комнату заливало солнце, и блестела морская гладь, а внизу, во дворе, звенели голоса и смех Моргаузы и ее маленькой дочки.

Игрейна глубоко вдохнула и спокойно допила вино. На пустой желудок, после долгого воздержания от еды, напиток ударил ей в голову, одурманивая пьянящей радостью. Молодая женщина тихонько спустилась вниз ждать вестей, что непременно воспоследуют.

Глава 7

Все началось с того, что домой вернулся Горлойс.

Все еще опьяненная радостью видения – и во власти страха, ибо до сих пор ей даже в голову не приходило, что Вивиана может умереть, – Игрейна ожидала чего угодно, только не этого: магической вести об Утере или сообщения о том, что Горлойс погиб и она свободна. Появление самого Горлойса, покрытого слоем пыли, изголодавшегося, хмурого, вновь заставило Игрейну усомниться: а не самообман ли ее видение или, может статься, обольщение нечистого?

«Ну что ж, если и так, в этом тоже есть благо, это значит, что сестра моя жива, и то, что мне о ней привиделось, это лишь иллюзия, порождение моих собственных страхов». Так что молодая женщина спокойно поздоровалась с Горлойсом, заготовив для мужа угощение, и баню, и чистую сухую одежду, и одни лишь приветные слова. Пусть, если хочет, считает, что она раскаялась в своей резкости и пытается вновь снискать его милость. Игрейну больше не занимало, что Горлойс думает и как поступает. В ней не осталось ни ненависти, ни обиды на первые годы горя и отчаяния. Страдания подготовили ее к тому, что неминуемо случится. Она подала мужу снедь и питье, позаботилась о том, чтобы должным образом разместить его людей, а от расспросов воздержалась. Ненадолго она привела Моргейну – умытую, причесанную, на диво хорошенькую, девочка поприветствовала отца, присев до полу, и Изотта унесла ее в постель. Горлойс вздохнул, отодвинул тарелку.

– Мила, ничего не скажешь, да только уж больно похожа она на дитя фэйри, тех, что живут в полых холмах. Откуда в ней эта кровь? В моем роду ее нет.

– Но в жилах моей матери текла древняя кровь, – объяснила Игрейна, – равно как и в Вивиане. Думаю, ее отец был из народа фэйри.

Горлойс неуютно поежился.

– И ты даже не знаешь, кто был ее отец: правы были римляне, покончив с этим народом! Вооруженного воина я не боюсь – его можно зарубить; зато боюсь подземного народца с их заколдованными кругами и с их угощением, что налагает чары на сто лет, и с их эльфийскими кремневыми стрелами, что летят из тьмы и бьют без промаха, так что даже исповедаться не успеешь, и душа твоя идет прямиком в ад… Дьявол создал их на погибель христианам, и, думается мне, убивать их – труд, угодный в глазах Господа!

Игрейна подумала о целительных травах и снадобьях, которыми женщины народа фэйри оделяли даже своих завоевателей, о ядовитых стрелах, с помощью которых добывают дичь, которую иначе никак не возьмешь; о собственной своей матери из рода фэйри и о неведомом отце Вивианы. А Горлойс, подобно прочим римлянам, хочет покончить с этим простодушным народом во имя своего Бога?

– Ну что ж, – произнесла она. – На все Божья воля, сдается мне.

– Пожалуй, Моргейне следовало бы воспитываться в монастыре среди монахинь, чтобы великое зло, унаследованное через эту твою древнюю кровь, не осквернило ее душу, – размышлял между тем Горлойс. – Когда девочка подрастет, мы об этом позаботимся. Один святой человек однажды рассказывал мне, будто в жилах женщин течет кровь их матерей; так уж оно повелось со времен Евы: что у женщин внутри, ребенку женского пола не преодолеть, ведь женщина – сосуд греха. А вот сын наследует отцовскую кровь, точно так же, как Христос создан по образу и подобию Господа, Отца его. Так что, Игрейна, если у нас родится сын, можно не опасаться, что и в нем проявится кровь древних бесов из подземных пещер.

Молодая женщина вспыхнула от гнева, но тут же вспомнила о своем зароке не сердить мужа.

– И на это тоже Божья воля. – Игрейна помнила – даже если сам Горлойс об этом позабыл, – что муж никогда больше не коснется ее так, как мужчина касается женщины. Так что какая ей разница, что он говорит и как поступает. – Расскажи, что привело тебя домой так неожиданно, о супруг мой.

