Последняя роль неудачника - Фридрих Незнанский

— Черт, — сказал Майкл с явной тоской, — где бы мне его теперь найти?

Они попрощались, и Гордеев вернулся в агентство.

Итак, адвоката Финкельштейна не существовало в природе. Он не менял свою фамилию, он не прятался, это была абсолютная химера.

Сол Лион-Пэрис, которого Гордеев все же поймал, сказал, что с Артемьевой едва знаком, хотя однажды представлял ее интересы. И после не слишком долгих уговоров дал адрес, который она оставила в агентстве.

Это был номер в отеле «Queen Mary».

Гордеев звонить не стал — наведался туда, но там заявили, что Артемьева съехала две недели назад и адреса для пересылки корреспонденции не оставила.

Это было нехорошо, это означало, что по крайней мере в эту гостиницу Альбина приезжать снова не планировала и, возможно, даже более того, хотела, чтобы там забыли о ее существовании.

Гордеева разбудил телефонный звонок. Адвокат сперва посмотрел на часы, было 5.15 утра, потом — снова на телефон, дабы убедиться, что это не сон.

— Юрий Петрович, я чувствую свою вину, — сказала трубка.

— Кто это? — пробормотал Гордеев, автоматически нажимая на кнопку записи устройства, фиксирующего необходимые разговоры, — так, на всякий случай. Он уже знал, это был, конечно, Артемьев. — Вы где, Олег?

— У себя в мастерской.

— Что случилось? За что вы чувствуете вину? — Гордеев продрал наконец глаза и мысленно взвешивал — плестись на кухню за кофе, или этот разговор скоро кончится.

— Прошло уже столько времени, а мы ее не нашли, и главное — я вам ничем так и не помог…

Гордеев вздохнул и все-таки пошел на кухню, заглянул в холодильник, вытащил оттуда пачку вишневого сока, который любил пить ночью, если неожиданно просыпался, но вставать все же не планировал. Артемьев тем временем растекался мыслью по древу, вернее, собственно, и мысли-то никакой не было, просто ему было одиноко, принял лишнего человек, что с ним, очевидно, часто случалось за последнее время — вот и не удержался. Похоже, адвокат становился для него кем-то вроде священника. Может, самому Артемьеву от этого и было легче, но Гордеев был явно не в восторге. Мало того что дело никак не двигалось, так еще ему об этом регулярно напоминали, что, естественно, энергии и оптимизма не добавляло.

— Сейчас вы мне поможете, — пообещал Гордеев, сам еще хорошенько не зная, что скажет в следующий момент. Он уселся в любимое плетеное кресло на балконе с чашкой сока, в которую бросил пару кубиков льда.

Как раз рассветало. Приятно было смотреть на небо. Приятно было просыпаться. Приятно было жить.

— Правда? — наивно обрадовался Артемьев.

— Конечно. Расскажите что-нибудь про свою жену, что-нибудь такое, что, на ваш взгляд, отличает ее, выделяет из массы других женщин, даже несмотря на то что она известная модель. Как я смог бы ее узнать, если бы встретил? Какие у нее привычки? Как она разговаривает? Как ведет себя в затруднительных ситуациях?

Гордеев сделал глоток и прислушался к своим ощущениям. Приятная прохлада разлилась в груди.

Артемьев вздохнул и молчал довольно долго. Гордеев подумал, уж не вырубился ли художник? Но тут он сказал:

— В том-то и дело! Она казалась мне такой индивидуальной, а сейчас я, пытаясь вспомнить, понимаю, что Альбина — сущий хамелеон. Она приноравливалась к любой ситуации, везде очень быстро становилась своей, меняла окраску в тон окружающей среде, никогда не раздражала глаз. От нее трудно было ждать какого-то эпатажа, понимаете? Вот почему я до сих пор не могу поверить…

— И все-таки она от вас ушла, — заметил Гордеев.

— Или ее похитили, — напомнил художник.

— Ну хорошо, она исчезла, и у вас есть подозрения, что не по своей воле. Это сути дела не меняет. — Гордеев подумал, что последний раз имеет дело с клиентами из артистической среды. Головной боли от них всегда больше, чем денег.

На полу валялась вчерашняя газета, которую он так и не прочитал. Гордеев машинально просмотрел заголовки.

«В Балтийском море обнаружены огромные нефтяные пятна…»

«Большой театр отказался от услуг Николая Баскова…»

«Известный музыкальный продюсер открыл fm-радиостанцию в Подмосковье…»

«Создано противоракетное покрытие для жилых домов…»

Артемьев между тем говорил:

— …Всегда есть подруга, которая порекомендует надеть что-нибудь более облегающее, и всегда найдется другая, которая сочувственно заметит: «Конечно, широкие штаны, солнышко, пошли бы тебе больше».

— Простите, не понял? — спохватился Гордеев.

— Ну это она так говорила.

— Альбина?

— Да.

— А, я понял! В том смысле, что ее длинноногие коллеги — те еще гадюки?

— Примерно.

— Но подождите, почему широкие штаны? Это для моделей-то? — засомневался Гордеев. — Да они же худые как щепки, им можно заголяться сколько угодно.

