«Волкодав» из будущего - Юрий Корчевский

– Э… когда мы еще такого опыта наберемся…

Я не ответил. В лучах заходящего на западе зимнего солнца меж редких берез розовели заснеженные поляны. Длинные тени от стволов деревьев показывали, что приближается вечер. Морозец крепчал, а на душе было тепло и спокойно. Может – от скупого солнца, а может, от ощущения успешно выполненного задания.

Мне вспомнилось то далекое время, когда я сам ехал по смоленской дороге – не по фронтовой, а по отличному шоссе с разметкой полос, и не на военном мотоцикле, а на своей «шестерке», в летний отпуск. Как же давно это было! Суждено ли мне вернуться в то безмятежное время?

Я тяжело вздохнул.

– Товарищ капитан, что-то упустили в полку? – озабоченно спросил Алексей.

Я посмотрел на своих помощников, на румянец от мороза, охвативший щеки лейтенантов, и улыбнулся:

– Да нет, ребята. Все так. Не сильно замерзли?

– Есть немного, скоро у себя будем.

Слева показались позиции нашей батареи. Орудия были прикрыты ветками, за ними чернели окопы; по трубам, из которых поднимался дымок, угадывались землянки. Около котла полевой кухни с котелками в руках суетились бойцы.

Дальше мы ехали молча. Я поездкой в танковый полк остался доволен, не скрою. Не часто удавалось снять четко и быстро обвинения в трусости или измене, а тут – целая рота под подозрение попала. Только закавыка одна была: не будь я танкистом – скажем, «опером» СМЕРШа из пехотинцев, до истины мог бы и не докопаться. Сколько таких ошибок на фронте происходило – не счесть.

Как только приехали, сразу направились в кабинет Сучкова. Конечно, докладывать об успешно выполненном задании всегда приятнее. Хотя определенную роль в быстром раскрытии дела сыграл и он – послал меня, поскольку в отделе я один был из бывших танкистов и знал специфику службы.

А навстречу нам по коридору идет наш начфин. Увидел нашу группу:

– На ловца и зверь бежит, – потянул за рукав, – пошли ко мне.

– Нам к начальнику отдела надо, мы с задания.

– У меня служба не менее ответственная, я вас уже три дня поймать не могу.

– Чего нас ловить – мы вот они!

Зашли в его каморку. Начфин положил на стол две ведомости.

– Распишитесь.

Одна ведомость – на получение денежного довольствия, по гражданским понятиям – зарплаты, а вторая – что я добровольно перечисляю свое денежное довольствие в фонд обороны.

Деньги на руки не получал никто – ни летчики, ни танкисты, ни пехота. Расписался – свободен. Если и получали на руки какие крохи, то это были доплаты за награды или уничтоженную вражескую технику.

Интересным выглядит сравнение довольствия рабочего и военнослужащего в годы войны.

Если в среднем по стране зарплата рабочего была 400–500 рублей, то старшина в армии получал всего 150 рублей. Зато командир взвода уже – 625 рублей, и дальше – по возрастающей: командир роты – 750, батальона – 850, командир полка – 1200 рублей. Доплаты за сбитый нашим летчиком-истребителем вражеский самолет – 1000 рублей, экипажу бомбардировщика за один вылет на бомбометание начисляли 500 рублей, танкистам за уничтоженный танк – 500 рублей, а если танк уничтожал гранатой пехотинец – то 1000 руб– лей.

Но и цены на продукты в военное время на черном рынке держались очень высокие. Килограмм сала стоил 200 рублей, картошки – 120 рублей, кусок мыла 40 рублей.

Вся надежда была на продуктовые карточки. Рабочий оборонной промышленности по продуктовым карточкам 1-й категории получал 700 граммов ржаного хлеба в день. Служащие получали в 1,5 раза меньше, а дети и старики – по 300 граммов хлеба в день. На месяц по карточке выделялось жиров – 300 граммов, круп – 800 граммов, сахара – 400 граммов. По карточкам получали и керосин для ламп освещения и керосинок для приготовления пищи. Утерять продуктовую карточку было подобно медленной смерти – от голода. Их не только теряли, их еще и карманники крали.

Время пребывания на фронте, в действующих частях, засчитывалось не так, как на гражданке. Выслуга лет шла один к трем, то есть за год на фронте шло три года. В тылу таких льгот не было.

Ну, это я отвлекся.

Расписались мы за деньги и направились к Сучкову.

Начальник отдела выслушал нас и улыбнулся:

– Вот и отлично. Хвалю. Разобрались быстро, решение правильное, а водителя этого искать будем. Надо будет ориентировки на него во все фронтовые отделы СМЕРШа разослать. Все равно попадется, негодяй. Фролов и Тонус – свободны, Колесников – задержись.

