Секрет Боттичелли. Загадка потерянных и обретенных шедевров - Джозеф Луцци

нарисованы схематично, что придает центральной части работы плоский незаконченный вид, который дополняется похожей на пугало фигуры слева[306]. Эти небрежные штрихи, выполненные помощниками Боттичелли, выглядят совершенно иначе, чем утонченные, прекрасные, но непропорционально маленькие фигуры Товии и архангела Рафаэля в левой нижней части картины, скорее всего, кисти самого Боттичелли. Картина была заказана и куплена могущественным герцогом Милана. Невооруженным глазом видно, что Боттичелли подсунул ничего не подозревающему герцогу пастиш, выполненный в основном руками своих подчиненных.

Но меценаты эпохи Возрождения восприняли бы это иначе. К 1490-м годам Боттичелли был звездой итальянского мира искусства. Посланец миланского герцога в своем письме назвал его лучшим художником эпохи, «самым превосходным живописцем на полотнах и на стенах». «Его работы выполнены в лучшей манере и обладают мужественностью и идеальными пропорциями», – писал он[307]. Следующим на очереди, писал посланец, был бывший ученик Боттичелли Филиппино Липпи, чьи «работы обладают более сладостной атмосферой, но не думаю, что в них столько же мастерства». Затем шел Перуджино: «Его работы имеют ангельский и очень сладкий характер», за ним следовал учитель Микеланджело, Гирландайо: «хороший мастер по панно и еще больше по стенам. У его работ приятный характер, и он расторопный человек, выполняющий много заказов». Для ценителей вкуса эпохи «aria virile», «мужественный воздух» Боттичелли был гораздо предпочтительнее «dolcezza», «сладости» его современников.

Для герцога миланского и его приближенных наличие нескольких рук, а также визуальная подпись Боттичелли в виде его миниатюрных святых Тобиаса и Рафаэля свидетельствовали о выдающемся положении художника и его боттеги. Мастерская Боттичелли входила в ту избранную группу, которая сумела достичь массового художественного производства раннего модерна, в то время как очень востребованный художник изо всех сил старался удовлетворить спрос на свои работы. Его имя оставалось мощным брендом. Но неровное исполнение «Святой Троицы» также свидетельствовало о том, что художник уже не был таким скрупулезным и целеустремленным, каким был, когда ворвался в ближний круг Медичи со своим редким сочетанием природного мастерства, деловой хватки и трудолюбия. К 1490-м годам молодой художник, который так быстро и решительно воспользовался поддержкой Томмазо Содерини в 1470 году для заказа «Стойкости», своей первой крупной работы, сильно сдал.

Однако вопреки утверждениям Вазари о том, что у него заканчивались деньги, к моменту смерти иль Магнифико Боттичелли находился в хорошей финансовой форме. Два полных десятилетия щедрых и стабильных заказов были необычайно долгим периодом творческой удачи в те нестабильные времена, а Боттичелли, похоже, всегда был осторожен в переговорах о гонорарах. В 1492–1493 годах ему удалось скопить 153 флорина, что примерно соответствует годовому доходу государственного чиновника или квалифицированного рабочего, по тем временам это была огромная сумма денег для человека без иждивенцев[308]. Что особенно важно, отчет показывает, что Боттичелли зарабатывал деньги на живописи, так что он определенно не был проигнорирован или маргинализирован в мире искусства, как предполагал Вазари. Он систематически откладывал деньги и тщательно инвестировал в недвижимость, хотя Вазари ошибочно изобразил его щедрым и расточительным транжирой[309]. Он не был богат, но не был и беден. Другие художники, особенно Микеланджело и Леонардо, получали более высокое вознаграждение,[310]. но поскольку на 70 флоринов в год можно было неплохо прожить с женой и тремя детьми, бездетный холостяк Боттичелли мог более чем комфортно существовать на свои доходы, которые были примерно вдвое больше[311].

