Убийство в частной лечебнице - Найо Марш

— Кто?

— Какаров.

— Кто-то как раз взбирается на платформу.

— Клод! Неужели ОН?!

Это восклицание прозвучало так фальшиво, что она немедленно о нем пожалела и с величайшим облегчением услышала, как мисс Бэнкс заметила решительным баритоном:

— Товарища Какарова пока нет. Это товарищ Робинсон.

— Ой, огромное вам спасибо, — весело сказала Анджела. — Мы тут никого не знаем, но ужасно хотим знать всех.

Бэнкс улыбнулась.

— Видите ли, — продолжала Анджела, — мы из самого глухого угла Дорсета, где вся жизнь вымерла примерно со времен казни Анны Болейн.

— Графства, — ответила Бэнкс, — совершенно вымирают, но на севере видны признаки возрождения.

— Вот это правильно! — яростно воскликнул Найджел. — Мне самому кажется, что с Севера идет новая волна.

— Надеюсь, вас не очень оскорбило замечание моего друга насчет О'Каллагана? — осмелилась спросить Анджела.

— Оскорбило? — сказала Бэнкс. — Едва ли! — она коротко хохотнула.

— Потому что, понимаете, мы из тех же мест, что и его семья, и сыты по горло одним уже его именем. Там совершенно феодальное отношение ко всему — вы себе просто не представляете!

— И каждый раз, — подхватил Найджел, — они все рысцой трусят на выборы и снова голосуют за ненаглядного сэра Дерека.

— Ну, больше им не придется за него голосовать.

Остальные места в их ряду заняла компания, которая вела серьезный и весьма кровожадный разговор. Они не обращали внимания ни на кого, кроме себя. Найджел продолжал подыскивать подход к Бэнкс.

— Что вы думаете насчет предварительного расследования? — спросил он развязно.

Она медленно повернула голову и посмотрела на него.

— Не знаю, — ответила она, — а вы?

— Мне показалось, что там нечисто. Похоже, полиция что-то пронюхала. Но тот, у кого хватило духу прикончить О'Каллагана, должен быть объявлен народным героем, кто бы он ни был. И мне плевать, кто меня сейчас слышит, — сказал Найджел вызывающе.

— Вы правы, — воскликнула Бэнкс. — Укуса бешеной собаки без прижигания не вылечишь. — Она так гладко провела эту профессиональную аналогию, что Найджел догадался: она ее часто употребляла. — Все равно, — добавила Бэнкс, слегка понизив голос, — я не верю, что кто-нибудь приписал бы себе честь нанесения этого удара. Это был случай — блистательный счастливый случай.

Руки ее затрепетали, и спицы зазвенели друг о друга. Глаза женщины широко раскрылись, зрачки расширились.

«Господи, она же не в своем уме», — в тревоге подумала Анджела.

— Гиосцин, — пробормотал Найджел. — Не тот ли самый препарат, которым пользовался Криппен[10]?

— По-моему, да, — сказала Анджела. — Это ведь его называют «сумеречный сон»?

Она с надеждой умолкла и посмотрела на Бэнкс. Та не отвечала. Пришел молодой человек и сел впереди них. Он выглядел вполне мыслящим существом и был бы довольно красивым парнем, если бы белокурые его локоны были не такими длинными, а зубы не столь назойливо искусственными.

— Не знаю, — сказал Найджел. — Я не аптекарь. О! Кстати, об аптекарях. Надо посмотреть, не найдем ли мы тут того парня, Гарольда Сейджа. Мне бы хотелось с ним познакомиться.

— Ну, это трудно. Нам же его не описали. Может быть… э-э-э-э… — Анджела повернулась к мисс Бэнкс. — Может быть, вы нам поможете. Тут должен быть джентльмен, который знаком с нашим другом… — она подумала, что рискует. — Его зовут Сейдж, Гарольд Сейдж. Он аптекарь, и, может быть, если бы мы с ним увиделись…

Молодой человек с белокурыми локонами повернулся к нем и ослепил ее золотом улыбки:

— Па-а-рдон, — пропел он высоким хрипловатым голосом, — это совсе-е-ем не так трудно. Меня зову-у-ут Га-а-арольд Сейдж.

Глава 13

Поразительные выходки аптекаря

Глубокая ночь со вторника на среду

Сказать, что Найджел и Анджела были ошарашены — значит, не дать никакого представления о сумятице у них в головах. Челюсти у них отвисли, глаза вылезли на лоб. В животе, как обычно говорят, что-то перевернулось. Мистер Сейдж все это время продолжал улыбаться во все вставные зубы. Молодым людям показалось, что прошло минуты три, прежде чем они оправились от потрясения. На самом деле секунд через пять Анджела опомнилась и произнесла тоненьким голоском, который ей самой показался чужим:

— Ох… надо же! Как здорово!