— Вы видели Альбину когда-нибудь? — спросил художник.

— Не помню, — честно признался Гордеев. — Я за модой не слежу. — Это было не совсем правдой, но внешний облик госпожи Артемьевой вот так сразу он припомнить не мог. Откровенными ее фотографиями на подиуме художник его не снабдил.

— У нее не типичная модельная фигура. Потому ее и модельеры все обожали.

— Понятно. Олег, давайте я к вам сегодня утром заеду, у меня тут еще дела кое-какие, — Гордеев отвел трубку ото рта, открывшегося в широком зевке.

— Ладно, как скажете, — устало пробормотал Артемьев. Кажется, он и правда вырубался. — Я вообще-то хотел сказать, что я ее дневник нашел…

— Что?! И вы молчали?

— Да в нем ничего интересного нет. Как это вы говорите — никакого фактического материала, просто дичь какая-то женская…

— А это уж не вам судить! — рассердился Гордеев и скомандовал: — Значит, так. Никуда из дома, слышите меня, ни ногой, до моего приезда! — Что, впрочем, не помешало адвокату тут же уснуть, прямо в кресле с чашкой в руке. Продлилось это, правда, недолго. Плетеная спинка кресла врезалась-таки в спину, и Гордеев, открыв глаза, снова вздохнул, поставил чашку на пол и пошел в ванную.

Через час он был в мастерской Артемьева. Сначала художник протянул адвокату какой-то журнал, где его супруга рекламировала нижнее белье, — Гордеев специально попросил что-нибудь подобное. Юрий Петрович убедился, что Альбина действительно дамочка весьма эффектная и отнюдь не заморена суровыми диетами.

Передавая адвокату ежедневник, на треть заполненный разболтанным девичьим почерком, Артемьев сказал:

— Это же мелочи, я пока вас ждал, изучил тетрадку вдоль и поперек. Тут нет ни единого слова, которое могло бы что-то подсказать. Ни имени, ни телефона, ни адреса, ни упоминания города или гостиницы. Что за чертов фотограф, с которым она связалась? Если даже это правда, то наверняка ведь он не фотограф, а кто-то другой, и… впрочем, сейчас их столько развелось. Школьники задницы своих соседок мобильными телефонами фотографируют… Прогресс, черт бы его взял.

— Мелочи, говорите? — пробормотал Гордеев, листая дневник. — Вот уж не думаю. Для такого мелкого существа, каким является человек, мелочей быть не может. Только придавая значение мелочам, мы учимся меньше страдать и больше радоваться.

Артемьев бросил на адвоката какой-то мутный взгляд и заметил:

— Да вы философ… Хотя это и не вы придумали.

— Еще бы, — подтвердил Гордеев. — Я вообще не изобретатель, я ничего не придумываю, я обдумываю уже состоявшиеся события. За это вы мне, между прочим, и платите.

— Да… Сейчас, — сказал Артемьев, глядя в потолок, — сейчас скажу… Вот! Это сказал Сэмюэль Джонсон, поэт… английский, кажется?

— Браво, — сказал Гордеев. — Честно сказать, я и сам уже не помню, у кого это прочитал. Но послушайте, Олег, если у вас такая блестящая память, может, вы сумеете вспомнить еще что-нибудь имеющее отношение к делу? Может быть, какие-нибудь особенности разговора с Альбиной? Посторонние голоса? Дополнительная информация?

Но Артемьев лишь грустно покачал головой.

Гордеев решил, что либо так оно и есть, либо художник в момент разговора с ней был настолько взволнован (а то еще и нетрезв), что ни на что не обращал внимания.

Гордеев взял дневник и уселся с ним на диван.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил Артемьев.

— Лучше подумайте насчет завтрака. Я не завтракал и проголодался.

Артемьев кивнул, подтащил табурет и сел напротив адвоката, не сводя с него глаз, пока тот читал. Гордеева это не слишком нервировало, и он сосредоточился на записях Артемьевой.

«21 декабря. Вчера я прочитала в журнале «Эль», что 52 % населения Земли согласны быть соблазненными «совершенно некрасивыми людьми» в случае, если к ним применят грамотные методы покорения. Каково?! В результате в глянцевых женских журналах то и дело появляются столь же манящие, сколько и бесполезные, статьи на тему, как соблазнить мужчину 25 различными способами. Ученые тем временем делят кубический объем женского тела на квадрат ее роста, чтобы вычислить коэффициент стопроцентной привлекательности, вот придурки! Во Франции, на родине знаменитых соблазнителей, всякие шизанутые психоаналитики, словно сговорившись, выпекают соответствующие теме научные труды. Если верить одному из них (знакомый продюсер рассказывал, сама-то я эту дребедень, конечно, не читала), женщина ничем не отличается от робота, и когда мужчина говорит ей, допустим: «Я хочу тебя», этот робот послушно отвечает: «Мое сердце бьется чаще, зрачки расширяются, органы внутренней секреции…», ну и так далее. В другой умной книге подробно объясняют, почему красная губная помада так возбуждает сильный пол. Бред! Что себе воображают эти идиоты? Они на самом деле хоть одну красивую девку в постель затащили?