Белый клинок - Валерий Барабашов

Командира отряда позвал в свой дом Петр Руденко. Гусев и комиссар отряда Васильченко охотно согласились. Жил Руденко в самом центре села, дом его выглядел добротным, теплым. Да и двор был большим; в него закатили оба орудия, лошадей поставили в конюшню, сам Руденко проследил, чтобы дали им сена. Сказал при этом, что пусть ездовые не стесняются, кормят лошадей вволю, сена хватит. Васильченко было возразил — дескать, зачем орудия закатывать во двор, потом с ними не развернуться в случае чего, но гостеприимный хозяин высмеял его сомнения: ворота, мол, широкие, выкатить пушку можно в один момент, и сам он поможет, служил в первую мировую в артиллерии, понимает кое-что. Оставлять же лошадей на морозе тоже не годится, пусть отдохнут в тепле, подкрепятся. А чтоб командиры не волновались — он сам, Руденко, готов не спать эту ночку, подежурить вместе с часовыми.

Васильченко хмурился, что-то хотел возразить, но Гусев, не высыпающийся уже третью ночь подряд, сказал, что согласен с хозяином, предложения его разумные, сразу видно фронтовика. Спросил у Руденко, отчего тот не в армии, воевал ли в гражданскую, и Руденко, засмеявшись, задрал полушубок, показал шрамы на животе — какой уж тут из него вояка!

Уже в горнице, блаженно щурясь от тепла, Гусев, как бы между прочим, поинтересовался: что здесь слышно насчет бандитов?

Руденко — остроносый, живой, с цепким взглядом неспокойных глаз — радушным жестом пригласил военных гостей за уставленный снедью стол, поднял Гусева на смех.

— Та яки там в Терновке бандиты, шо вы говорите! — махал он бутылью с самогонкой. — Советская власть нас не забижала, партийную линию большевиков принимаем полностью. Коммунисты ж за крестьян, кому это не ясно?!

— Что ж, Колесников и не являлся сюда? — недоверчиво уточнял Гусев. — Мы имеем сведения, что в Терновке он бывал…

Руденко вопросы Гусева привели в неподдельное веселье.

— Та який там Колесников, товарищ командир! В глаза его у нас никто не бачив. Являлись, правда, трое на конях. Бунтовали народ, цэ було. Шоб, значит, записывались в банду. Ну, побыли они у нас то ли час, то ли два. Трех наших дураков сманили — Ваську Козуха, Гришку Ботало да Ивана Калитина. Посидалы они на коней — та в лес подались, волков пугать. Нехай. Все равно им головы поскрутять. Против законной власти итти — последнее дело.

— Это верно, — согласился успокоенный Гусев, и строгое белобровое его лицо разгладилось усталой улыбкой. — Власть наша, рабочих и крестьян, чего против нее хвост подымать? В семнадцатом за нее с царем бились, в гражданскую сколько крови пролили… Эх, сколько народу — да какого! — положили!

— Ну, сидайтэ за стол, сидайтэ! — настойчиво звал Руденко. — Вон жинка, бачь, сколько наготовила! И картоха, и огирки…

Гусев потоптался у порога, стал было расстегивать шинель, потом решительно сказал Васильченко:

— Пошли-ка, комиссар, по избам пройдем, глянем. Посты заодно проверим.

— Та какие там посты?! — мягко запротестовал Руденко. — И охота вам по ночам шастать. Бандиты, черт бы их подрав, сами темноты боятся. Под юбки жинок небось при свете ще поховались. А хочешь, командир, так мы сами вас караулить будем? Мужиков у нас богато, скажу им.

— Ну что, насчет дополнительных караулов из местных жителей, по-моему, неплохо, а, комиссар? — рассуждал Гусев, уже выходя из дома Руденко. — Пускай наши посидят с ними до утра. Хорошая мысль, хозяин. Идем-ка с нами, посмотрим, потолкуем.

Руденко, забегая вперед, обиженно и истово крестился.

— Да господь с тобою, командир! Шо ж я, не понимаю?! Да ради нашей Красной Армии ночку одну недоспать… Тьфу! Нам самим бандиты эти поперек горла. Грабют да девок насилуют, вот и вся от них польза. Отдыхайте спокойно, а завтра с утра и тронетесь. Мы слышали, бой у вас с Колесниковым в Калитве.

— Про все вы тут слышали, — добродушно эхом отозвался Гусев. — Мы сами толком еще ничего не знаем.

Они втроем, не спеша, двигались от хаты к хате, стучались. Стояла ранняя и темная по-осеннему ночь, звезд на небе почти не было, по-разбойничьи завывал в печных трубах ветер. В хатах они смотрели, как устроились красноармейцы, толковали с хозяевами. Руденко наказывал каждому из них не спать эту ночь, помочь караулам — нехай, мол, бойцы как следует отдохнут перед сражением.

Добровольцев набралось человек двадцать. Охотно одевались, выходили в ночь, прихватив кто чего — вилы, топоры, хороший кол. Громко перекликались с красноармейцами, балагурили меж собой.

— Щоб глядели у меня! — покрикивал на мужиков Руденко. — И чуть что — свистни там или крикни: мол, стой, кто таков? Понятно?

— Да ясно, Петро, не маленькие. И царскую службу ломали, и в гражданскую пришлось.

— Нехай спят!

— Понимаем, что к чему! — шевелилась возле командиров внушительная толпа разномастно одетых мужиков, дымила самокрутками, и красные огоньки цигарок на мгновения выхватывали из темноты бороды, лица…

— Расходись по постам! — подал команду Руденко, и мужики потянулись в разные стороны — поплыли в темь рубиновые точки цигарок.

— Слушаются они тебя, — уважительно сказал Гусев.

— Дак вроде старосты я в Терновке, — хохотнул Руденко. — Волисполком — само собой, а тут вроде помощника я у Советской власти, привыкли мы к старшинству, испокон веку так.

— А, ну-ну… — Гусев думал о чем-то своем.

Совсем успокоенные, командиры вернулись в гостеприимный дом; семья хозяина уже спала — затихла на печи ребятня, задернула цветастую занавеску жена Руденко, так и не сказавшая за ужином ни слова.

Руденко повел Гусева и Васильченко в спальню, указал им на высокую, со взбитыми подушками кровать.

— Вот туточки и лягайтэ. На перине небось сто годов не спал, а, командир?

Гусев, стаскивающий с ног сапоги, засмеялся расслабленно:

— На простынях-то забыл когда спал… — Он сконфуженно потянул носом. — Ноги бы помыть, а, хозяин? На такую постель… Ты бы нам где попроще постелил.

— Лягайтэ, лягайтэ! — замахал руками Руденко. — Какие там ноги!

Он убавил огня в лампе, унес ее потом в горницу; слабый свет сочился сквозь занавески, тикали где-то ходики, шуршали за окном, в палисаднике, голые ветви колючего кустарника. Сытный ужин, стакан хорошей горилки, тепло… спать, спать! Завтра надо быть бодрым, завтра — бой!

…Разбудили Гусева под самое утро. Он в мгновение, по давней военной привычке, подхватился, цапнул рукою одежду, с холодом в груди ощутив вдруг, что нет под гимнастеркой привычного и твердого бугорка нагана. Не было рядом и Васильченко. Стояли перед Гусевым какие-то темные фигуры, одна из них, в малахае, тыкала ему в грудь дулом винтовки. Кто-то незнакомый внес лампу, и теперь Гусев хорошо видел тех, кто стоял со злорадными ухмылками перед кроватью.