Тайны сталинской дипломатии. 1939-1941 - Михаил Семиряга

Далее журнал утверждал, что так же писал и английский государственный деятель, бывший министр иностранных дел Бальфур: польское государство обречено на гибель, ибо поляки никогда не умели самостоятельно управлять государством. Автор статьи ратовал за то, чтобы Англия и Франция согласились прекратить войну против Германии, ибо повод, которым они воспользовались для объявления войны Германии, а именно защита Польши, отпал. «Польское государство разваливалось. И никто, кроме кучки магнатов, об этом не жалеет». Отбросив аргумент о защите Польши, Англия и Франция выдвигают другой – «уничтожение гитлеризма». В статье выражается недовольство тем, что 18 сентября, когда Польша уже фактически перестала существовать, «Таймс» писала в передовой, будто война кончится «поражением гитлеризма, и только этим», так как «Гитлер и гитлеризм… являются непреодолимым барьером для переговоров о заключении подлинного мира», хотя 6 октября Гитлер в речи выдвинул конкретное предложение о созыве мирной конференции для ликвидации войны[262].

Как не вспомнить, что писал тот же журнал за два-три месяца до описываемых событий! В июле 1939 г. он утверждал, что в настоящее время агрессоры ведут «однобокую» войну, на спине слабых и малых держав, против таких крупнейших неагрессивных стран, как Соединенные Штаты Америки, Англия, Франция. «В этом заключается коренная разница нынешней обстановки по сравнению с обстановкой 1914 года, когда войну начали две империалистические коалиции»[263].

2. Новый раздел

Предприняв в сотрудничестве с Гитлером акцию против Польши, сталинское руководство СССР нарушило Рижский мирный договор 1921 г. и советско-польский договор о ненападении 1932 г. Оно нарушило императивный принцип международного права: «Договоры должны соблюдаться» (pacta sunt servande), – что квалифицируется как неправомерное деяние. Правда, по международному праву допускается аннулирование договора, если государство-контрагент прекращает существование. Но это же право не признает прекращения существования государства, если его высшие органы продолжают олицетворять его суверенитет в эмиграции, как было с польским правительством.

В соответствии с духом международного права на территорию польского государства не должна была распространяться колониалистская теория так называемого первичного завладения, в соответствии с которой создавалось какое-то подобие правового обоснования включения таких земель в состав территории захватчика. Даже на заре империализма такой захват земель обозначался в науке международного права термином «оккупация»[264]. Принятая СССР и Германией цессия (уступка территории) в Польше и Литве не соответствовала праву наций на самоопределение и другим общепризнанным принципам международного права. Поэтому она юридически не обоснована и носит неправомерный характер.

Расчленение территории Польши в 1939 г. нельзя также оправдать и теорией эффективной оккупации, когда агрессор устанавливал на этой территории реальную власть. Дебелляция в Польше была достигнута силой оружия и без учета воли местного населения. Как известно, советско-польским соглашением от 30 июля 1941 г. советско-германские договоренности, касавшиеся Польши, были аннулированы. В первом пункте этого документа, посвященного территориальным вопросам, было сказано: «Правительство СССР признает советско-германские договоры 1939 года касательно территориальных перемен в Польше утратившими силу»[265].

Или возьмем утверждение, что вступление советских войск в Польшу вызвано заботой о безопасности Советского Союза, поскольку польская территория могла стать полем для всякого рода случайностей. Но вспомним, что ведь по идее сам советско-германский договор уже «обеспечивал» эту безопасность. Если же наличие непосредственной границы с Германией усиливало угрозу с ее стороны, то зачем же нужно было заключать договор с Германией?

Не в ладах с логикой и объяснение Молотовым призыва воинов запаса в Красную Армию в начале сентября необходимостью принятия «мер предосторожности». Но ведь еще в секретном протоколе предполагалось Польшу расчленить и первоначальную границу установить по Висле. Против кого же были направлены эти меры предосторожности?