– Утер, а кто ж еще! – фыркнул Горлойс. – На Драконьем острове, что близ монашеской обители в Гластонбери, устроили пышную коронацию – в толк не возьму, как это священники терпят такое у себя под боком, ибо языческое это место, там поклоняются Увенчанному Рогами, владыке лесов, и разводят змей, и прочие глупости вытворяют, каким в христианской земле не место. Король Леодегранс, владыка Летней страны, на моей стороне и отказывается заключать союз с Утером. Леодегрансу Утер по душе ничуть не больше, чем мне, но объявлять войну Пендрагону он сейчас не станет; не должно нам грызться промеж себя, в то время как на восточном побережье собираются саксы. Если этим летом еще и скотты нагрянут, мы окажемся все равно что между молотом и наковальней. А теперь вот Утер прислал ультиматум: я должен поставить своих корнуольцев под его знамена, или он придет с войском и принудит меня силой. Вот я и вернулся: буде возникнет нужда, мы можем удерживать Тинтагель до скончания века. Однако ж я предупредил Утера, что, ежели он только ступит на землю Корнуолла, я дам ему бой. Леодегранс заключил с Утером перемирие до тех пор, пока из страны не вышвырнут саксов, а я вот не стану.

– Во имя Господа, что за безрассудство! – воскликнула Игрейна. – Леодегранс прав: если все воины Британии объединятся, саксам ни за что не выстоять! А пока вы ссоритесь промеж себя, саксы смогут атаковать по одному герцогству за раз, и очень скоро вся Британия станет поклоняться Богам в обличии коней!

Горлойс отодвинул прибор.

– Не думаю, чтобы женщины разбирались в вопросах чести, Игрейна. Ступай в постель.

Молодой женщине казалось, будто ей и дела нет до того, как обойдется с нею Горлойс, будто ей уже все равно. Но к отчаянной борьбе Горлойсовой гордости она готова не была. В конце концов он снова избил жену, ругаясь на чем свет стоит:

– Ты наложила заклятие на мою мужскую силу, проклятая ведьма!

Утомившись, Горлойс уснул. Игрейна лежала рядом, не смыкая глаз, и тихонько плакала: синяки на лице пульсировали болью. Итак, вот ей награда за кротость – такая же самая, как за недобрые слова! Вот теперь она имеет все основания ненавидеть мужа, в какой-то мере она даже испытала облегчение: питая отвращение к Горлойсу, она не терзалась более угрызениями совести. Внезапно она исступленно взмолилась про себя: пусть Утер его убьет!

На следующее утро с первым светом Горлойс ускакал прочь, взяв с собою всех своих людей, за исключением разве что жалкой полудюжины воинов, оставленных защищать замок. Из разговоров, услышанных в зале, Игрейна поняла, что муж ее намерен устроить засаду воинству Утера там, где армия спустится с холмов в долину. И все это – ради его так называемой чести, Горлойс готов лишить Британию ее короля и оставить землю нагой, точно женщину, на растерзание саксонским насильникам: а все потому, что он как мужчина не в силах удовлетворить жену и опасается, что Утер с этим делом справится лучше.

Горлойс уехал, и вновь потянулись дождливые, безмолвные дни. Ударили первые морозы, снег запорошил болота, туманная дымка затянула окрестности: разглядеть хоть что-нибудь удавалось лишь в самые ясные дни. Игрейна с нетерпением ждала новостей: она чувствовала себя, точно барсук, замурованный в норе.

Зимнее солнцестояние. Утер говорил, он придет к ней на зимнее солнцестояние… и теперь молодая женщина размышляла про себя, не приснилось ли ей все это. Осенние дни тянулись бесконечно, темные, холодные; Игрейна начинала мало-помалу сомневаться в видении и, однако же, знала, что любая попытка повторить этот опыт, чтобы увериться доподлинно, ничем ей не поможет. В детстве ее учили, что не следует попадать в зависимость к магическому искусству. Колдовство позволяет отыскать в темноте искорку света, так она и поступила, однако нельзя допускать, чтобы магия стала чем-то вроде детских поводков – иначе человек совсем ходить разучится и шагу ступить не сможет без указания свыше.

«Я никогда не умела рассчитывать на свои силы», – горько думала Игрейна. В детстве она во всем полагалась на Вивиану, не успела она повзрослеть, как ее уже выдали за Горлойса, и молодая женщина решила, что во всем следует поступать по указке мужа, а в его отсутствие то и дело обращаться за советом к отцу Колумбе.

И теперь, зная, что ей в кои-то веки дана возможность научиться думать самостоятельно, Игрейна ушла в себя. Она наставляла дочь в искусстве прядения, начала учить Моргаузу ткать разноцветное полотно, пополняла запасы кладовых, ибо все шло к тому, что зима выдастся более холодная и долгая, чем обычно, и жадно прислушивалась к обрывкам новостей, что приносили с ярмарки пастухи или странники, однако с наступлением зимы в Тинтагель почитай что никто и не заглядывал.