Полковник походил по кабинету. Была за ним такая привычка. Начал издалека.

– Ты у нас человек опытный и бывалый, пороха понюхал, пора бы молодежи опыт передавать.

– Неужели я такой старый, мне ведь тридцать один год всего.

– Я помню, вон твое личное дело у меня на столе. Запрос пришел, хочу отправить тебя на преподавательскую работу в Куйбышев – не навсегда, месяца на три.

– Мне и здесь хорошо, в чем же я провинился?

– Да не провинился. Это честь. Мы должны в школу СМЕРШа направить офицера опытного, который выслугу не в штабе приобрел, а на земле. И – что очень важно – человек должен быть с аналитическим мышлением, с соображением. Это не всем дано. Я вот личные дела офицеров отдела вчера просматривал. По всем раскрытым тобою делам выходит, что именно ты – лучший кандидат.

– Товарищ полковник, у меня же в группе молодые ребята! Вот я их и учу, натаскиваю в деле.

– Приказы начальства не обсуждаются, капитан! – повысил голос Сучков. – Приказ о твоем назначении подписан самим Абакумовым.

– Слушаюсь!

– Получи командировочное предписание, автомат сдай в оружейку. Выезд завтра.

И только я сделал четкий поворот налево, как Сучков сказал:

– Ты пойми – мне и самому жаль с тобой расставаться – с сорок первого года знакомы, и я в тебе не разочаровался. Но – надо! Так что не подведи.

Когда я сказал своим лейтенантам, что убываю в Куйбышев, в командировку, они приуныли. Я их понимал. От старшего группы зависит многое. Принял он неправильное решение – особенно при боестолкновении, – неизбежны ранения или даже гибель подчиненных.

Убыль офицеров СМЕРШа была велика. Редко кому из молодых удавалось остаться целым три-четыре месяца. Я подозревал, что именно с большими боевыми потерями офицеров и связана моя командировка. Начальство решило уделить внимание подготовке – ведь первоначально в СМЕРШ набирались офицеры из разных родов войск – моряки, летчики, танкисты, НКВД. А в СМЕРШе своя специфика. В пехоте проще: увидел врага – убей. И пехотинец знает, что перед ним – враг. А в тылу своем не всегда и разберешь, кто перед тобой – то ли свой, то ли агент вражеский или бандит. Ты к нему спиной повернулся, а он в тебя – из пистолета. Потому и гибли ребята во множестве.

Правда, такая служба накладывала свой отпечаток на характер. Поневоле начинаешь подозревать всех окружающих. Своим, и то на сто процентов довериться нельзя – доложить начальству могут, что, мол, разговорчики ведешь не те, нет веры в силу нашего оружия, или еще что-либо подобное. Придумать можно все что угодно, и попробуй потом отмойся.

Доносили часто – сослуживец на сослуживца, солдат на офицера. Не все по сути своей, душевному устройству были порядочными. А карательной машине НКВД это только на руку: много выявленных врагов и людей с пораженческими настроениями, стало быть – работаем хорошо. Вон как много везде врагов нами выявлено! И – в лагеря! Бесплатная рабочая сила в тылу обеспечена.

Следующим днем я попрощался с лейтенантами, зашел к Сучкову по случаю убытия, а потом – на поезд.

Удалось, пользуясь удостоверением, сесть в теплушку эшелона, увозящего с передовой нашу разбитую технику на ремонт в тыл. А там уже – Москва, и пассажирский поезд в Куйбышев. Проверка документов на КПП, и вот я уже представляюсь новому начальству. Вручил засургученный пакет с сопроводительными бумагами. Потом – штаб, беготня с аттестатами, обустройство в комнате общежития для преподавателей.

Жили мы вчетвером. Все – преподаватели, с разным опытом работы: кто подрывник, кто – специалист по радиоделу и шифрованию, только я один – из «чистильщиков».

И потянулись дни и недели моей преподавательской работы в школе. С одной стороны, преподавать было интересно – натаскивать офицеров для будущей службы. С другой – скучновато. Я быстро втянулся в специфику преподавания. Моментами ловил себя на мысли, что Сучков специально меня послал в школу – вроде как на отдых, или сберечь хотел, имея в виду какие-то далеко идущие цели.

Офицеры в школу для учебы прибывали уже с фронтовым опытом, обстрелянные, но к нашей службе СМЕРШа годные условно. Одно дело пехотным взводом на передовой командовать, другое – уметь проверить документы на подлинность, дом обыскать, вражескую группу блокировать или агента вычислить.

Потому неудивительно, что на учебном разборе результатов захвата диверсантов я слышал запальчивое: