Магнолия - Валентин Шатилов

«Ничего. Прорвемся. Тебе, конечно, тяжелей. Я-то всего лишь меж двух огней оказался. Между двумя организациями попался, затеявшими свару: между вашей, суперовской, и военной машиной. А ты, похоже, со своей физиологией — меж многих огней… Значит, появление у себя новых свойств ты контролировать никак не можешь? А знаешь, детка, у меня создалось впечатление, что свойств этих у тебя побольше будет, чем у Виктора и его компании. Они, я так понял, могут в основном три вещи: мгновенно перемещаться в пространстве, принимать каким-то неведомым образом облик других и, третье — воздействовать чем-то — неким полем, что ли — и затормаживать жизнедеятельность обычных людей почти до уровня клинической смерти. Для боевой единицы и этого более чем достаточно. Но ты явно выходишь за эти пределы. Может, и правда — ты, как Виктор выразился, недоделок? Но только не в том смысле, как он это понимает. Не недоделок очередной боевой единицы, а недоделок чего-то нового? Существа более высокого порядка? А, девонька? Кто теперь скажет — что у вашего создателя на уме было? Ты ведь, кажется, не подчиняешься командам пресловутого всемогущего Пульта? Я правильно понял?»

— Да вроде… — неуверенно согласилась Магнолия. И съеживаясь, добавила: — Не знаю. Я их совсем не слышу, этих команд…

«Девонька моя! Дорогая! Это ж дает тебе шанс! А может, и не только тебе. Да — не только! Слушок был одно время, что Петька Горищук вашей пятидесяткой не ограничился, что еще одна партия была. И есть. Где-то в совсем уж секретной лаборатории. Чуть ли не в центре какой-то горы… И там-то уж настоящие волшебники. Эх, деваха дорогая! Нам бы, как говорится, только ночь простоять да день продержаться, а там, глядишь, выяснится что-нибудь пользительное. Про вас, детишки мои, или про ваш зловредный Пульт».

— Ночь и день? — с удивлением переспросила Магнолия.

— Ну это поговорка такая, — разъяснил Доктор, растягивая губы в довольной улыбке. И тут же охнул, прикрываясь рукой.

— Осторожно! — запоздало воскликнула Магнолия.

Бедный Доктор! Чтоб хоть как-то отвлечь его, она пожаловалась:

— Непонятно все-таки. Почему нас только пятьдесят? Ну или сто? Если где-то, как ты говоришь, есть еще секретная лаборатория. Почему такое ограниченное число? Почему сам-то ты не сделаешь себе тоже войско? Чтоб никакие военные тебя не могли колотить.

— Детонька, дорогая, что ты! — всплеснул ладошками Доктор (как-то так всплеснул уютно, по-домашнему, что Магнолия даже прыснула в кулачок). И мысленно продолжил:

«Да ведь такое действо еще никогда, нигде в мире, ни одному человеку не удавалось. Ваш творец первым был. И что-то мне кажется — последним. Секретность — секретностью, но, по всему видно, наши приятели в погонах так и не смогли ничего понять в его записях. А то бы, и правда, стояло б сейчас вокруг нас еще одно войско молодцов наподобие Виктора. Только под командованием золотопогонных вояк. То-то бы они славно задрались!»

И в такой восторг привела Доктора такая перспектива, что он прямо закашлялся от смеха, прижимая окровавленный бинт к губам.

Надо же — такой хороший, добрый человек — а смеется, представляя, как люди избивают друг друга… Нет, тот, кто их создал, — он бы не смеялся. Он был настоящим человеком.

А Доктор уже не смеялся — он объяснял: «В том-то и фокус, детка, что создать нечто живое из неживого при нынешнем уровне науки практически невозможно. Уже только для этого надо быть не знаю каким гением. И вдвойне гением надо быть, чтобы сделать не просто живое, но — человека. Венец природы, понимаешь! А ваш-то, Горищук — он, получается, должен был быть даже не вдвойне гением, а втройне: мало того, что вас, человеков моих разумных, насоздавал, так ведь еще и с какими-то, понимаешь, совершенно невероятными свойствами!»

— И что? — недоуменно спросила Магнолия, чувствуя подвох. — Разве он не был втройне гением?

— Не был! — сморщился Доктор.

«Не был он трижды гением, Петька Горищук! Ну не был. Он прикладник был, скорее, но не теоретик. А такую штуковину, как ты, девочка моя, просто так — за здорово живешь — конструированием, перебором вариантов — не получишь. Нет. Здесь нужно для начала разработать новую научную дисциплину — да и не одну! — новую физику, новую биологию, новую физиологию человека… И только потом уж можно приступать к технологической проверке всех этих новых наук. Да на это не одно поколение первоклассных ученых нужно! И то — неизвестно еще, получится ли… А у него — раз, понимаешь, и целое супервойско! Нет, детка, не клеится все это так».

