Плерома - Михаил Попов

— Послушай.

— Да, — громко сказал Вадим, вставая по стойке смирно.

— А когда они вернутся? Ну эти, минеры.

— Только к вечеру. Дядя Боря не хочет терять ни минуты. У него остались считанные часы.

— А ты можешь так, сходу, достать бутылку шампанского?

Вадим обрадовано бросился к переносному блоку линии доставки, который приметил, подходя к лагерю. Откинул крышку, застучал ногтями по клавишам. Люба в это время рассуждала. Как бы сама с собой.

— Значит, это не Сан Саныч придумал эти гости. Что же тогда такое? Что у нас получается?

Переждав прилив и отлив густого гудения в недрах ящика, Вадим откинул дверцу и вынул оттуда ивовую корзинку с бутылкой, булкой и жестянкой.

Люба выглянула из-за края палатки.

— Так ты, значит, сам меня привел в гости?

В деланном удивленье выпячивая губы, неся в вытянутых руках добычу, Вадим вышел к костру. Сел так, чтобы можно было не встречаться взглядами с давящейся смехом девицей. На какое-то время ее ироническое внимание было отвлечено подарком от линии доставки, и у «жениха» — лектора появилась секундочка для того, чтобы успеть удивиться катастрофической смене позиций в этом поединке. Когда это он умудрился оказаться под знаком насмешки? На каких словах, шагах это произошло? Нет времени для откручивания назад всей пленки, и, главное, нет пользы в этой процедуре, самка джинна просочилась сквозь неплотно пригнанную пробку, и ее не загнать назад.

— Тогда стреляй!

Вадим содрал фольгу с головастого горлышка, обреченно фиксируя прямолинейную эротичность этого действия, и свою особую, личную ассоциацию в этой связи. Пробка ударила в ворота палатки, пена выбросилась в котелок с кипящей водой, произошел ароматический взрыв. Люба, оказавшись на мгновение в пьяном облаке, хохотнула, окончательно сокрушая основы Вадимова самомнения. Вися сознанием в воздухе абсолютного сомнения, он вцепился в самый несущественный факт окружающей обстановки.

— Забыл фужеры.

— Из горла-а! — урезонила его Люба.

Он отпил, ругая себя за то, что не дал отпить ей первой. Потом глотнула Люба, три-четыре раза, всякий раз, громко екая небом. Каждым этим звуком она переворачивала душу Вадима, как кадушку, в которой не было ничего кроме глухой гулкости.

— Одно меня, понимаешь ли, цепляет.

— Да.

— Все время кажется, что мы все время на виду.

— Не понимаю.

— Как будто в каждой березе по кинокамере, и все снимается, понимаешь? Как на сцене.

— А-а, ты думаешь что… исключено! — Вадим яростно обрадовался возможности вернуть хоть часть авторитета. Опять они в рамках: он знает — она не знает.

— Ни за кем не подсматривают никогда! Совет следит! Приватность, это в смысле интимность, гарантируется законом. Можешь быть уверена — кроме этих деревьев нас никто сейчас не видит.

Люба расхохоталась совсем бесшабашно, даже пихнула собутыльника в плечо. Тихоня!

— Тогда все в порядке и путем!

— Конечно! — с едва заметной тоской в улыбке поддержал ее Вадим, своим видом он выражал жалкую надежду, что все обойдется, хотя и не отдавал себе четкого отчета в том, что его ожидает.

Люба еще несколько раз глотнула. И он громко икнул потому что после такой порции шампанского невозможно было не икнуть. Люба встала и, выпустив вниз бутылку, пошла к палатке. Непродуктивно и не в совсем правильном направлении работавшая головная лаборатория лектора выдала на-гора наблюдение — а девушка как будто бы сделалась старше или, правильнее подумать, взрослее.

Вадим схватил бутылку, она за пять секунд у огня успела накалиться почти как ситуация. Зажмурив правый глаз, Вадим остался обращен к миру ртом, в который втекала сладкая, тоскливая, горячая опасность. Левым глазом он впитывал жутковатое зрелище: Любашу в пленительной позе у входа в палатку, со смертельно откровенной улыбкой на устах и самостоятельно разметавшимся по плечам конским хвостом.

Оставалось только зажмуриться. И задуматься там, в темноте. Теплое шампанское текло по подбородку, быстро охлаждаясь. Но, дорогой, сказал себе Вадим вдруг — не то ли это самое, чего ты обязан был, и в меру умений и сил, добивался? Может, прямо сейчас, пусть неожиданно, пусть аляповато все и сладится?!

Он открыл глаза и не увидел Любы. Это означало, что она еще дальше прошла по дорожке, на которую ступила с первым глотком шампанского. Она уже в палатке. Конечно, в такой ситуации медлить было и нельзя, и глупо. Но Вадим все же выволок из загашника весы с исцарапанными чашками, чтобы взвесить смысл события. Неужто это он самый — акт искупления?! И ничего страшного, и ничего странного, что он имеет шанс грубо наложиться на простой постельный акт?