— Ну надо же! — эхом отозвался Найджел. — Вот оно как вышло! Повезло! Да уж!

— Да, — откликнулась Анджела.

— Мне показалось, что кто-то употребил мое имя всуе, — игриво продолжал златозубый красавец.

Было бы утомительно воспроизводить речевую характеристику мистера Сейджа. Достаточно сказать, что его произношение была жеманным до последней степени. Последнее его высказывание можно было бы записать как «Мне-е-е показа-а-алось, что кто-о-о-то употреби-и-ил мое и-имя всу-у-э». Пусть будет так, и на этом остановимся.

— Я как раз собиралась представить вас друг другу, — сказала сиделка Бэнкс, о которой молодые люди и думать забыли, попав в эту жуткую ситуацию.

Мистер Сейдж бросил на Бэнкс странно неодобрительный взгляд и повернулся к своей добыче:

— И кто же, — весело спросил он, — наш общий друг?

Различные варианты вихрем пронеслись в мыслях Анджелы и Найджела. Предположим, они рискнут снова назвать Маркуса Баркера, автора красной книжонки. У него есть магазин. Он в тюрьме. Это все, что они знают про товарища Баркера. Предположим…

Найджел набрал воздуху и наклонился.

— Это… — начал он.

— Товарищи! — прокричат чудовищно громкий голос, — начнем с пения «Интернационала»!

Они вздрогнули и повернулись к платформе. Лицом к залу стоял бородатый гигант в русской косоворотке. Прибыл товарищ Какаров.

Прочие товарищи, руководимые с платформы, немедленно устроили оглушительный рев. Найджел и Анджела, покраснев от облегчения, сделали несколько гримас, показывая Сейджу, что говорить невозможно. Сейдж ответил такой же гримаской, встал по стойке смирно, и его пронзительный голос врезался в «Интернационал».

Потом, обсуждая дело с инспектором Аллейном, они не могли вспомнить ни одного высказывания товарища Какарова из первой половины его выступления. Он был представителем славянского типа, крупного размера, с очень красивым голосом и копной торчащих волос. Это все, что до них на тот момент дошло. Когда красивый голос взволнованно переходил в рык, они обменивались паническим шепотом.

— Может, ускользнем?

— НЕЛЬЗЯ! Не сейчас.

— Позже?

— Да… наверное, слишком уж сомнительно.

— Что ты имеешь в виду?

— Ш-ш-ш… Я собираюсь…

— Тс-с-с!

В какой-то момент Найджел, к своему ужасу, увидел, что Анджела вот-вот захихикает. Он величественно нахмурился, потом скрестил на груди руки и с видом величайшего интереса уставился на товарища Какарова. К сожалению, это произвело на Анджелу (которая, несомненно, была в слегка истеричном состоянии) невыносимо смешное впечатление. Девушка была в ужасе от своего поведения, ее охватила паника, но она чувствовала, что должна отсмеяться.

— Заткнись, — выдохнул Найджел, не разжимая губ, и основательно ткнул девушку в бок. От этого толчка кресло заметно содрогнулось. Анджела смятенно огляделась по сторонам. В углу зала, среди моря восхищенных и завороженных лиц, она увидела кого-то, кто наблюдал за ней. Это был тот самый человек, с которым разговаривал Аллейн, когда они пришли. Анджела почувствовала, что смех замер у нее в мгновенно пересохшем горле. Вдруг все сразу перестало казаться смешным. Может быть, никто и не заметил ее дурацкого приступа. Бэнкс, время от времени произнося «слушайте, слушайте!» голосом официального одобрения, смотрела только на Николаса Какарова. Мистер Сейдж сидел к ним спиной. Анджела пришла в нормальное состояние, и ей стало очень стыдно. Она обрела способность думать и вскоре измыслила план. Аллейн немало рассказывал о Рут О'Каллаган. У него был живой дар описывать людей, поэтому Анджеле казалось, что она точно представляет себе, какова мисс О'Каллаган. А что, если?.. Она смотрела глазами зачарованного ангела на товарища Какарова, а сама соображала. И вдруг его слова зазвучали эхом ее собственных мыслей:

— Смерть министра внутренних дел Дерека О'Каллагана… — гремел товарищ Какаров. Очнувшись от своих мыслей, Найджел и Анджела слушали уже с интересом. — …не для нас тошнотворные сантименты выродившейся и изнеженной буржуазии. Не для нас омерзительные слезы лицемерных наемных рабов. В добрый час умер этот человек. Останься он в живых, он причинил бы много зла. Он пал с хвалой тирании на устах. И я повторяю: в добрый час он умер. Мы знаем это, так давайте же открыто объявим об этом! Он был врагом народа, гнойной язвой, которая высасывала жизненные соки из пролетариата. Слушайте все! Если его намеренно убили и я знал бы, кто это сделал, я бы приветствовал этого человека, протянув ему руку братской любви, и назвал бы этого человека Товарищем!