Еще дальше в решении «польского вопроса» советское руководство пошло во время переговоров и заключения договора о дружбе и границе 28 сентября 1939 г. В этом документе нет ни слова о праве польского народа иметь свое государство, а объявленное «переустройство» Польши рассматривается только с точки зрения «дальнейшего развития дружественных отношений между народами СССР и Германии». Но мировая история подтверждает, что не может быть настоящего блага для одних народов за счет горя и страдания других.

В Берлине еще в ходе боевых действий возникла идея о возможности создания в качестве буфера где-то в зоне между линиями интересов Германии и СССР «остаточного польского государства». По этому вопросу в своем дневнике генерал Гальдер 7 сентября записал следующее: «Поляки предлагают начать переговоры. Мы к ним готовы на следующих условиях: разрыв Польши с Англией и Францией: остаток Польши будет сохранен; районы от Нарева с Варшавой – Польше; промышленный район – нам; Краков – Польше; северная окраина Бескидов – нам; области (Западной) Украины – самостоятельны»[266]. Как явствует из записи от 10 сентября в указанном дневнике, германское руководство подготовило специальное обращение к населению Западной Украины, в котором обещало ему «независимое государство» под эгидой Германии[267].

О вариантах расчленения Польши 12 сентября говорил и министр иностранных дел Германии И. Риббентроп. Со ссылкой на Гитлера он заявил, что при таком «решении польского вопроса» можно будет в случае необходимости вести переговоры о заключении «восточного мира». Одновременно Риббентроп не исключал варианта, который предусматривал бы расчленение Польши на отдельные составные части, включая и Западную Украину[268].

В последующие дни, особенно после вступления в Польшу советских войск, Гитлер несколько уточнил свою позицию по этому вопросу. Выступая в Данциге 19 сентября 1939 г., он, например, говорил: «Совершенно очевидно, что Польша в том виде, в каком она возникла по Версальскому договору, никогда уже больше не воскреснет. Это гарантирует также Россия». Но Гитлер еще не знал, какова же будет позиция Сталина и Молотова по этому вопросу. Шуленбург выяснил это только на следующий день и сообщил фюреру, что Сталин решительно против сохранения польского «остаточного государства» и за раздел Польши по линии рек Писса – Висла – Сан. Одновременно Молотов выразил недовольство тем, что заместитель начальника оперативного управления ОКВ Германии генерал В. Варлимонт показал советскому военному атташе в Берлине карту, на которой было обозначено, что «имперская граница» Германии должна проходить восточнее Львова. Молотов напомнил, что это противоречит советско-германской договоренности, по которой «линия интересов» должна проходить по реке Сан, т. е. западнее Львова[269].

Во время очередной встречи с Шуленбургом 25 сентября Сталин и Молотов снова отвергли идею польского «остаточного государства», так как в будущем, по их мнению, это «государство» может помешать отношениям между СССР и Германией[270].

Сперва через Шуленбурга, а затем и в ходе переговоров 28 сентября Сталин пытался обосновать свое негативное отношение к идее «остаточного польского государства». Он заявил: расчленение областей с чисто польским населением неизбежно вызовет его стремление к национальному единству (как об этом свидетельствует вся история Польши), что может привести к трениям между СССР и Германией. Поэтому Сталин был готов передать Германии населенные поляками Люблинское и правобережную часть Варшавского воеводств «в обмен» на Литву[271].

Таким образом, Сталин предоставил «право» Гитлеру самому решать проблему польского «остаточного государства». В последующие дни сентября и начала октября правители Германии еще несколько раз упоминали об этом «государстве». Последнее упоминание содержалось в речи Гитлера в рейхстаге 6 октября 1939 г. Но уже 12 октября он подписал декрет об управлении оккупированными польскими областями[272]. Это означало окончательный отказ от идеи «остаточного государства».

Решение германского и советского правительств от 28 сентября о разделе территории Польши вызвало серьезную озабоченность польского народа и польских официальных лиц о судьбе своей родины. Так, польский посол в Париже, по сообщению агентства Гавас, назвал советско-германский договор нарушением права польского государства и народа, нарушением международных обязательств и человеческой морали[273].