Выпив еще шампанского, и прилично выпив, Вадим удивился тому, что оно никак не кончится, как будто всепроникающая линия доставки влезла прямо в бутылку. Но не стал расследовать этого дела, а быстренько в два длинных шага достиг ворот в темный чертог и, зажмурившись на миг, поднял полотняные крыла. Унылый свет вечного дня не успел вдвинуть носок далее порога и сразу же был отсечен. В Новом Свете очень заботились о сохранении островков темноты, она была, наряду с самим временем, редким и трудно-добываемым продуктом. Экспедиционная палатка несчастного брата отличалась повышенной комфортностью — внутри было даже не темно, а черно. Вадим встал на четвереньки и присмотрелся — откуда блеснут два горящих страстью ока. Потом прислушался — где таится демон девичьего дыхания? Наконец, потянул носом воздух, надеясь по цепочке невидимых пузырьков шампанского духа определить нужное направление. Все способы подвели. Оставалось надеяться только на слова.

— Люба!

Нет ответа.

— Люба!

Ну и пусть нет ответа.

— Люба, я должен, просто обязан довольно много всего объяснить. Я очень волнуюсь, понимаю, ты тоже волнуешься. То, что сейчас произойдет, произойдет ведь не только сейчас, вернее, оно имеет отношение не только к этому моменту. Я не хочу, чтобы все было вот так, я хочу чтобы все было сказано, или почти все. Ты имеешь право знать. Имеешь, что бы мне ни говорили, иначе ничто не имеет смысла!

Господи, в ужасе подумал Вадим, что же я болтаю, как идиот! Надо же что-то и делать. Он сделал несколько собачьих шагов, продолжая обнюхивать воздух. Рванул молнию на комбинезоне, что было бы умнее сделать еще до нагромождения слов.

— Мы, Люба, встречались с тобой в прежней жизни! — выпалил Вадим и с ужасом ощутил сладостное полыханье в области паха. И сразу вслед за этим опустошение. Вот это да! В обессмыслившейся темноте поник головой, ему стало тоскливо и мокро. И если бы у него был хотя бы теоретический шанс умереть, он пожелал бы себе смерти.

Что же теперь говорить и делать?

— Не спи, не спи художник, не предавай сосну! — раздался снаружи отвратительно знакомый голос. Вадим взбеленился и тут же охолонул, соображая, что может это наглое вторжение обернуть себе а пользу.

— Извини Люба, я сейчас! — он страшно попятился назад, развернулся в «дверном проеме», одновременно принимая вертикальное положение. Вся дарвинская лестница была преодолена им за две секунды и два шага. Перешагивая почти потухший костер, он задел каблуком котелок, шампанское варево выплеснулось на угли, они зашипели, как душа неудачливого любовника.

— Пос-слуш-шай! — начал Вадим, выбегая на край лагеря, но не продолжил ни тираду, ни движение. На краю леса, обступавшего маленькую полянку, стоял Валерик, поддерживая под локоток улыбающуюся Любу. Вадим рефлекторно обернулся к палатке и замедленно улыбнулся. Возмущение по поводу вмешательства старого друга в его интимные планы перемешивалось с радостью от отмены факта несомненного его, Вадимова, мужского позора.

— Не делай удивленного лица. Это я должен удивляться тому, что здесь творится. Феерическая фемина блуждает по лесу, а ты бревном дрыхнешь в палатке.

Волна пошлости («фемина и т.д.), поднятая Валериком, потопила сложную нервную схему только что не произошедшего события. Вадим счел за лучшее не сопротивляться, расслабиться, осмотреться. Он догадался, что понимает в происходящем значительно меньше, чем ему хотелось бы. Люба, видимо, ускользнула в лес, когда он, зажмурившись, глотал пьяную газировку. Вадим тихо опустился на одно из перевернутых ведер, не убирая с физиономии недоуменного выражения. Проходя мимо него к другому ведру, Валерик наклонился и громко прошептал:

— Хорошо, если только дрыхнешь, а не дрочишь. Смотри, упустишь девочку.

Вадим вспыхнул. Люба находилась на таком расстоянии, что нельзя было с уверенностью сказать, слышала она гнусное высказывание друга или нет. И что делать, если слышала?!

Развязный старикашка откинул полы белого полотняного пиджака, уселся напротив смущенного юноши и покрутил головой, как стервятник, выискивая пишу длясвоей язвительности. Тут вступила Люба.

— Валерий Андреевич, я хочу вам пожаловаться на Вадима, — заговорила она с какой-то новой степенью раскрепощения, с неприятной свойскостью в тоне.