Писатель: Назад в СССР (СИ) - Дамиров Рафаэль

Моя должность — отличный повод завести, а в ряде случаев и возобновить, нужные для моего собственного творческого роста и жизненного успеха знакомства и связи. К счастью, теперь я избавлен от иллюзий не только романтически-матримониальных, но и — литературных. Вдохновение, высокие помыслы — всё это может мотивировать лишь зеленых юнцов, не имеющих ни одной публикации, матерый профессионал должен уметь зарабатывать, не наступая на горло собственной песне.

Завидев телефон-автомат, я вспомнил, что собирался позвонить Анастасии Трегубовой. На этот раз мне ответили. Я вздохнул с облегчением, когда услышал голос актрисы.

— Привет! — сказал я ей. — Это Тёма Краснов. Помнишь меня?

— Здравствуй! — откликнулась она. — Как не помнить…

— У тебя все в порядке?

— Да, все хорошо… А у тебя — как?

— Да в общем неплохо, — ответил я. — Завтра выхожу на работу в редакцию «Грядущего века».

— Поздравляю!

— Спасибо… — я помедлил и спросил: — Муж твой дома?..

— А почему ты спрашиваешь? — не слишком удивилась она. — Хочешь в гости заглянуть?

Такой ответ меня удивил — будто она не помнила, чему я был свидетелем.

— Ну-у… — протянул я, ожидая, что она скажет ещё.

— Его нет, — сказала Настя. — Он не посмел бы… Я бы ему зенки выцарапала…

— А я бы — все зубы выбил!

— Я это уже поняла, — быстро проговорила она и тут же спросила: — Тебе, кстати, со студии ничего не сообщали?

— Нет — пока, — ответил я. — Наверное, я им просто не подошел.

— Все может быть, — не стала щадить мое самолюбие актриса. — Завтра я после семи вечера буду дома. Если хочешь — заезжай!

— Заеду! — пообещал я.

Повесив трубку, я выбрался из автомата и потопал домой. Едва я переступил порог квартиры, как меня встретила кузина, с выпученными глазами протягивая какой-то листок. Я машинально взял его. Это оказался бланк телеграммы, на котором значилось: «А. Т. КРАСНОВУ. УТВЕРЖДЕНЫ РОЛЬ МАТРОС. ЖДЕМ ЧЕТВЕРГ. ПАВИЛЬОН 7. 15.00». Вот тебе и раз!.. Только я на работу устроился, как меня взяли в кино сниматься. Может, как-то совмещать? Это же бесценный писательский опыт, еще и дополнительные знакомства и связи. Но что я начальству скажу?.. Впрочем, нынешнее мое начальство у меня почти в кармане.

— Тёма! — восторженно завопила Наденька. — Ты будешь сниматься в кино⁈

— Не знаю, — буркнул я. — Может, еще сочтут профнепригодным.

Услышав вопли родственницы, из своих комнат выглянули соседи. Это меня не слишком обрадовало, потому что так сразу делиться новостями — непонятно еще, хорошими или не очень — я не был намерен.

— Поздравляю! — сказал Телепнев, искоса поглядывая не на меня, а на Надю.

— Очень рада за вас, Тёма! — произнесла тут же, будто наперегонки, Юрьева, ревниво перехватывая его взгляд.

— Спасибо, дорогие соседи! — ответил я. — Вы лучше поздравьте меня с устройством на работу литсотрудником в журнал.

— В какой? — поинтересовалась Марианна Максимовна, любившая художественную литературу.

— В «Грядущий век».

— Надеюсь, вы будете доставать мне свежие номера? — полушутливым тоном спросила она.

— Обязательно буду, — вполне серьезно ответил я. — У меня будет такая возможность.

— Думаю, надо отметить все это, — предложил Савелий Викторович.

— А у нас, в общем, все готово! — подхватила соседка.

— Милые мои! — взмолился я. — Мне жутко стыдно, но я забегался и ничего не купил из продуктов.

— Ничего страшного, успеете еще! — отмахнулась Юрьева, и Телепнев согласно кивнул.

Мне осталось только согласиться. Конечно, Лариса меня всегда подкармливала в прошлой жизни, но объедать я их не собирался, теперь есть зарплата, и можно набить холодильник на общей кухне. Но сейчас ведь, кроме меня, нахлебницей была еще и моя родственница. Я снял обувь и верхнюю одежду и шмыгнул к себе в комнату. Наденька — за мною. Ей не терпелось похвастаться, как она преобразила комнату моих родителей. Молча распахнув дверь, ведущую теперь в ее обиталище, пригласила меня заглянуть, как будто это могло доставить мне большую радость. Я вежливо оглядел эту девичью светелку, в которой почти ничего не изменилось, если не считать, что на столике трельяжа появились незнакомые мне флакончики и баночки.

