Река - Петр Павлик

— Но не всегда! — Бритоголовый поднял глаза от бумаги.

Амброж тотчас же сообразил, что такой интерес к его кузне лишь кажется неопасным. Оба следователя и раньше переводили на допросах разговор на безобидные вроде бы темы.

— А вообще-то в вашей реке хоть какая-нибудь рыба водится? — вдруг ни с того ни с сего интересовались они, и Амброж принимался увлеченно рассказывать. Его глаза сверкали: река богата, если ты знаешь, что там, под запрудой, стоят сомы-усачи, а среди ольховых корней жирует большая щука… И вдруг, словно молния:

— Куда спрятали оружие?

Вот и сейчас:

— Вы железо крали!

Успев собраться с духом, он возражал резче, чем до той поры:

— Нет, я не вор!

— Количество купленного материала не соответствует проданному товару, — заявил следователь и подтолкнул лист бумаги к краю стола.

— Оно и не может соответствовать, — ответил Амброж, даже не взглянув на бумагу.

— Должно!

— Где же вы доставали это железо?

— Если не покупали, значит, обкрадывали наше общество!

Амброж с гневом глянул на человека, до сих пор никак себя не проявившего:

— Кое-что вытащил из реки, что-то отыскивал в лесу!

Оба с удивлением глядели на Амброжа. Их запальчивость ослабевала по мере того, как Амброж продолжал:

— Разве вам не известно, что после войны осталась куча всякого металла? Но вы не воображайте, что на этих военных свалках полно такого, что может мне подойти. Пришлось здорово попотеть, пока откопал, и, между прочим, у меня на это есть разрешение!

— Письменное?

— Нет! Просто сказали. Надо ведь кому-нибудь этот хлам разобрать. Сами небось отлично знаете — автомобили и все, что чуть поценнее, растащили барыги, а не такие, как я…

Страница с подсчетами исчезла в стопке бумаг. Следователь вложил ее в папку и завязал черную тесемку.

— Вы свои показания изменить не хотите? — устало спросил бритоголовый.

— Нет, не хочу! — отрезал Амброж, и его вывели из комнаты.

В полдень конвоир заглянул в общую камеру и крикнул: «Ян Амброж! На выход! С вещами». Амброж испугался. Его вдруг окружила удивленная тишина. Он медленно, недоверчиво потащился к дверям. Его давно уже не вызывали так часто.

— И хорошо поступил, приятель, что во всем сознался, — сказал кто-то, но Амброж, оглянувшись, отрицательно покачал головой.

Коридор, лестница. Никто не обронил ни словечка. Сам он отвык задавать вопросы. И лишь когда его подвели к застекленным дверям, ведущим на улицу, он понял, что свободен.

Голова пошла кругом. Он был не готов к такому.

Амброж как в полусне плелся среди людей и лишь через какое-то время сообразил, что идет в обратную сторону от площади, где находится автобусная остановка. Вот наконец и свершилось, о чем он даже думать боялся. И вдруг его охватила неудержимая радость: доказал-таки, что не виноват… Как жить дальше, он пока не думал. Сразу же обуяли мысли о последнем вечере на свободе, перед тем как его забрали.

Он все пытался припомнить, какое тогда принял решение, яснее ясного сообразив, что кузне пришел конец. Роза отняла последнюю надежду.

«Но я говорил себе — есть еще время, несколько месяцев как-нибудь выдюжу». А потом все поглотили толстые стены большого здания, от которого он сейчас удаляется. Все еще брало сомнение, а впрямь ли были произнесены слова: «Можете идти домой, Амброж!»

Он купил хлеба и консервов и, увидав автобус, воспрянул духом: «Домой так домой».

Молчание водителя не показалось ему странным. Но когда в автобус набились свои, деревенские, он почувствовал — в них что-то изменилось. На приветствие ответили, но на заднее сиденье к нему не подсели. Их лица вытянулись от изумления, тут же сменившегося испугом. Отворотившись, они упорно глядели в окошко на медленно убегающие назад поля. Амброж положил хлеб и коробку консервов на колени и сидел, тщетно подыскивая подходящие слова, такие, чтобы не заподозрили ни он сам, ни другие, будто он ищет снисходительного к себе внимания. Он понимал их. «Люди должны свыкнуться с тем, что меня обвинили напрасно. А может, они вообразили, будто я оттуда сбежал? Ну да ладно, придет время — все встанет на свои места. Мне и самому не больно охота трепаться».

Автобус вскарабкался на гребень, и внизу открылась узкая глубокая низина. Амброж смотрел не отрываясь. Только сейчас он ощутил всю полноту счастья. Он возвращается! «Так сразу всего не переварить. Пускай себе хмурятся. Имеют право. Привыкли за это время считать меня чуть ли не убийцей, а я вдруг — вот он! Явился — не запылился!»

В Брудеке все прыснули от автобуса в разные стороны, Амброж шагал один по обезлюдевшей площади. Всем было на него наплевать… Никто не стоял на порогах домов. Он приближался к кузне. На мельницу даже не взглянул. Его переполняло нетерпение. Поскорее бы увидать реку! Теперь он снова будет засыпать рядом с ней и слушать ее нескончаемый шум.

Ключ находился на своем обычном месте. Амброж открыл дверь и остолбенел. Прошелся взглядом по голым комнатам, где осталось лишь несколько ненужных вещей. Вид светлых пятен на полу, следов от стоявшей здесь раньше мебели, выгнал его обратно во двор. Он повернулся лицом к реке, словно ожидая, в который уж раз, что она заговорит с ним. Объяснит то, о чем он боялся подумать: «Яна все вывезла! Поверила, что меня упрятали надолго…»

Амброж вошел в кузню. Она была не заперта. Исчезли кой-какие мелочи. Он не стал их искать. Его интересовал только нож. Он нашел его на прежнем месте, нарезал хлеба и ножом открыл банку.

Усевшись на крыльце перед домом, он пытался обдумать все случившееся. Это удавалось ему лишь до того момента, пока он не вспоминал камеру, где сейчас ругаются и дерутся, где один выхваляется перед другим, хочет выглядеть героем, иначе остальные не станут к нему относиться всерьез.

«Каким же я им казался смешным!»

Он повернулся лицом к деревне. Может, туда к ним кто-нибудь придет и скажет, что кузнец Амброж невиновен.

Сколько же такое может продолжаться?

Он глядел на заходящее солнце. На землю опускался теплый летний вечер. Все оживало, чему полагается оживать к ночи. Комарье, трепетный полет летучих мышей и звуки, доносящиеся из деревни. Из чердачного окна взметнулась темная тень. Амброж обрадовался. Значит, сова не покинула кузню. Он любовался ее полетом. Жизнь с его отсутствием не остановилась. Наоборот. Весна перешла в лето, и все вокруг обогатилось ароматами цветущих лугов.

«Одно окупается другим. Мне поверили, и это великое счастье».

Он растопил печку, зажег керосиновую лампу, отыскал старые одеяла и постлал себе на одиноком диванчике в кухне. Нашел