Превосходство художника пошло на убыль после смерти Лоренцо иль Магнифико в 1492 году. Папа Иннокентий VIII также умер в том году, создав вакуум власти во всей Италии и особенно во Флоренции. Лоренцо и Иннокентий были близкими союзниками: в 1487 году старший сын Иннокентия, беспутный Франческетто, женился на дочери Лоренцо, Маддалене, в ответ сын Лоренцо, Джованни, был назначен кардиналом в беспрецедентном (и абсурдном) возрасте тринадцати лет. С преемником Иннокентия, папой Борджиа Александром VI, у Медичи не будет таких теплых отношений.

Тем временем по другую сторону границы назревала политическая буря. Французский король Карл VIII решил, что настало время воспользоваться хаосом на итальянском полуострове и заявить свои права на Неаполитанское королевство. В сентябре 1494 года он вторгся в Италию с 25-тысячным войском. Он встретил незначительное сопротивление, что свидетельствует о разладе между итальянскими городами-государствами, чья близорукая независимость сделала их неспособными объединиться против общего иностранного врага. На пути к Неаполю Карл вторгся во Флоренцию, нарушив исторический союз, который иль Магнифико тщательно укреплял. Кампания французского монарха предоставила Лоренцо ди Пьерфранческо и его брату Джованни возможность захватить власть, чем они сразу же и воспользовались, присоединившись к антимедичистской «народной» партии. К этому времени Савонарола также отрекся от своей затянувшейся связи с семьей Медичи и открыто проповедовал против них и их греховной политики, хотя и отказался присоединиться к какой-либо политической партии. Монах приветствовал вторжение, полагая, что так Бог наказывает флорентийцев за их многочисленные смертные грехи. Тем временем Лоренцо ди Пьерфранческо и Джованни, очевидно, решили, что союз с Францией и содействие французскому вторжению – это шанс удовлетворить собственные амбиции, что было актом государственной измены.

Карл вошел во Флоренцию 8 ноября 1494 года, день, который разделит жизнь Боттичелли и судьбу его дантовского цикла на «до» и «после». Незадачливый Пьеро Медичи, начисто лишенный обаяния и таланта своего отца иль Магнифико, которого современник назвал «cattivo di tutti e vizi», виновным во всех пороках[312]., покинул город на следующий день, 9 ноября, возможно, после того как приказал убить блестящего молодого ученого, стоявшего у постели умирающего отца, Пико делла Мирандолу, за поддержку Савонаролы.[313]. Четыре дня спустя Лоренцо ди Пьерфранческо и Джованни, а также другие враги Пьеро, включая внезапно реабилитированных соратников Пацци, вернулись во Флоренцию по всеобщей амнистии. Стены Барджелло были очищены от картин Боттичелли с изображением повешенных заговорщиков, служивших жутким напоминанием о флорентийской гражданской войне и жестокой, категоричной стремительности мести Медичи.

Лоренцо ди Пьерфранческо и его сообщники, подобно иль Магнифико, стремились стать лидерами, претендуя на то, чтобы представлять волю народа. Однако в отличие от него они отвергали, по крайней мере внешне, любую видимую демонстрацию власти. Они сняли со своих домов palle Медичи – шесть шаров на семейном гербе – и заменили их народным символом – простым красным крестом на белом фоне. Они даже отказались от фамилии Медичи. Отныне Лоренцо ди Пьерфранческо должен был называться il Popolano, «из народа». Он позиционировал себя как абсолютный анти-Магнифико, если не по духу, то хотя бы по имени. Карл VIII быстро оцепил Флоренцию своими войсками, введя в городе военное положение. Медичи были изгнаны, и теперь во главе города стояли приближенные и союзники Карла, включая Лоренцо ди Пьерфранческо. Но затем Карл довольно наивно и опрометчиво уехал, чтобы продолжить свой путь на юг, где в 1495 году он был коронован королем Неаполя.