— Ты молодец! — похвалил я кузину.

Та зарделась от удовольствия. И тут же похвасталась.

— А я ведь тоже нашла работу!

— Здорово! — обрадовался я. — И где же?..

— Ну-у, вернее, — замялась кузина, — это Марианна Максимовна готова взять меня к себе, в костюмерный цех театра.

— Все равно — отлично! — сказал я. — Значит, не пропадем…

Судя по взгляду, которым одарила меня Наденька, это было не то, что она хотела от меня услышать, но, как говорится, чем богаты. Посидели мы с соседями на этот раз не долго. Завтра и впрямь всем надо было идти на работу. Кузина шмыгнула в свою комнату, и до утра я ее не видел.

Утром в квартире была обычная чехарда, от которой я за время своих поздних вставаний уже отвык. Все торопились, завтракали на скорую руку. К семи тридцати наше жилище опустело. Я уходил последним. На улице стало заметно теплее. Чувствовалось приближение весны.

В редакции я оказался без пяти девять. Меня удивила тишина. Ни шагов, ни голосов. Никого, не считая уборщицы, которая елозила в коридоре тряпкой из мешковины. Я отворил дверь отдела прозы, в котором должен теперь работать. И здесь — никого. Постоял, озираясь. Шкафы, набитые папками с рукописями и томиками номеров журнала. Четыре письменных стола, заваленных бумагами, вероятно — теми же рукописями. Невозможно понять, который из них мой. Я решил, что надо найти кого-нибудь, кто укажет мне на мое рабочее место. Должен же кто-то быть в редакции, кроме уборщицы! Я направился в приемную главного редактора. И угадал. Зиночка оказалась на боевом посту.

— Доброе утро! — сказал я.

— Здравствуйте, Тёма! — откликнулась секретарша.

— Предлагаю перейти на «ты», — сказал я.

— Согласна.

— Зиночка, у меня вот какой вопросик. В отделе прозы, где я теперь работаю, никого нет… И я не знаю, за какой стол мне садиться…

— Пойдем, покажу! — выскочила она из-за своего стола.

Мы вернулись в отдел прозы.

— Так, — сказала Зиночка. — У окна сидит Синельников — начальник отдела… Здесь, у чайного столика, Фролова. Криницын — в этом простенке… Следовательно — у двери сидел Потыгин, который уволился. Ага! Выходит, теперь вот это твое место.

— Спасибо! — откликнулся я. — С меня шоколадка…

— Мерси!

И она выпорхнула прочь. А я начал осваиваться на новом рабочем месте. Пишущей машинки на столе не было, во всем отделе она была только у неведомой мне пока Фроловой, которая сидела рядом со столиком с электрическим и заварочным чайниками, чашками и прочими принадлежностями для внутрикабинетных чаепитий. Ну, по крайней мере, понятно, с кем точно следует поддерживать хорошие отношения. На моем столе лежали, в основном, папки с рукописями, стоял старинный чернильный прибор и стаканчик с шариковыми ручками и карандашами.

Выдвинув ящики стола, я не обнаружил там ничего, кроме разного мусора. Ладно, с этим разберемся. Эх, не мешало бы какое-нибудь новое седалище приобрести. На таком стуле с моим весом — не лишним — и ростом долго не высидишь. Увы, в СССР заграничные офисные кресла стояли только в высоких кабинетах. Остальным приходилось довольствоваться более скромными сиденьями. Ладно, не будем привередничать. Я опустился на жалобно заскрипевший стул, открыл первую попавшуюся папку и принялся читать.

Примерно через час, когда я уже стал пропускать длинные и бездарные описания природы, дверь раскрылась, и в отделе появилась женщина неопределенного возраста. Я узнал ее, хотя не видел уже много лет. Полноватая, темноволосая, с проблесками седины в прическе-пучке. Глаза слегка навыкате. Я вспомнил, что зовут ее Валентина Антоновна — она машинистка в отделе прозы, и в прошлой моей жизни нередко перепечатывала мои рукописи, принятые к публикации в «Грядущем веке». Ну что ж, и в этой ей придется этим заняться.