— А как клеится?

«Как? Да вот так, что создать вас Петька мог только по чужим, уже готовым технологическим разработкам — по чертежам, образно говоря. Только в этом случае. Я много думал — и другого варианта, ты уж извини, не придумал. Хотя, конечно, при этом варианте положение только еще больше запутывается: если вас не Горищук придумал, то кто? Мы ж только что доказали, что такого человека, который мог бы подкинуть Горищуку чертежи ваши, — такого просто не может существовать в природе… Ну, в самом деле — не пришельцы же их ему подкинули? Я лично ни в каких пришельцев не верю — так что?!»

Доктор развел руками — в том числе и той, которая сжимала левую ладонь Магнолии, — и вид открывшейся этой ладони был столь неожиданным, что он даже выпустил ее из своей руки. Даже, можно сказать, отбросил подальше от себя. Испугался…

Зрелище, и правда, было малоаппетитное.

6

Черная кожа лопнула в нескольких местах, разошлась глубокими трещинами, и лоскуты топорщились над розовато-кровавыми, как свежее мясо, обнажившимися участками ладоней.

Ой, и на второй руке то же самое!

Боли при этом не было никакой. Но уж лучше бы боль — так стыдно, так неловко стало Магнолии! Покраснев, она запрятала противные конечности за спину, прикусила губку.

— Ну, ладно, девочка, что ты… — пробормотал Доктор с таким жалостливым удивлением — просто хоть сквозь землю проваливайся!

И сразу стало так темно-темно. И тихо-тихо… А воздух стал сырой, холодный. И только тихонько: кап, кап, кап…

— Доктор! — шепотом позвала Магнолия.

Шепот вернулся к ней негромким эхом. Ой, откуда здесь возьмется Доктор! Похоже, это какая-то пещера. Подземный грот.

Она осторожно поводила руками в темноте вокруг себя — ничего, пусто! Уж не провалилась ли она сдуру опять в какое-нибудь иное измерение?

Присев на корточки, Магнолия потрогала ладонями землю.

Если это была земля. А это явно было не земля. Холодный, довольно гладкий и ровный камень, чудовищно ледяной на ощупь.

Так. Ну хотя бы есть твердое основание.

Разогнувшись, она сделала несколько неуверенных шагов вперед.

Нет, все-таки очень холодно. Как-то поначалу она даже не придала этому значения, а теперь сырой холод, заполняющий все вокруг, продрал вдруг до костей, и все тело прямо-таки затряслось. Аж зубы заклацали. Или это нервное?

Продолжая идти, она обхватила себя руками, пытаясь хоть чуть согреться, и чуть лоб не расшибла, наткнувшись на стену.

Стена была каменная и очень твердая.

Это столкновение так озадачило ее, что на несколько мгновений даже дрожь прекратилась. Однако, только лишь Магнолия начала шарить ладонями по неровной поверхности стены, дрожь возобновилась с прежней силой. Дергающиеся руки так и стукались о каменные выступы.

Время от времени проверяя прыгающей рукой — есть ли еще слева стена, не повернула ли? — Магнолия двинулась дальше.

Не потеряв направления, она прошла довольно крутой поворот, но дальше произошло непредвиденное — ойкнув, она наткнулась на дверь.

То, что именно на дверь — несомненно: на ровной поверхности присутствовала дверная ручка — и Магнолия за нее тут же подергала.

Безрезультатно. Холодная, вроде как железобетонная, дверная плита, влажно-шершавая на ощупь, не поддалась.

Осторожно переступая вдоль нее, Магнолия нашла край двери — рубеж, после которого начинались неровности стены. Потрогала руками внизу, вверху — насколько могла дотянуться — и со вздохом отступила: ни щелочки не нашлось. Пути дальше просто не было. Оставалось только поворачивать и искать выход в противоположном направлении.

Но Магнолия этого не сделала. По двум причинам. Во-первых, она ясно ощущала, что может выбраться из этого подземелья гораздо быстрее тем же способом, каким попала. Стоило лишь захотеть. И сделать при этом ма-аленькое усилие. Для описания этого усилия слова, которые Магнолия знала, не годились, но — чуть захотеть — и она вернется назад, к Доктору, в яркий, горячий от солнца летний полдень. Магнолия ясно чувствовала направление, в котором следовало возвращаться. Вернее, даже не направление, а некий след, оставленный ею же по пути сюда. Некую тропинку в окружающем мраке. И по этой тропинке в мгновение ока можно было махнуть домой.