Девять десятых судьбы - Вениамин Каверин

Предупреждаю, что это в последний раз: жду вас в течение двух суток, по истечении каковых буду считать мои руки развязанными.

Ни одна честная девушка (к коим без сомнения принадлежит наша общая знакомая) не захочет, так сказать, вступить в брак с провокатором, помимо общегражданских кар, которые, возможно, последуют.

Мой адрес: гостиница Бристоль, N 17.

Бронислав Г.".

Шахов помутневшими глазами дочитал письмо до конца; дочитав, он перегнул его пополам, положил на стол и продолжал одеваться.

Медленными движениями он продел пуговицы в тугие петли гимнастерки, оправил пояс, подтянул сапоги и, подняв упавшую на пол шинель, накинул ее на плечи.

Рассеянным взглядом обведя комнату, он щелкнул выключателем и пошел к двери.

На пороге он остановился, вернулся обратно, снова зажег электричество и, подойдя ближе к свету, расстегнул кобуру.

Наган лежал у него в руке большим, тяжелым, холодным куском стали; он трогал пальцами запотевшие углубления на барабане, прижимал ладонь к шершавым зазубринам рукоятки.

Когда патроны были уложены в гнезда и барабан, щелкая, несколько раз оборотился вокруг своей оси, Шахов растерянно и поспешно, как-будто револьвер жег ему руки, засунул его в кобуру и вытащил из бокового кармана шинели свою записную книжку; перелистав ее, он положил на стол перед собою несколько бумаг. Одна из них была приказом о назначении его командиром отряда, другая истрепанной листовкой, которую он сорвал на память где-то в Гатчино, третья - копией его служебной записки о положении дел в Сельгилеве; все эти бумаги он тщательно сложил, предварительно разгладив каждую ладонью, засунул обратно в шинель и снова погасил свет.

Со странным спокойствием он несколько раз прошелся в темноте вдоль комнаты, присел к столу и долго, не двигаясь, смотрел в окно, на посиневшие, тающие крыши, на смутное небо, на дрожащие телеграфные провода; потом встал и, остановившись посредине комнаты, мучительно потирая лоб, пытался вспомнить что-то до крайности нужное, именно сейчас, именно в эту минуту.

Вдруг, рванувшись к двери, он выскочил в коридор и с ужасной поспешностью принялся ворочать ключом в замочной скважине; ключ резал ему пальцы: он вытащил из кармана платок и, обернув им головку ключа, с силой повернул его: ключ погнулся.

Так и не защелкнув замок и как бы уверяя себя в том, что двери закрыты, он торопливо выдернул ключ и бросился бежать по коридору.

Большой казенный конверт остался лежать на столе между крышкой от чернильницы и изорванным зеленым абажуром. Давешний черный таракан, вернувшийся из эмиграции, сидел на нем, трогал усами кусочки сургуча, завернув хоботок, гладил себя по твердой, глянцевитой спинке, нюхал воздух и как-будто смеялся.

---------------------------------------

Сегодня новая программа.

Вновь по возобновлении!

Мадемуазель Рени, младшая,

выдержавшая десятки битковых сборов.

Танец между столиков в натуральном виде.

---------------------------------------

Афиша была написана от руки синими и красными карандашами; сам не зная зачем, Шахов прочел ее два или три раза, тщательно произнося про себя каждое слово.

Швейцар в синем капоте, с вздутыми скулами, подозрительно моргая, осматривал его с головы до ног.

- Как же это так, в натуральном виде? - пробормотал Шахов, как-будто про себя, но в то же время обращаясь к швейцару. - У вас тут в котором номере живет Главецкий? - тотчас же спросил он, опоминаясь и отходя, наконец, от афиши.

Швейцар хмуро посмотрел на него.

- Давно живет?

- А вот этого не могу сказать, - с неожиданной вежливостью сказал Шахов, - об этом я ничего, к сожалению, не знаю.

- Пройдите наверх, там узнаете. Семнадцатый номер, кажется. В третьем этаже направо маленькая дверь, чуланчик такой, как чуланчик пройдете семнадцатый номер.

На узенькой, замаранной двери чуланчика было написано известное по своей краткости русское слово; в самом чуланчике было темно и пахло керосином и потом; Шахов зажег спичку, - чудовищная тень метнулась по стене и исчезла; с трудом пробираясь между всякой рухлядью, он ощупью отыскал двери и пошевелил ручкой.

Никто не ответил; он постучал под ряд несколько раз и вдруг злобно толкнул ногой дверь и вошел в номер.

В номере горела под газетным калпаком керосиновая лампа.

На диване, положив ноги на ободранное мягкое кресло, спал Главецкий.

Рядом с ним, крепко обхватив его одной рукой и уткнувшись лицом в подушку, лежала и, должно быть, также спала женщина.

Шахов остановился у двери, заложив руки в карманы шинели; как тогда, ночью, при встрече с пикетом ударников, он наткнулся на рассыпанные в карманах пули; точно обжогшись, он отдернул руку.

В номере было грязно; комод, усеянный хлебными крошками, стоял почему-то лицевой стороной к окну; опрокинутый стул лежал посредине комнаты, лампа гудела и чадила.

Шахов поднял стул, поставил его напротив дивана, закурил и принялся с особенным любопытством всматриваться в лицо Главецкого.

Первой проснулась женщина; поеживаясь и сонными движениями потирая ноги, она оборотилась к Шахову, посмотрела на него с недоумением и торопливо набросила вздернувшуюся юбку на колени.

Шахов молча привстал и поклонился.

- Владислав, Владя, - сказала женщина и толкнула Главецкого в плечо, - да проснись же! Тебя ждут! Здесь чужие.

- Да, да, - утвердительно промычал Главецкий.

- Кто вы такой? Что вам нужно? - крикнула женщина.

- Мне нужен гражданин Главецкий, - холодно сказал Шахов, - извините, я, кажется, помешал вам. Он нужен мне по срочному делу.

Женщина встала и резким движением выбила кресло из-под ног Главецкого.

Он поднял голову, быстро обвел вокруг себя бессмысленными глазами и снова уткнулся в подушку.

- Что ты делаешь, Ганька, сволочь? - пробормотал он. - Ты взбесилась, гадина? Вон!

- Здесь тебя ждут! Он сейчас встанет, садитесь.

Шахов, не отвечая, внимательно посмотрел на женщину; она подошла к зеркалу, и, напевая что-то сквозь зубы, стала причесываться.

Шахов перевел глаза на Главецкого и вдруг вскочил со своего места: один глаз у Главецкого был открыт и, казалось, с чрезвычайным интересом следил за каждым движением Шахова.

- Ну, ладно, ладно, вставайте! - почти весело сказал Шахов.

Главецкий быстро закрыл глаз и вдруг вскочил, как-будто кто-то поддал его трамплином.

- Ага, товарищ Шахов, - вскричал он, бросаясь к Шахову, притрагиваясь к нему и тотчас же отскакивая назад, - прошу прощения! Вы меня застали, так сказать, в семейной обстановке. Очень прошу извинить. Впрочем...

Он схватил женщину за плечо и повернул ее к Шахову.

- Позвольте представить! Моя жена.

Шахов молча посмотрел на женщину; она пожала плечами и отвернулась.

- Чего вы смотрите? - вдруг засуетился Главецкий. - Моя жена! Вы не смотрите, что она такая незаметная...

Он мелкими шажками подбежал к Шахову.

- Известнейшая артистка! Мадемуазель Рени, младшая. Читали? Танго в натуральном виде!

- Мне нужно с вами поговорить по важному делу, - сказал Шахов, отворачиваясь.

- Ганька, пошла вон! - внезапно крикнул Главецкий.

Женщина, посвистывая и пожимая плечами, вышла из комнаты.

Главецкий широким жестом подвинул Шахову стул и бросился в кресло.

- Я вас слушаю.

- Я получил вашу записку, - начал Шахов и тут же остановился, откинувшись на спинку стула и глядя на Главецкого неподвижными и мутными глазами.

- Да, как же писал...

- Так, вот, я пришел, - с трудом продолжал Шахов, - чтобы раз и навсегда окончить все это дело.

Главецкий кивнул головой.

- Я так и думал.

Шахов снова замолчал. Он для чего-то поднял воротник шинели, потом торопливо опустил его и застегнул крючок.

- Так вот, значит, в чем дело? - неопределенно спросил он, - вы требуете от меня взамен этого... этой бумаги из военно-полевого суда...

Главецкий вскочил и плотнее притворил двери.

- А может-быть, - вдруг перебил себя Шахов, - а может-быть, вы на крючок закроете?

Главецкий быстро обернулся к нему.

- На крючок? Зачем?

- Ну, как хотите, не закрывайте, - грубо сказал Шахов.

Главецкий нерешительно вернулся обратно и накинул крючок.

- Вы писали, что так как у меня денег нет, то я могу возместить, так сказать, некоторыми сведениями или, скажем, документами, которые вам нужны... Вы, кажется, даже мне за это деньги обещали?

Главецкий беспокойно смотрел на него.

- Так вот я... принес, - шопотом докончил Шахов.

Он привстал, расстегнул воротник шинели.

- Принесли? - тоже шопотом спросил Главецкий.

Шахов вдруг вскочил, отшвырнул ногой стул и быстро прошелся по комнате.

- Что это мы с вами точно заговорщики, - отрывисто заговорил он, - у вас водка есть?

- Нет водки. А...